Хюррем, наложница из Московии - Демет Алтынйелеклиоглу

– Повелитель должен видеть глаза человека, с которым он говорит. Особенно если они такие красивые. Разве не так? – произнес султан.

Ее будто огнем обожгло.

– Повелитель изволит проявлять к нам благосклонность, – Руслана улыбнулась своей прекрасной светлой улыбкой.

Султан Сулейман внезапно сказал:

– Ты знаешь, а мы придумали тебе имя.

– Мой повелитель думал обо мне?

– Да. И мы придумали имя, которое будет очень подходить солнцу твоих волос. Когда ты улыбаешься, ты похожа на солнце. И мы решили: пусть у нашего солнца будет такое имя, которое его достойно.

– Покорной рабыне подойдет все, что посчитает подходящим падишах.

– Теперь ты больше не Александра и не Руслана. Пусть твое имя теперь будет Хюррем.

– Хюррем, повелитель?

– Да, Хюррем.

Султан Сулейман вытащил из-за пояса пурпурный платок и торопливо положил его на плечо девушке. Нареченная новым именем чуть было не закричала от счастья.

Падишах быстро взглянул на нее горящими глазами, тут же повернулся и быстро зашагал прочь. А Хюррем с колотившимся сердцем осталась стоять под полными зависти взглядами.

Она твердила: «Хюррем, Хюррем… Пусть твое имя теперь будет Хюррем». «Господи, какая же я глупая, – подумала она. – Я даже не догадалась спросить падишаха, что означает “Хюррем”».

Сетарет-калфа очень радовалась. Ее госпожа теперь становилась фавориткой повелителя. Рот служанки не закрывался. «Будь счастлива, красавица моя, – всплескивала она руками. – Наш господин дал тебе платок».

Руслана была просто пьяна от внимания, оказанного ей султаном, но в то же время растеряна оттого, что повелитель почти убежал, как только положил ей на плечо платок. Она сделала вид, что не понимает причину радости Сетарет, лишь бы еще раз услышать из уст служанки то, что и так уже произошло.

– Калфа, чему ты радуешься?

Сетарет перебила девушку, выхватив у нее платок из рук: «Клянусь Аллахом, ты ему нравишься. К тому же очень нравишься. Ты ему так нравишься, что вечером наш господин зовет тебя к себе».

– Что?

– Этой ночью он ждет тебя. Таков обычай. Падишах отправляет платок той, которую он хочет видеть у себя. А тебе повелитель платок принес сам.

– Ты уверена, калфа?

Сетарет хитро смотрела на нее своими черными глазами.

– Давай, давай, – хихикнула она. – Не делай вид, что ничего не понимаешь, красавица. Платок у тебя. Сегодня ночью ты удостоишься свидания с падишахом.

Размахивая платком, Сетарет выбежала в общий зал, гудевший от сплетен наложниц и служанок: «Слушайте и не говорите, что не слышали! Смотрите и не говорите, что не видели! Если хотите, лопайтесь от зависти. Наш повелитель дал свой платок моей госпоже! Наш повелитель сам придумал ей новое имя! Знайте об этом! Теперь ее зовут не Руслана, а Хюррем! И не вздумайте строить козни! Русланы больше нет, теперь есть Хюррем! Слава Хюррем!»

Сетарет бегала с платком по залу, и голос ее разносился эхом по всему гарему:

– Сегодня ночью у Хюррем Ханым будет свидание с падишахом!

Новость мгновенно достигла ушей Гюльбахар. Гневу ее не было предела. Черкесская красавица, взрощенная на грозных ветрах Кавказских гор, метала молнии. Служанки от страха разбежались. Некоторым все же требовалось находиться у Хасеки, и им досталось сполна. В ярости ринулась Гюльбахар в покои Хафзы Султан, но там ее ждал ответ, что Валиде Султан неважно себя чувствует и никого не принимает.

– Немедленно сообщите, что пришла мать ее внука, возлюбленная ее сына! – кричала она на слуг, но ответ оставался неизменным. Слуги твердили одно: «Ждем вас завтра». Проклиная все на свете, Гюльбахар несолоно хлебавши вернулась к себе в покои. Она знала, что завтра будет поздно.

Хасеки велела немедленно позвать шейх-уль-ислама. Али Джемали-ходжа ответил ей сухо:

– Наш повелитель полностью волен выбирать, к кому проявлять благосклонность и внимание в своем гареме. Рабам падишаха не позволяется это даже обсуждать. Со времен нашего великого предка Османа-бея, сына Эртогрула-гази[39], делают именно так. Это полностью соответствует шариату.

Он помолчал, продолжая смотреть в пылавшие яростью глаза женщины, и прошептал:

– Если произойдет нечто противоречащее воле повелителя, госпожа, то, не приведи Аллах, положение уважаемой Хасеки в гареме окажется под угрозой, и никто не посмотрит на то, что она мать шехзаде Мустафы Хана.

Гюльбахар было нечего сказать. Шейх-уль-ислам прямо напомнил ей о ее положении. Конечно, она подарила султану Сулейману прекрасного, как лев, сына и благодаря этому стала второй женщиной в гареме после Хафзы Султан, но только и всего. У нее не было права требовать, чтобы в жизни падишаха не было других женщин. Султан не совершал с ней никаха. Силу здесь имел обычай: так было, и так должно продолжаться. Она просто фаворитка, а теперь повелителю понравилась новая. Все снова повторится, когда новая фаворитка подарит падишаху сына.

«Не теряй голову», – сказала Гюльбахар себе. Может быть, она напрасно переживает. Может быть, падишах позовет к себе русскую рабыню, насладится, а затем забудет ее. Точно будет именно так! Не может Сулейману понравиться никто, пока у него есть его Гюльбахар.

Ей бы очень хотелось, чтобы все случилось именно так, но что-то подсказывало – все произойдет ровно наоборот. Что-то султан Сулейман нашел в русской девице! Это было нечто иное, чем страсть. Если бы это было простое желание, великий падишах не пошел бы сам относить девушке платок. Виданное ли дело! А для чего Сюмбюль-ага? Обычно падишах отдавал платок Сюмбюлю, девушку звали в его покои и этим все заканчивалось. Но на сей раз все произошло иначе. Султан показал всему гарему, как ему понравилась московитка. Он не побоялся того, что аги, паши, визири начнут сплетничать. Как будто не доставало девушке его внимания, так он еще и новое имя ей придумал! Весь дворец только и говорит о Хюррем.

Гюльбахар смотрела на служанок, вволю испытавших на себе ее гнев, а теперь сидевших за вышивкой у ее ног.

– Что сказал повелитель? – сердитым голосом спросила она. – Как мы теперь должны называть эту дрянную неверную?

– Хюррем, – напомнила одна из служанок. Ответ звучал, как месть.

Гюльбахар задумалась. Ей хотелось заплакать навзрыд, но она не стала этого делать, потому что не пристало матери шехзаде Мустафы Хана и Хасеки султана Сулеймана плакать. Она не плакала. Ведь она не хотела, чтобы кто-то говорил, что Гюльбахар Хасеки плачет из-за русской девицы. «Хюррем? Что же делать мне», – мучительно думала она. Разбитое сердце ее обливалось слезами, которых никто не видел.