Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин

— Здорово, тезка! — зычно и весело обратился он к Вельдяеву. Лет под сорок. Подковой книзу черные усы, на бритой голове кубанка. Все на верховом новое. Кобылка под ним плясучая. Глаза у мужика дерзкие, веселые.

— Здорово, — как-то вяло и недоверчиво протянул в ответ милиционер. И оглянулся. Журлов, который заметил беспокойство напарника, ощупал глазами костюм незнакомца. А тот склабится приветливо и понимающе.

— Кого везешь, Федор? Не начальство ли себе поменял? — обращается вновь к Вельдяеву, а смотрит только на Журлова. Одобрительно смотрит. — Что, угадал? А? — И улыбка еще шире.

— Уга-дал, — так же вяло и недоверчиво протянул Вельдяев.

— Что ж, давно пора. Он, товарищ… не знаю, как вас… Будем знакомы, моя фамилия Царев. — Наездник перевесился с лошади и протянул Журлову жесткую, короткопалую ладонь.

— Журлов, — представился Николай.

— Он, товарищ Журлов, предшественник ваш, Пинюгин то исть, мышей, откровенно говоря, не ловил, а народ, понимаешь, страдай. А вообще-то, мужик, говоря между нами, был неплохой. Смекалка у него, где надо, была. — Царев объехал их телегу с другой стороны. — Я вам вот что скажу, товарищ Журлов, — наклонился к нему с седла и заговорил доверительно, — вы на нас опирайтесь, на беспартийный актив, так сказать, и дело у вас пойдет. Пойдет дело, не сомневайтесь. Ну, ладно. До скорого свиданьица! Привет супруге, тезка! Но-о!!

Еще стоял в ушах отрывистый голос и смех незнакомца, а звук копыт его коня уже затихал. Федор крепко огрел лошадку.

— Кто был такой? — спросил Журлов с некоторой даже симпатией, глядя в простывший след лихого наездника. Заговорил Федор, когда отъехали метров на двести.

— Козобродов, — отвечал. — Царь ночи, кто же еще-то?

— Царев?!

— Да это ж он так, пошутковал. Царь, мол, я, Царев-то…

— Да ты что-о! Ты что это! — Журлов даже растерялся. — Под суд захотел?! Меня с бандитом знакомить! Ты почему это оружие не применил? Почему не дал мне знать?!

— Да-а, под суд… — Вельдяев покрутил головой с усмешкой, — под божий суд, что ли? Троих наверху-то, по-над дорогой, в ельнике, и не заметил? На мушке мы у них сидели, как зайчики. Он, Федька Козобродов, дурачок вам, да? Прямо в руки: берите, вот он я! Да они нас, поди, еще раньше заприметили, когда мы луговиной ехали, и ложбинку специально для встречи выбрали. Местечко-то лучше не надо. Он сейчас с дружками посовещается и в обратную за нами, у речки как раз и накроют. Погонять бы надо. За речкой-то место будет чистое, а до нее ведь еще с версту. Я, чай, поди, Николай Алексеевич, и за вашу жизнь ответственный. А вы — «под суд»!

— Стой, Федор! — твердо приказал Журлов. — Давай вертаться, покажи давай, где это ты заприметил троих.

Вельдяев как-то со значением, внимательно посмотрел на Журлова и остановил телегу.

— Что ж, Николай Алексеевич, — ответил, будто смиряясь, — поехали.

На влажном перегное метрах в сорока над дорогой в густой еловой поросли Журлов обнаружил следы лошадей, привязанных к дереву. Ниже — следы хоронившихся за деревьями людей.

Можно было понять, что их было трое. «Чего же они хотели?»

— Та-ак, — констатировал Журлов, — дерзкий у нас с тобой, по всему видать, противник, нахальный. Но уж и то неплохо, что в глаза я его увидал. Это даже очень хорошо! Слышь, Федя, а меня валенком он не напугает.

— Меня, между тем, тоже, — почему-то с обидой в голосе ответил Вельдяев. — Только у него, товарищ начальник, и кроме валенка кое-что есть. У него наган-то в сапоге был, видать, тоже не заметили?

— Не заметил, Федя, — признался Николай. — Только ведь мы с тобой тоже не лыком шиты, а?

— Лыком? — Федор все еще с сердитой недоверчивостью обмеривал глазами незнакомого доселе человека. — Да вроде бы и не лыком, — согласился наконец. — Но-о! — придал резвости своей лошадке.

— Так, так, — заговорил князь Николай Павлович, когда Федор рассказал ему о той встрече. — Вернулся, значит, начальничек? А ведь вы могли их обоих и шлепнуть.

— Как пташек. У Хорьков здорово руки чесались на это, да я им запретил. Успеем, когда надо. Поглядеть на него еще… Пристукнешь одного — отряд пришлют. Из леса тогда не вылезешь.

— Вот это ты умно. С прежним-то ведь можно было ладить. Волк и тот овец не режет возле логова, зверь, а соображает. А мы, Феденька, такие же волки. А этот, как его?..

— Журлов.

— Видать по всему, не овца, а? Говоришь, из себя видный?

— Здоро-ов, таких бабы любят.

— Ну что ж, шерше ля фам.

— Чего это?

— По-французски я. В переводе примерно: «Ищи ему бабу». — Князь в душе посмеялся над собеседником и продолжал назидательно: — Нет такого мужчины, Федор, который бы не споткнулся на женщине.

— Французы, они не дураки, — согласился с этим Козобродов, — подумаем после об этом. А слышьте-ка, Николай Павлович, а как вы сами-то понимаете нашу дальнейшую жизнь? И для чего нам этот вариант?

— Максимальный вариант, Федя? — князь выдержал паузу. — А это значит еще лишь раз сделать игру, настоящую, по-крупному, и поставить точку. Завязать, скажу проще. Но на кону должно быть прилично. И не одни бумажки, но и золотишко, и бриллиантики. Вот какой куш нам надо сорвать! А потом двинем мы с тобой, друг мой Федор, и не угадаешь куда… Ха-ароший есть город, круглый год лето. Совсем другая жизнь. Там тоже совдепия, но порядки еще не те.

— Это где же такой город-то есть? — спросил с большим сомнением Козобродов.

— В Средней Азии, Федор, — ответил князь. — Ташкент называется. Был я там, знаю.

— А что, Николай Павлович, здесь-то навеки, что ли, власть-то Советская? — Царь ночи аж рот приоткрыл в ожидании ответа на вопрос, который уже не один год саднил ему сердце и голову.

— Во всяком случае, — ответил ему на это князь, — скажу тебе, Федор, что думаю: не от нас теперь это будет зависеть.