Закон Долга. Болото - Гюрза Левантская

И всё же он был.

Значит, плётка.

Она посмотрела на Карру. От вчерашнего его запала не осталось и следа, он просто источал вокруг себя тяжёлую мрачность. «Этого ты хотел для меня? Око за око, да?»

«Да».

Рассматривать другие лица не было желания вообще. В них не найти надежды на спасение. Кто-то смотрел с жалостью, но сейчас она хуже плети, поскольку подчёркивала неизбежность, которая ожидала впереди.

Хозяин Утёса вышел вперёд в сопровождении дроу, в котором она признала исполнителя приговора. Палача. Охранники подтолкнули её в спину, и она встала рядом. Начальник заговорил спокойным и методичным голосом, обращаясь к толпе. Наверное, озвучивал приговор и список прегрешений, да ещё привёл её «плохое поведение» и его последствия в качестве примера для остальных.

Ира видела, с какой нерешительностью палач баюкает в руках рукоять своей плети, будто вот-вот выронит из рук. Эту незавидную роль сегодня исполнял один из «кнутоносцев», которого она знала в лицо, он регулярно охранял барак. Детали врезались в память и вряд ли когда-нибудь из неё сотрутся. Можно начать метаться, поддавшись истерике и ужасу. Никто не осудил бы за это слабую женщину, но вот толку от этого не было. Судорожные поиски выхода из положения натыкались на внутреннее отчаяние и понимание, что ничего изменить нельзя. Здесь такой закон. Бежать некуда, и происходящее неотвратимо. Что остаётся? Впервые в жизни в душе заговорила гордость. Сделать мину при плохой игре. Неотвратимо, да. Что ж. Мы, конечно, не пират Макферсон[1], чтобы играть на скрипке, стоя на помосте виселицы, но…

В этот момент начальник поднял глаза, и она замерла нутром. Знакомая картина. Ира уже видела такое: попытка успокоить дыхание перед согласным кивком, перед отдачей приказа. «Нет! Зараза! Мне ты кивать не будешь!» Она вырвала из рук «кнутоносца» плеть, тот даже не понял, что происходит. Левой рукой изобразив останавливающий жест, она мягко положила руку на грудь охранника, призывая того не дёргаться, а плётку решительным жестом ткнула в грудь командиру, вцепившись в него взглядом, сверкавшим яростью. «Я не позволю тебе кивать! На! Приводи приговор в исполнение! Подними плётку и опусти её, глядя мне в глаза!»

Начальник пошатнулся и неосознанно сделал шаг назад. Ира наблюдала, как одна за другой на его лице расцветают эмоции. Это не шло ни в какое сравнение с тем минимумом, который обычно позволяли себе дроу. Даже искренние эмоции единственного в её окружении ребёнка, щедрого на них, не производили такого впечатления. Не прикладывая совершенно никаких усилий, Ира читала. Растерянность. Ужас. Непонимание. Страх. Осознание. Изумление. Уважение. Сочувствие. Долг. Смирение. Его руки мелко дрожали, когда он взял плеть из её ладони. Не оглядываясь, она почувствовала, как грудь охранника-палача под её рукой поднялась и опустилась в еле заметном облегчённом вздохе, он отошёл в сторону, оставив их обоих «выяснять отношения». Главный надсмотрщик поднял плётку и тихим голосом что-то спросил, показывая на себя, неё и оружие. Ира решительно кивнула. Нет, ей не было менее страшно, чем минуту назад. Пот всё так же тёк по позвоночнику, и бледность заливала лицо, в кончиках пальцев кололо льдом, и мурашки табунами прыгали по затылку. Двигаться было тяжело, вся воля ушла в этот последний рывок и на то, чтобы поддерживать сейчас ровную осанку. Медленно развернувшись, она бросила взгляд на перекладину с верёвкой и протянула руки. «Раньше начнём, раньше закончим», — судорожно подумала она, ныряя в ситуацию, как в прорубь зимой, одним рывком, не оглядываясь.

Сняли цепи. Ира пошла к месту казни, напоследок стрельнув кривой улыбкой в лицо Карре, опешившему от этого знака внимания. Пусть понимает как хочет. Стоя под перекладиной, дрожащими руками сама стянула с себя плащик, шапку, рубаху и тряпку под ней, оставшись в одних штанах. Загорелые запястья показались чёрными на фоне бледной кожи, которую всё лето скрывали рукава. Она протянула их навстречу дроу, который уже подходил к ней с верёвкой. Тот слегка замешкался, поглядев на свежие синяки и царапины в том месте, где предстояло завязать узлы. Надо отдать ему должное, он постарался сделать это как можно аккуратнее. Очередная мокрая змея сползла по позвонку вниз, когда пятки оторвались от земли. Окинула взглядом толпу. Лица слились — не разобрать. Только одна фигура сейчас привлекала внимание — дроу, опустивший плётку вдоль ноги. Он сделал несколько медленных шагов в сторону столба, и они встретились глазами. И было не ясно, для кого данное действо бо́льшая казнь.

«Не хочу»

«Я боюсь!»

«Должен!»

«Пощади!»

Каждый внутренний крик был произнесён в абсолютной тишине. Приговорённый и приговоривший внезапно осознали, что вот именно сейчас, в этот миг у них куда больше общего, чем было ещё сегодня утром. Читая души друг друга, не желая, чтобы всё это произошло, внезапно они почувствовали себя сообщниками у руля ситуации. В их силах было начать. И в их же закончить. Раскрывая тайны друг друга: «Я боюсь, несмотря на браваду!», «Я не хочу, несмотря на закон!», они потянулись друг к другу, разом поняв внутренние мотивы и скрытые для окружающих черты характеров друг друга. «Я понял!» — как озарение. Сообщники, решившие доиграть сцену до конца.

Ира тихонько улыбнулась, подражая манере дроу. Глубоко вздохнула и аккуратно кивнула: так же, как в своё время кивал он. Глаза начальника расширились, и, словно повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, его рука зажила отдельной жизнью, с уже знакомым скрипящим звуком раскручивая в воздухе плётку. Ире не дано было этого знать, но её палач считался искусным «кнутоносцем» ещё в те времена, когда не руководил Утёсом. В его руках шейбо-плеть была послушной и при желании могла срезать с дерева ветку, не пошевелив листа. Свистящий звук, ударивший в уши, известил о приближении оружия, но Ира не успела даже дёрнуться, как плеть мягко прижалась к ней вся — от бедра до плеча в изогнутом узоре. В одно мгновенье пленница вспомнила, что к спине Минэ плеть прикасалась, сразу впиваясь в кожу, удивилась отсутствию боли, как вдруг ощутила её сразу по всей длине удара, в одно секундное касание. Белое полотно легло перед глазами, напрочь лишив слуха и зрения. Кричала ли она? Наверное, да, любой бы кричал. Вот только ей не дано было