Портрет убийцы - Фил Уитейкер

Что побудило ее нарушить молчание? То, что были прецеденты, появились новые верования, возникла возможность, что ее рассказам наконец поверят? Или роль сыграли годы наблюдения за отцом, членом клуба «Ротари», попечителем больницы, городским советником, вызывающим восхищение и всеобщее уважение? Или просто то, что она стала теперь Мэри О'Нил, родила дочку, которая приближалась к ее тогдашнему возрасту?

Три пятьдесят пять — дневной перерыв. Я выскочил на улицу, покинув суд первым, как только поднялись судьи. Нашел команду операторов, приклеил к стенке самый удачный набросок, они его засняли, помчались сдавать, и внезапно все кончилось. Позже тысячи людей смотрели в «Мидлэндс тудей» и в «Ивнинг пост» на мой набросок, на лицо Скэнлона, как я его изобразил, ища в нем признаки самоуверенности, искреннего раскаяния, невиновности, изворотливости, виновности. Вины. Труднее всего запечатлеть то, что видишь. Не дать предрассудкам, предварительным умозаключениям лечь на бумагу.

Принимая во внимание, сколько прошло лет, он выглядел лишь смутно похожим на лицо, которое, помню, я нарисовал в той затененной комнате опознания в Ноттингеме тридцать лет назад. Но, по правде говоря, я с трудом помню эту амальгаму стертых и заново нарисованных линий. Насколько близко к оригиналу я запечатлел тогда то, что представлял, может сказать лишь один человек. А он расколошматил свою машину, врезавшись в мост, и уже не способен ничего объяснить.

В тот вечер я сидел в своей студии и снова пытался написать собственную дочь. Ничего у меня не получалось, провал. Я не заслуживаю ее и представления не имею, как она может выглядеть. В последний раз я слышал, что она в Канаде, где ее мать поднимает волну своим искусством, посвященным той зыби, какую мы создаем, просто существуя на этом свете. Джесси, которую я пишу, больше похожа на Изабеллу, чем на меня, — фактически вся в нее. Я ничего не вижу в ней от себя.

Я позвонил твоему отцу, трудно было отыскать его номер — получил я его лишь с помощью Джорджа Даффилда, давно вышедшего в отставку, но все еще сохранившего прежние контакты. Мы с Рэем поговорили о суде, о значении того, что мы сделали. Он посоветовал мне не нервничать. Должны появиться новые факты — свидетели характера отца Мэри Скэнлон, люди, знавшие его не один год. А то, что говорит она теперь, может быть набором лжи. Даже если это не так, Хантер, возможно, уже мертв, так что, пожалуй, ничего это не даст. Мы переворачивали все и так и этак. «Дождись приговора, — сказал мне Рэй. — До тех пор ничего не делай». И на этом разговор был окончен.

Я попытался снова ему позвонить, когда кончился суд, как только судьи пришли к решению. Пытался сказать ему, что запрет наложен. В результате судьи объявили, что они передадут дело об осуждении Хантера в апелляционный суд. Я пытался дозвониться до твоего отца, но никто не поднял трубки. Просто телефон звонил и звонил.

Мне хотелось бы сказать, что он, должно быть, чувствовал себя виноватым, подвергнув Мэри Скэнлон той участи, к которой он ее приговорил. Мне хотелось бы верить, что это так. Однако я помню наш последний разговор и его возмущение тем, что Винсент Хантер может выйти сухим из воды. Что с него в конце концов может быть снято обвинение в преступлении, за которое твой отец добился ему приговора. Рэй ни разу не спросил про Изабеллу — как она, что с ней, не спросил и про Джесси и кем она стала.

Я не мог рассказать все это тебе, когда ты приехала. Даже сейчас я не уверен, услышишь ли ты когда-либо эти слова. Меня вызвали повесткой в апелляционный суд дать показания по делу Хантера. Когда я в последний раз говорил с Джорджем Даффилдом, он сообщил мне, что Эдди Оулта, полицейского, занимавшегося вещественными доказательствами, которому я передал свой набросок мужчины с ребенком тридцать лет назад, тоже вызвали. Пока я буду стоять на свидетельском месте, художник лондонского суда сделает набросок моего лица. И я появлюсь во всех газетах по стране рядом с изложением моих показаний. Поскольку Рэй Артур мертв, только я знаю, что мы сделали. Никто не может возразить мне, я волен плыть по волнам. Я могу, если захочу, найти способ оправдаться, хотя вся вина тем не менее будет лежать на Рэе. Одному Богу известно, как меня тянет так поступить. Возможно, он завещал это мне. Так он расплатился со мной за Изабеллу, за Джесси.

Какие бы показания я ни дал под присягой, правда содержится здесь. Надеюсь, ты простишь мне то, что я, возможно, скажу.

Ты поднимаешься все выше — наш город под тобой становится все меньше. Воздух разрежен, трудно дышать. У тебя нет желания перевернуться, полететь, как ласточка, назад. Ты видишь дома, улицы, районы — все это с каждой минутой уменьшается в размерах. Ты летишь дальше и можешь столкнуться с самолетами, что летят по маршруту Хитроу — Нью-Йорк. Ты начинаешь погружаться в дрему, перед глазами вспыхивают огни, мозг затуманен из-за отсутствия кислорода.

Наклони набок голову — современный английский город кажется игрушкой меж твоих болтающихся ног — и слушай. Вслушайся, и ты обнаружишь, что обладаешь сверхслухом, — это однажды испытал и я. Ты услышишь смех, болтовню, всякие глупости, которыми обмениваются дети, рассказывая про свою жизнь. И среди всего этого сквозь шум, встречающий тебя в аэропортах, сумеешь выявить контрапункт. Голоса несломленных, попавших в капкан осужденных, скорбную жалобу.

Тогда, полжизни назад, мир был другой. Был звук, но мы его не слышали. Он даже не проник в наше сознание.

— Господа присяжные, вынося свой вердикт, вы должны тщательно продумать следующее. Вынося вердикт о самоубийстве, вы должны не сомневаться в том, что Рэймонд Артур намеревался покончить с жизнью. Вас может убедить свидетельство о наличии у него депрессии — например, показания его врача, — но это само по себе не обязательно подводит к выводу, что несчастный случай, который повлек за собой его смерть, был преднамеренным актом. Вы можете решить, что целый ряд вопросов остался без ответа. Почему человек, намеревающийся убить себя, разбивает свою машину, не сняв пояса безопасности? А что можно сказать о том, что нет никакой записки самоубийцы, особенно если учесть, что он очень близок с родными?

Если вы признаете, что Рэймонд Артур находился в состоянии депрессии, вам надо признать, что такое положение вещей существовало на протяжении многих месяцев, — опять-таки вам придется рассмотреть доказательства, представленные его врачом. В таком случае почему он решил покончить с жизнью именно в этот день? Вы слышали показания о побочных действиях лекарства, которое ему выписали в июле и которое он, по-видимому, начал принимать лишь за несколько дней до смерти. Представляете ли вы, как это лекарство могло повлиять на его вождение машины? Или могла ли работа довести покойного до крайней усталости? Чтобы ответить на этот вопрос, вы должны взвесить показания миссис Пауэлл. Она заявила, что покойный был в полном сознании и контролировал свою машину за секунды до рокового столкновения с мостом. Убеждены ли вы, что ее показания достоверны? А если да, то означают ли они, что Рэй Артур хотел умереть? Как быть с показаниями мистера Джонса, опытного чиновника Ассоциации автомобилистов, который упорно утверждал: Рэймонд Артур просигналил о съезде с шоссе, — возможно, он трагически пропустил его? И наконец, вы должны решить, насколько весомы показания Зоэ Артур. Вы видели, как ее понятное нежелание признать, что отец находился в состоянии депрессии, изменилось под влиянием свидетельств, представленных суду. Однако вы можете также решить, что ее свидетельство о характере отца — его стремление всю жизнь защищать невиновных — достаточно основательная причина, чтобы усомниться в преднамеренности аварии, приведшей его к смерти.

Ваша задача — решить и сделать выбор между вердиктом о самоубийстве и вердиктом о случайной смерти. Если после должного обсуждения вы обнаружите, что не можете прийти ни к какому решению, так как каждое вызывает разумно обоснованные сомнения, вы должны дать суду открытый вердикт. Вот все, что я хотел сказать. Теперь можете идти.

Эпилог

Март

Сегодня вечером предстоит ублажать клиентов — деловой ужин. Не могу припомнить, чтобы Пол возвращался домой в рабочий день к тому времени, когда надо укладывать Холли. Выкупав дочурку, я читаю ей, как мы договорились, два рассказа, затем сажаю к себе на колени, и мы с ней обнимаемся, прежде чем она ляжет в постель. Она такая славная, сонная, но как только я опускаю ее на матрас, она решает, что еще не готова ко сну, и добрых полчаса пытается встать, все больше раздражаясь, оттого что тельце у нее еще слабенькое, неразвитое.

Я устала, ноги, руки и спина болят. Большую часть времени я сижу, положив голову на край кроватки Холли. Наконец, не в силах больше ей потрафлять, я беру ее, укладываю на бочок, накрываю одеяльцем в надежде, что тепло погрузит девочку в сон. Ведь мне еще столько надо сделать — вымыть посуду, приготовить ужин, убрать игрушки, валяющиеся по гостиной. Мне необходимо, чтобы она заснула.