Слово - Сергей Алексеев

– Ты мне.про кобылу скажи! – прикрикнул начальник. – А не про сеть.

– А что кобыла? – отмахнулся конюх. – Ветеринар пришел, в рот ей заглянул, а там веревочка торчит. Ну, потянули мы за нее и выволокли сеть… Да что толку? Изжевала вдребезги, дыры – во!

Начальник милиции сел, откинулся на спинку стула вздохнул облегченно.

– Не будешь развешивать в конюшне. Так тебе и надо. Обиженный конюх ушел.

– Ну что ж, ладно, – заключил Глазырин и надел фуражку. – Вы где остановились? Может, вас определить куда? Могу к учителю истории, хороший человек, ваш, так сказать, соратник. Хохмачев его фамилия. Но вы на фамилию не смотрите, он человек серьезный.

– Спасибо, я сама устроюсь. – Анна встала. – Где живет этот Власов?

– А за логом, – начальник милиции неопределенно махнул рукой. – Любого спросите – скажут. Если что – обращайтесь, помогу… Все-таки хотите пойти к нему? Попробуйте, вы на кержачку похожи, может, примет за свою. Глаза у вас какие-то… У них у всех во взглядах что-то есть такое… Будто огонь горит.

….Проводив Анну, Марья Белоглазова подоила корову, выпустила ее и взялась готовить завтрак. Думы теперь были только об Анне: как она дойдет, подвезут ли, попадется ли катер в Еганово? А там, в Еганове, возьмутся ли искать ее Тимофея?.. Самой бы пойти с ней, да ведь ни разу дальше Останина не была, а Анна – женщина сметливая, если по начальству пойдет – : найдет концы. Видно, дошли молитвы, послал Бог нежданных гостей с добром. Иван-то вон какой трудолюбивый, чуть не все дрова переколол, да и сейчас пришел вон и снова за колун. Только вот молчит он все, немтырь, что ли, или больной? Анна-то на слово бойкая, молодая, а хорошо говорит…

Послал Бог добро, услышал…

Она позвала Ивана, сели завтракать.

– Ешь хорошенько, – угощала Марья. – Пристал, поди… А по отчеству-то тебя как?

– Иван Николаевич.

– Что ж ты, Иван Николаевич, все молчишь? – спросила Марья. – Не больной ли?

– Да нет, – сказал тот. – Попусту говорить не умею. Я читать люблю.

– Ах ты, беда, – всплеснула руками Марья. – Читать-то у меня и нечего, газет не получаю… А по-старинному писано – читаешь?

– Читаю, – сказал Иван. – Я по-всякому умею.

– Так я тебе дам! – обрадовалась Марья. – И сама послушаю!

Она засуетилась, сняв передник, побежала в избу и скоро появилась оттуда с книгой, обернутой в полотенце.

– Мужик-то мой читал, – приговаривала она, расстилая полотенце перед Иваном. – А я чуток т око, по слогам, да и то не все понимаю… Ну-ка на, потрудись-ка.

Она положила книгу перед Иваном и, усевшись напротив, забыв о еде, приготовилась слушать. Иван поднял верхнюю крышку книги: Четьи-Минеи летних месяцев, жития святых – и начал читать. Читал он не быстро, но легко и с припевом – как полагается читать жития. Марья Белоглазова слушала и молилась про себя: не зря старые люди сказывали – странники от Бога. Кирилла-покойничек любил привечать людей, хоть и сердились на него старики… Эх, если бы был живой Кирилла! Да разве так бы она жизнь свою доживала? И Тимофей бы из дому не подался, женился бы, внуки были. А то ведь совсем одна, только с Богом и говорить…

Иван вдруг замолчал, и Марья Белоглазова встрепенулась, огляделась беспокойно.

У дверей летней кухни стоял Леонтий.

– Здравствуй, Марья, – он поклонился в пояс, огладил черную бороду. – Давненько я к тебе не заходил.

– Господи, Леонтий! – обрадовалась Марья и тоже поклонилась. – А я тут заслушалась, так и не заметила, как ты пришел…

Леонтий покрестился на медную иконку, стоящую на полочке под потолком, прошептал какую-то молитву.

– Садись завтракать, Леонтий! – пригласила Марья. – Устал, поди, с дороги-то. Садись! Я тебе супца налью, супец-то постный, – она загремела плошками. – Я солонину-то не варю, а свежего мяса нету. Нынче такая жара, в погребе все растаяло.

– Благодарствуйте, сыт я, Марья, – степенно отказался Леонтий и покосился на Ивана. – Это кто у тебя тут сидит?

– Да странников Бог послал, – объяснила она. – С добром люди пришли, а у меня и угостить нечем. Ой, а читает-то он как, читает! Благостно на душе…

– Это хорошо, – певуче сказал Леонтий. – Я до чтения тоже большой охотник… Проводи-ка меня, Марья, к образам.

– Ты ешь, ешь, не стесняйся, – наказала она Ивану. – Мы-то дома, поедим еще, а вы – в людях…

Марья проводила гостя в горницу, торопливо зажгла лампадку под образами. Леонтий, опустившись у порога на колени, подполз к божнице и широко замахал рукой. Марья тоже встала на колени и зашептала молитву. Странник молился усердно, бил поклон за поклоном, сухое, со впалыми щеками, лицо его, узловатая рука огненно краснели в лучах восходящего солнца, и разгорались большие черные глаза. Глядя на него, старалась и Марья, но вид молящегося странника завораживал. Забываясь, она опускала руку, любуясь им и одновременно страшась его. «Господи, так нынче у нас никто и не молится, – думала она. – Праведник, истинно праведник…» Леонтий приходил к ней уже третий раз, и каждый раз своей страстью вселял испуг и недоумение. В детстве она помнила одного такого старика, который ночами молился, ровно по обету или епитимью тяжкую носил. И домашних своих заставлял. Потом старик-то этот умом тронулся, залезет на крышу и воет по-собачьи. А девчонки ночью слушать его бегали. Спрячутся где-нибудь недалеко и обмирают от страха…

– На Бога зри, Марья, – бросил Леонтий, прервав ее воспоминания.

Марья прочитала еще одну молитву, отбила поклон, Леонтий же, как заведенный, – »только рука мелькает перед лицом, и бородою пол метет. Где же тут угонишься… Марье неожиданно вспомнилось, как Петрович после войны свадьбу справлял. Женился он на сосланной молдаванке, а с фронта пришел в орденах, безбожник – немоляка, поэтому свадьба была с гармонью и плясками. Некоторых баб мужики не пустили гулять, Марье же что, Кириллы-мученика не было, Тимка подрос… И вот схватились они плясать с товарищем Петровича, приезжим мужиком. Тот медалями брякает, то вприсядку пойдет, то гоголем, смахнет пот со лба, откинет волосы и давай дальше! Народ кругом шумит – дай ему, Марья, покажи, где раки зимуют! Марью задор обуял, последний раз до войны еще плясала, потом не до гулянок было… Так друг друга и не переплясали, только гармониста замучили. Товарищ Петровича на следующее утро свататься пришел. Может, зря тогда Марья отказала. Что из того, что он был в церкви крещен? Взяла бы Тимку с собой, да уехали б в город. Глядишь, и жизнь бы иначе пошла…

– Пред святыми иконами о Боге думай, Марья, – строго сказал Леонтий, не прерывая молитвы. – О спасении души своей думай. А у тебя молитва токмо на устах…

Лишь через час Леонтий поднялся с коленей и присел на лавочку у окна. Марья поправила лампадку и остановилась, не зная, что делать.