Старая Русса в истории России - Иван Николаевич Вязинин

амуницию, надели ее на штыки и бросили перед командиром. Прискакавший с полуэскадроном гусар Клейнмихель хотел двинуть на усмирение действующий батальон, но Маевский уговорил не делать этого в присутствии государя и закрыть происшествие, “выписав шалунов” в армию.

Между тем император уже побывал на строительстве казарм по улице Александровской, ознакомился с солеваренным заводом, поднимался на градиры, как бабка Екатерина и брат Александр. Понаблюдал сверху и на готовившийся на огромном лугу по соседству парад гарнизона. Погода не благоприятствовала: всю ночь моросил дождь. Утром выглянуло солнце, но вскоре снова скрылось за тучами и опять заморосило.

Поселяне в потрепанном обмундировании, да еще под дождем выглядели, конечно, неприглядно. Даже действующие батальоны оставляли желать лучшего… А дальше императора ждало полное разочарование. Размокший суглинок мешал колоннам держать равнение, лужи были настоящей западней, особенно для старших возрастов. Страстный почитатель строя и шагистики — Николай не выдержал и приказал прекратить “издевательства над фрунтом”, построиться для изъявления нужд и жалоб. Нарушать когда-то установленный на инспекторских смотрах порядок не решился.

Разочарование сменилось раздражением, и было отчего: со всех сторон неслись жалобы, граничащие с угрозами:

— Без соли сидим по десяти дней каждый месяц, а провианту достает лишь по 25 число, а то и до 23-го.

— Летом трудимся до 11 вечера, а в 2 часа поутру снова на работу.

— В сапогах работать не дают, в любую погоду в лаптях.

— Кожа трескается от непогоды, руки и ноги приходится дегтем смазывать.

— Батальонный приказывает шинель чистить, мелом пуговицы натирать. А как ее очистишь после работы. Раньше хоть своя мужицкая одежа была на смену. А теперь казенная в праздник и в будень...

Царь не стал слушать дальше, поручив “разобраться” Аракчееву... Из Руссы поехал в Медведь. Но и здесь произошло то же самое... Итак, не какие-нибудь единицы, а сотни людей на двух смотрах просили уничтожить поселения, которые так расписывали придворные льстецы и Аракчеев. И Николай, несомненно, сопоставив увиденное и выводы Дибича, решился на значительную перестройку поселений, но отнюдь не на ликвидацию, о чем весьма сожалел впоследствии.

Уже по дороге в Петербург император сказал Аракчееву, что несмотря ни на что, доведет до конца предначертание брата и поселит в дополнение к двум дивизиям еще одну и весь корпус думает передать князю Шаховскому. Граф, естественно, не возражал, но понял намек на удаление от своего детища. На другой день уже подал просьбу об отставке “в связи с ухудшением здоровья и необходимостью лечения за границей”.

Начало июля. Прошел всего месяц с ухода Аракчеева и на смену Маевскому, подавшему “личную просьбу о возвращении в армию”, в Старую Руссу прибыл генерал Леонтьев. Последовали преобразования и в самих поселениях. Солдат не действующих батальонов, то есть старше 45 лет, лишили оружия и строевой одежды, нарядили в серые казакины с красными воротниками и желтыми погонами с номером округа. Штаны из серого сукна, фуражка серая с козырьком, на околыше номер волости или роты. Отменили строевые занятия, позволили носить бороды.

Что же касается улучшения продовольствия — официально объявили: “переводятся на свое довольствие, а не от казны”. Но на место двух постояльцев к каждому хозяину с внедрением еще одной дивизии поставили трех. Генерал Эйлер, командующий артиллерией поселенного корпуса, записал тогда в дневнике: “Но они (т. е. поселяне) не довольствовались данными милостями и хотели полного возвращения прежнего быта”.

1827 г. Холодная зима, весьма неблагоприятное лето с ливневыми дождями и градом. “Во многих местах юга и северо-запада год следует считать голодным”, — отмечено в журнале Министерства внутренних дел.

1828 г. С середины мая в городе начал работать по высочайшему повелению комитет по составлению проекта об устройстве ванн (курорта) для пользования больных минеральною водою (см. отдельную главу).

1829 г. Азиатская гостья — холера — перешла русскую границу и, несмотря на принимаемые меры, охватывала одну губернию за другой. Болезнь считалась столь заразной, что всю Россию перерезали карантины.

Письма и газеты получали проколотыми и окуренными. При въезде и выезде из деревень в угрожаемой зоне день и ночь курились костры, покрытые кучами навоза. Бывшие при них сторожа заставляли всякого проходить несколько раз под дымом.

1830 г. Холодная весна не радовала. Посевы озимых и яровых развивались неудовлетворительно. Но больше всего пугала надвигающаяся эпидемия, уже подходившая к Москве.

В июне Старую Руссу посетил император, на этот раз с великим князем Михаилом Павловичем. Пробыл недолго, окинул царственным оком сделанное за предыдущие три года. Проехал по только что законченному “Живому мосту” через Полисть. Это была уже не наплавная переправа — рояль, но название сохранилось до сих пор... Николай думал еще не раз посетить древний город. И на случай будущих приездов приказал купить на Красном берегу у коллежского советника Шмидта дом и переделать под Путевой дворец.

В это же время возводился Путевой дворец в Коростыни по проекту В. П. Стасова.

Октябрь. Холера ворвалась в Москву. Карантинные меры значительно усилились. Но в хаосе бесчисленного скопления людей, повозок, лошадей отсутствовало настоящее руководство. Не хватало помещений, чтобы выдержать установленные 14 дней. За деньги можно было сократить срок до нескольких часов. И холера почти беспрепятственно шагала через эти искусственные и ненадежные препятствия.

А тут еще 29 ноября вспыхнуло восстание в Варшаве. Константину пришлось бежать...

В пламени восстания

1831 г. Зима отличалась обильными северными сияниями. И без того напуганное население ожидало новых бедствий. В январе завернули небывалые холода. В садах и лесах чуть ли не от пятидесятиградусного мороза лопалась кора деревьев.

Восстание же в Польше разрасталось. Начались волнения в Литве. Николай двинул карательную армию под начальством фельдмаршала Иогана Дибича. На место ушедшего с действующими батальонами корпусного командира князя Шаховского был поставлен генерал-лейтенант Эйлер. Под его командой оказались резервные батальоны и прочие войска новгородских поселений, а также части, стоявшие на карантинных линиях от Ильменя до Псковского озера.

Судя по записям Эйлера в дневнике, в резервных батальонах после отбора в действующую армию “остались самые дурные солдаты по фронту и кантонисты даже 17-летнего возраста, да и тех всего по 400 — 500 человек в батальоне. Пополнение ожидалось лишь весной со всей России. Однако неспокойствие в Польше дошло до того, что в апреле добрую половину лучших из поступающих партий отправили на комплектование поредевших частей”.

Холодная зима сменилась редким по силе и подъему половодьем. Значительную часть города залило водой. По улицам Козьмодемьянской, Спасской, Ильинской неслись громадные льдины, разрушающие все, что встречалось на пути. Не