Слово - Сергей Алексеев

Лишь через час Леонтий поднялся с коленей и присел на лавочку у окна. Марья поправила лампадку и остановилась, не зная, что делать.

– Сядь, Марья, – пригласил странник. – Слышал я, ты по сыну своему убиваешься, по Тимофею? Не идет он к тебе?

– Нейдет, – проронила Марья.

– Так я помолюсь, чтоб Господь дорогу ему послал, чтоб надоумил отрока беспутного о матери своей, – проговорил Леонтий. – Придет.

– Я нынче женщину эту Анну-то, в Еганово проводила, – призналась Марья. – На розыск подавать. Она женщина добрая, ласковая и по-нынешнему грамотная. Она и с начальством поговорить сумеет, и какие надо бумага напишет.

– А вот это ты напрасно сделала, Марья, – построжал Леонтий. – Свяжешься с антихристовой властью да бумагами – сама к антихристу пойдешь и душу свою отдашь.

– Почто же власть-то антихристова? – робко спросила Марья. – Я и пенсию от нее получаю, и Кирилла мой убитый был за нее. Старые люди сказывают, любая власть от Бога.

– Э-э, Марья, нет в твоей душе Бога, и вера твоя ослабла, – вздохнул странник. – Для потехи токмо молишься да иконы в избе держишь. На потеху дьяволу чтение слушаешь из поганых уст, святые книги мирскому человеку в руки даешь.

– Я не в скиту живу, среди людей, – нашлась Марья. – Теперь все так живут.

– И осквернит он тебе Святое Писание! – опять построжал Леонтий. – А надо бы тебе в скит подаваться, в пустыню, аки отцы наши праведные.

– Вот дождусь Тимофея – подамся…

– Не поздно ли будет, Марья? – подобрел странник. – Погрязнешь во грехах, аки свинья в грязи. Людей вот пустила, из своей посуды кормишь, привечаешь. Они же – никонианцы из духовной академии.

– Откуда ты взял, Леонтий? – изумилась Марья. – Они ж и лба-то не крестят. Люди как люди – странники. Раз ходят по земле, значит, нужда у них такая…

– А чего они ходят – знаешь ли?.. Скверну и порчу наводить пришли, избу твою поганить, – Леонтий отвернулся. – А ты их пригрела, книги даешь читать…

– Мне мой Кирилла сказывал: коли пришли к тебе люди – прими, не отказывай, – заметила Марья. – Что же им, в лесу ночевать? Травой кормиться?.. Мы поморского толка, нам вера позволяет всяких людей привечать. Коли с добром люди идут – гнать, что ли, их?

– Неведомо тебе, Марья, какие они, – мягко сказал Леонтии. – Душа твоя слепа, потому и глаза незрячи. А я вижу: антихристом посланы твои странники! Истинно доверю! – Он перекрестился на иконы.

– Что же мне делать-то, Леонтий? – растерялась Марья. – Отказать неудобно. Я ж Анну проводила Тимофея искать…

– К иконам не допускай, книги читать не давай, – наставлял Леонтий. – И разговоров всяких не веди с ними. Они к тебе с разговором, а ты молитву в уме твори, отгоняй беса.

Марья поджала губы, вздохнула тяжко.

– Не отбивайся от Божьего стада, Марья, – странник встал. – Мне пора идти… С Петровичем-то, слыхала, что они сделали? Убить хотели. Топором по голове саданули, старик теперь мается, лежит.

– Так не нарочно же, – вступилась было Марья и замолчала.

Леонтий вышел во двор, посмотрел, как Иван колет дрова, заглянул на летнюю кухню.

– Книгу придется освятить, – сказал он, заворачивая Четьи-Минеи в полотенце. – Негоже оскверненную книгу в доме держать… И дрова потом – тоже. Приду к тебе, Марья, тогда и освящу. Не то всю зиму сатанинским теплом греться будешь… Не забывай, о чем мы беседовали, Марья.

Он поклонился ей и, сутулясь, пошел со двора. Марья стояла у калитки, сцепив руки на животе, и думала, что надо было бы полотенце-то взять, что же он, странник-то, и полотенце уносит? А оно старинное, еще с Поморья вывезенное.

– Кто это такой приходил? – спросил Иван, облокотившись на калитку.

– Странник он, – проронила Марья, глядя на сверток под мышкой у Леонтия. – Люди сказывают, откуда-то послан проверить, как мы тут живем, молимся ли… Божественный он человек. Чуть на порог – и уж на колени, к образам… Токо вот, – она замялась, – чудно мне. На чужие иконы-то у нас молиться нельзя. А он молится…

Леонтий пропал за поворотом улицы, и Марья встряхнулась, заморгала виновато, не зная, куда деть руки. Иван содрал с себя пропотевшую рубаху, швырнул ее на плетень и, схватив колун, начал крушить вязкие комлевые чурбаки…

Начальник милиции посоветовал Анне подождать дня три-четыре, пока он сделает телеграфный запрос в областной паспортный стол и отдел исправительно-трудовых учреждений. Если Тимофей живет на территории области либо находится в колонии, то ответ придет быстро, и тогда Анна сможет вернуться в Макариху уже с адресом Тимофея Белоглазова. Поэтому она отложила визит к Власову на следующий день, а вечером отправилась на почту звонить Аронову. Связь была плохая, в трубке шипело, стучало, сигналила морзянка, но и сквозь этот шум Анна слышала только длинные гудки: к аппарату в отделе никто не подходил. Тогда она попросила набрать номер домашнего телефона Аронова, но и там не отвечали.

«Куда же он пропал? – думала Анна. – Уехать со своей одышкой он никуда не мог. Да и странно, отдел будто вымер. Екатерина Ивановна обычно допоздна сидит…»

Домашний телефон не ответил и утром, но зато в отделе откликнулась Екатерина Ивановна.

– Ну как вы там? Живы, здоровы? – спрашивала она бесстрастным от помех и механического искажения голосом. – Все ли у вас ладно? А то мы тут волнуемся, переживаем…

– Где Михаил Михайлович? – кричала в трубку Анна. – У нас все в порядке! Дайте Михаила Михайловича!

– Они тут теперь редко бывают! – сообщила Екатерина Ивановна. – Они сейчас целыми днями по городу ездят, по начальству ходят. Все книги выручают! У этого, у Гудошникова!

– Ладно, я ему письмо напишу! Вы поняли? Письмо!

– Поняла, поняла! Ты, Аня, и домой напиши! А то мать недавно приезжала! Говорит, пропала куда-то!

Анна положила трубку и тут же, попросив на почте бумаги, села писать матери. Расписывать свои походы и несчастья не стала, чего доброго, напугаешь еще кержаками.

У нее представления-то о них литературные: фанатики, полудикие, полоумные лесные люди, которые не то что посторонних, а и себя на кострах и в избах живьем жгут. Рассказала, что поехала на лето в деревню за фольклором (мать знала, что это такое, по летней практике дочери), вернется в августе и сразу приедет домой в отпуск.

С почты она пошла к Власову. Это было интересно и неожиданно: появился старообрядец, который неизвестен даже самому Гудошникову, причем с таким фантастическим обилием книг. Однако внутри она чувствовала сомнение. Туг что-то было не так. Либо начальник милиции ошибся и принял за старинные книги какую-нибудь макулатуру, либо он склонен к преувеличению. Ведь вон как ругался и переживал за свою кобылу, а все обошлось, как в комедии: кто бы мог подумать, что кобыла ест сети?