Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл

— У меня возникло здоровое уважение к любой пище, сударь. У нас хороший урожай — на зиму хватит, хоть какую долгую. Другим повезло меньше. — Он воткнул копалку в землю и выпрямился. — В Вене делается все хуже. Мясо не укупишь. На хлеб цены растут. Овощи дороги — даже сейчас, осенью, когда дешевых должно быть много. Мы с вами уже говорили об этом, герр доктор, и пришли к выводу, что не к добру все это. Я слыхал, новоприбывшие продают все, что осталось у них ценного, чтоб было на что хлеб купить.

Йозеф кивал, обескураженный этим проявлением общественной сознательности. Ему захотелось самоутвердиться, но смягчить это комплиментом.

— Ты очень хорошо смотришь за садом. Никогда у нас не бывало таких прекрасных урожаев. — И тут же ощутил, что его отвергли: Беньямин просто мотнул в ответ головой и вновь взялся за морковь. Может, этот бестолковый юный балбес приторговывает излишками и вьет гнездышко для двоих? Как далеко все это зашло? Бродили ли руки этого юноши по телу Лили дальше, чем его? Добились ли они уже взаимопонимания? Он стиснул зубы. — Мне нужно, чтобы ты вернулся в «Телему».

Спина Беньямина закаменела.

— Не могу.

— Из того, что ты сказал, тот малый ждет твоего возвращения, — настаивал Йозеф, не обращая внимания на то, как побледнел Беньямин. — Ты должен. Мы по-прежнему не знаем наверняка, там ли содержалась Лили.

— Сударь, меня брали на работу в саду и в конюшне…

— Тебя взяли из милости к твоему отцу, — оборвал его Йозеф.

Беньямин глянул на древнее ореховое дерево. Открыл было рот, но, похоже, передумал и сжал губы.

— Как чернорабочего, — продолжил Йозеф. — Делать все, что от тебя требуется.

— В доме и в саду Бройеров, при всем моем уважении, сударь, — возразил Беньямин. — Речи не шло о том, чтобы я прочесывал город и работал частным сыщиком… или чтобы меня били за труды. Кроме того… — Беньямин залился краской, — …этот человек… он извращенец, schwul[162]… У него могут быть всякие ожидания.

Йозеф покосился на него.

— Которым тебя никто не заставляет соответствовать.

— Есть еще и этот, Клингеманн. Если он появится… — Беньямин покачал головой. — Нет, — повторил он, — я не считаю, что поход в такое опасное место — в моих обязанностях.

— Между прочим, этому дому угрожает опасность, молодой человек. Приведя в дом чужака, вы взяли на себя определенную ответственность. Вопросы остались без ответов. Кто она? Откуда она? Она действительно та, за кого себя выдает? Мог ли кто-то… Ладно, оставим, но дело все равно в том, что, покуда не узнаем всей правды, мы — в опасности, а я уверен, что правду можно обрести в том клубе. И поэтому я вынужден настаивать, чтоб вы туда вернулись. — Йозеф замолчал. — Естественно, я не могу ждать от вас выполнения этого задания без щедрого вознаграждения. — Он заметил, что Беньямин снова напрягся. — Оставьте огород и займитесь своим внешним видом, будьте любезны. Отправитесь в «Телему» сегодня же, по договоренности. — Он развернулся, показывая, что разговор окончен.

Лили вышла из-за дерева и смотрела в спину уходящему Йозефу.

— Чего он от тебя хочет?

— Того же, что и раньше. — Беньямин пожал плечами. — Все пытается выяснить, кто ты такая. Откуда ты. Твое… твой… На что ты жила. — Он опустился на мшистый корень и добыл из кармана два яблока. Одно вытер рукавом и протянул Лили. — Он хочет, чтобы я сходил порасспрашивал… кое-где.

— Не ходи, — сказала она встревоженно. — Чую опасность. Дай слово, что не пойдешь.

— Не пойду. С чего бы? Мне это все не важно. Со временем прошлое уходит и делается полузабытым сном.

— Или кошмаром.

— Важно только то, что мы живы. Здесь. Сейчас. — И, помедлив, добавил: — Вместе.

— Мы бывали в местах и похуже, — сказала Лили.

Беньямин глянул на нее растерянно.

— Как бы то ни было, Лили, я… я надеялся, что мы бы могли жить мирно и тихо.

Лили повернулась к нему.

— Он сегодня пытался…

— Доктор? — По спине у Беньямина пробежала дрожь. Домыслив, что она не хочет договаривать, он туго сжал кулаки. — Он пытался что? — спросил он резче, чем собирался, тревожась, что понял неверно.

Она отвернулась.

— Он хочет… — Лили покачала головой. — Ты же знаешь, что нам здесь нельзя оставаться, Беньямин. Надо идти. Вставай.

Он с неохотой поднялся и встал к ней очень близко.

— Куда же мы пойдем? Куда можем? Как выживем без моей работы?

— Кое-кто нам поможет, честное слово. Ладно, мне надо подсобить фрау Drache[163] по кухне.

— Дышать огнем, — сказал Бен. — Вот что драконам удается лучше всего. — Он смотрел, как она порхает сквозь кусты прочь от него, легкая, как эльф, а затем подобрал копалку и упрямо взялся рыть грядку дальше.

Йозеф тайком наблюдал за развертывавшейся драмой. Он видел, как Лили вошла в кухню и встала на пороге, губы зашевелились, как в беззвучной молитве, но тут Гудрун отвернулась от плиты и заметила ее.

— Ха, вот ты где. Наконец-то.

— Что нужно сделать? — спросила Лили, и Йозеф подумал, что никогда не слышал голоса милее. Он подобрался поближе и вытянул шею, чтобы лучше видеть.

— Вот, — сказала Гудрун, держа за ноги двух куриц. — Собираюсь готовить паприкаш. — Она плюхнула их на стол и сложила руки на мощном животе, а Лили уставилась на тощие ноги в желтой чешуйчатой коже. — Давай-ка ощипли и выпотроши. Надеюсь, умеешь.

Лили наморщила нос.

— Я видела, как это делают.

— Ну так берись давай, девонька. Нечего рассусоливать. — Гудрун вдруг заметила, что на сковородку села бабочка. Один быстрый взмах тряпкой — и бабочка оказалась на полу, а мгновенье спустя под пятой Гудрун от нее осталась лишь серая размазня. Девушка взвизгнула. Йозеф скривился. Гудрун прищурилась. — Мы б избавились от паразитов, если бы этот болван-мальчишка не отвлекался сплошь и рядом.

Лили взяла первую птицу за голову и принялась дергать за оперенье на шее, стараясь раскладывать перья и пух в разных кучки. Вскоре перья уже были повсюду: на столе, на полу, на плите, на полках. Горсти пуха витали по кухне — их носило холодным сквозняком из входной двери.

— «Госпожа Метелица», — сказала Лили. Йозеф едва не расчихался.

— Что? — сердито переспросила Гудрун, обернув к ней от плиты красное лицо.

— Вы разве не знаете историю про Госпожу Метелицу? — Лили рассмеялась. — «Кукареку! Наша девица златая тут как тут!»[164]

— Нет у меня времени на эту чепуху. И у тебя тоже, сударыня. Ты посмотри, какой кавардак. Если так будешь и дальше — остаток дня провозишься с уборкой.

— На сказки всегда есть время, Гудрун. Кто-то мне говорил, что со сказками любое дело спорится. Посмотрите, как вьются перья под потолком. Как в сказке — когда красивая работящая девушка вытрясала перину Госпожи Метелицы.

— Скоро и так снег пойдет, — ответила Гудрун.

Лили улыбнулась.

— Так вы знаете эту сказку? Которая про девушку, уронившую веретено в колодец…

— Рано или поздно всем доводится узнать Черную Бабушку[165]. — Гудрун пренебрежительно хмыкнула. — Насколько я помню, ленивую да бестолковую дочку под конец облили черным Peek[166]. Ты еще не закончила? — Она оглядела тушки. — Ты же их так не оставишь, верно? Я не могу готовить птицу, которая наполовину в перьях.

Далее последовала долгая тишина: Лили склонилась над покрытой мурашками птицей, выщипывая остатки перьев. Небольшой шум уведомил Йозефа, что не он один тайком наблюдает. Беньямин стоял в кухонных дверях, и женщины его пока не заметили. Он впился взглядом в девушку, и на лице у него было такое томленье, что Йозеф почувствовал, что от прилива раскаленной ярости сейчас задохнется.

Гудрун отпихнула Лили и еще раз проверила работу.

— Так сойдет. — Она сняла со стены разделочный нож и отрубила птицам головы двумя решительными ударами. Лили отшатнулась слишком поздно, и кровь брызнула ей на юбку. Головы лежали на скобленой сосне, гребешки стелились рядом, глаза вытаращенные, смотрят друг на дружку; но тут их сгребли и бросили в ведро. — Давай берись за дело: потроха — в таз, мясо — в кастрюлю.

У Лили перекосило лицо, и она отвернулась, собираясь с духом, чтобы сунуть изящную руку в нутро первой курице.

— Я не могу, — сказала она после третьей попытки.

— Давай я, — предложил Беньямин, улучив момент и явив свое присутствие. Йозеф тоже выбрал время обнаружить себя. Он вошел в кухню, распахнув дверь с такой силой, что загремели все кружки и тарелки.

— Довольно. Завершите сами, будьте добры, фрау Гштальтнер. Вовсе не такую работу для пациентки я имел в виду. И найдите ей другую одежду. Уверен, на чердаке ее достаточно. — Когда дочки росли, недели не проходило без вызова портного. — Что-нибудь утонченное, в пастельных оттенках помилее. Помнится, мы с вами об этом уже разговаривали.