Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин

— Да нет, как оперативник или как просто человек, ну, каков я мужик, а?

Николай смущенно заулыбался, вообще-то он был ошарашен подобным вопросом.

— Ну, сильный ты мужик, красивый…

— Бабы, скажи еще, таких любят…

— А что, нет?

— Да, может, и любят, мне вот только их, Коля, некогда любить. Вредная все-таки, я скажу тебе, у нас профессия, — засокрушался Чурбанов, — взгляд от нее становится тяжелый. Мне одна хорошая, в общем, знакомая так сказала: «Взгляд, — говорит, — у вас, как дуло пистолета, страшно бывает под таким взглядом». Ведь глаза, говорят, отражают душу? А?.. Жестокая у нас работа, а нам нельзя ожесточаться. Нельзя… И баб, наверное, надо успевать любить. Они добрее нас, — Чурбанов вздохнул, — в общей, я имею в виду, массе, — уточнил.

И вот тут-то Николай действительно увидел губчекиста в ином свете. Перед ним сидел его сверстник, ну, может быть, года на два постарше, но ведь и тридцати еще нет. Защурились, утонули в глубоких впадинах глазищи.

А тот уже опять посерьезнел.

— Ну-ну, — требует, — давай, уголовный розыск, определяй меня. Давай, давай, я серьезно.

— Значит, так, — все еще не понимая, с улыбкой начал Николай, — парень ты что надо. Быка кулаком свалишь.

— Свалю. Только ты мне, брат, не так, ты определяй профессионально, как розыскник, понял?

— Ну что ж, можно и так. Рост у тебя примерно метр восемьдесят. Так? Плечи прямые, широкие. Телосложение плотное.

— Пло-отное?.. А вишь, живот как подвело.

— Сейчас ужинать будем. Та-ак, лицо, значит, у тебя овальное, лоб, пожалуй, низкий.

— Невысокий, — поправил Чурбанов. — Низкий! Скажет тоже, — чекист обиделся. — Волос у меня густой потому что.

— Ну правильно, — легко согласился Николай. — Брови тоже у тебя густые, широкие, подбородок прямой, уши средние, нос большой, толстый, с опущенным основанием…

— Стоп! Стоп! Закругляйся. Это у меня-то нос толстый, а бабам нравлюсь?! Слушай, где ты так насобачился? — В глазах Чурбанова искреннее изумление.

— В Москве был на курсах. Потом в группе вместе со Свитневым Иваном Александровичем по раскрытию кражи из ризницы…

— Вона как! С Иваном Александровичем…

— Да, и с Георгием Васильевичем знаком.

— Шнором? Так ты и экспертизой овладел?

В словах Чурбанова глубокая уважительность к называемым людям: Свитнев и Шнор — известные в стране сотрудники уголовного розыска, заслужившие благодарность правительства за раскрытие кражи ценностей из Московского кремля.

— Азы экспертизы немного знаю, — ответил Николай на вопрос.

— Ну, значит, мы с тобой, друг-братишка, — в голосе Чурбанова появились радостные нотки, — сварим кашу. А с системой Ломброзо ты как? Осведомлен или как?

— Ломброзо — это который теорию о врожденных преступниках создал?

— Ну-у, ты меня удивляешь! Ты сколько же классов кончил?

— Гимназию.

— Тогда с тобой все ясно, — Чурбанов даже вздохнул, завидуя, — а мне, брат, не пришлось. Я, брат, крючником был на Волге. Как сам Шаляпин, может, слышал?

— Читал.

— А потом война, Балтфлот, гражданская, чека — в общем, тоже школа. А культуру, между прочим, очень уважаю, ценю. Тебе сейчас сколько?

— Двадцать шесть.

— Молодец! Я тоже еще успею сюда вот, — Чурбанов указал на свою голову, — кое-что вложить. Погоди, — сказал уверенно, — дай срок, освободимся малость от этих Козобродовых, очистим от них Республику, вот и займемся образованием. А то без всякого, понимаешь, продыха… Ты вот не женат, и я холостой — некогда. Да, — спохватился чекист, — я чего тебе толкую про Ломброзо и свою внешность, не вник еще?

— Нет, не вник, — честно признался Николай. Он и на самом деле никак не мог понять, куда клонит его губернское начальство.

— А еще Ломброзо изучил, — не удержался уколоть чекист. — Тогда слушай, что я надумал. Не ждать нам надо, когда и что выкинет Козобродов, а заставить его самого выйти на нас. Понял?

— Как это самого? — удивился Николай. — С повинной, что ли? Плохо ты тогда Козобродова знаешь.

— Да зна-аю я его, знаю! — Чурбанов махнул рукой досадливо. — Ты думаешь, случайно он себе кличку придумал Царь ночи? Раз царь, значит, есть у него и царство, и в этом самом царстве, по-нашему в преступном мире, он хозяин. И власть свою делить не собирается. А тут вдруг появился залетный — представляешь?! — в глазах Чурбанова загорелись искорки, — атаман, который сам по себе, и плевать ему на Козобродова.

— А кто? — Николай аж привстал с топчана. — Кто этот новый? — Наконец-то Журлов поймал мысль губчекиста.

— Наш человек, — Чурбанов выдержал паузу, наслаждаясь минутой, — и не один, а во главе группы, для них — банды. Человека три-четыре, не больше, но чтобы ребята были очень авторитетные. Неделю назад в С—ве мы раскрыли бандгруппу Базилевского. Одесситы. Культурные ребятки. Спецы. По всей России проехались, не один банк ограбили. Такой банде и в Чикаго появиться не зазорно. А у нас им осечка — понял? Вернее, и у нас они сначала чисто сработали, средь бела дня в центре города промбанк накрыли. Сто тысяч в червончиках сняли — и на малину. Пять дней ховались. Но… взяли мы их, в общем, всех. Это тебя вроде бы и не касаемо, но есть у нас теперь, Коля, с кого картинку рисовать. Под таких и играть азартно. Как ты думаешь, гожусь я в Базилевские?

— Но почему именно эта банда? — Николай уже загорелся идеей, но старался сдерживаться и мыслить критично. — Я понял, — сказал он. — Создать, значит, параллельную банду и заставить Козобродова вступить с ней в контакт. Так?

— Ну так, — кивнул чекист.

— Это с тем, чтобы объединиться, а если те не пожелают, заставить их убраться.

— Вот видишь, Коля, что значит, ты человек образованный, сразу суть ухватил!

— Но почему именно этого Базилевского надо копировать, — не поддался на похвалу Журлов. — И чего им, одесситам, делать в этой глухомани?

— Почему Базилевский, спрашиваешь? — глаза Чурбанова стали очень хитрыми. — А слава о них? Это