Хюррем, наложница из Московии - Демет Алтынйелеклиоглу

Дайе Хатун обратилась к Хюррем:

– Когда повелитель позволит тебе уйти и сам удалится, сразу не выходи. Сначала придут и разберут постель, заберут простынь и уведут тебя.

– Простынь?

– Да, простынь. Не задавай вопросов и делай, что говорят.

Хюррем снова склонилась перед Дайе Хатун и, улыбнувшись самой любезной своей улыбкой, сказала: «Ни о чем не беспокойтесь. Хюррем не заставит вас краснеть».

По знаку женщины стражник открыл дверь. Дайе Хатун удалилась. Сюмбюль-ага многозначительно посмотрел на Хюррем: «Здесь мы расстаемся. Дальше ты идешь одна».

От волнения она сделала прямо противоположное тому, чему ее учили. Вместо того чтобы пасть ниц и ожидать, пока Сулейман разрешит ей подняться, она замерла посреди комнаты.

Казалось, что стены комнаты окрашены в желтое из-за дрожащего света пламени, горевшего в камине с остроконечным верхом. Горели и светильники перед огромной зеркальной консолью. Свет от очага и светильников отражался в желтых, красных, синих, зеленых и белых изразцах, покрывавших стены, и в стеклах. От янтарного пламени синие и зеленые изразцы иногда приобретали коричневатый оттенок. Поодаль стояла огромная кровать, а перед окном были расположены большой широкий диван и стол, на котором были разбросаны бумаги и карты. На маленьком столике перед диваном стояли кувшин, переливавшийся разными цветами, несколько бутылок и большая чаша с фруктами.

Неужели это были покои самого султана Сулеймана, заставлявшего дрожать весь мир? Где же золото, рубины, изумруды, бриллианты? Разве могло быть у правителя, о силе которого слагали легенды, столь простое жилище?

Внезапно Хюррем заметила, что в тени рядом с кроватью, не двигаясь, стоит большая темная фигура в огромном тюрбане. «Пресвятая Матерь Божья! – взволнованно подумала Хюррем. – Вот же он!» И она немедленно склонилась в поклоне. «Интересно, раздумывала она, – не рассердился ли он, что я не поклонилась сразу, как вошла. Раз до сих пор ничего не сказал, наверняка рассердился. Сейчас он меня выгонит. Почему он молчит? А если броситься к его ногам и молить о прощении? Ну же, давай, говори. Скажи хоть что-нибудь! Рассердись, закричи на меня, но не молчи. Говори же, черт тебя побери!»

Раз уж все было кончено, не было никакого смысла и дальше стоять, согнувшись в три погибели. Хюррем выпрямилась, бормоча: «Может быть, мой повелитель все-таки меня помилует?» Темная величественная фигура в огромном тюрбане даже не шелохнулась. Хюррем продолжила, придав своему голосу самое нежное выражение: «Я простая деревенская девушка. Я впервые оказалась в покоях правителя. Пусть мое невежество извинит моя растерянность. Простите меня».

Именно тогда произошло нечто совершенно неожиданное. Огромная темная фигура продолжала хранить молчание, а в это время из-за инкрустированной перламутром ширмы рядом с зеркальной консолью раздалось: «Ну что, похожа моя комната на комнату повелителя? Такой ты ее себе представляла?» – и вышел султан Сулейман. Хюррем совершенно растерялась и только хлопала глазами, глядя на величественную темную тень, продолжавшую грозно стоять у кровати.

Сулейман засмеялся и отложил салфетку, которой вытирал руки: «Неужели ты приняла мой кафтан с тюрбаном за меня самого?»

Хюррем только и смогла выговорить дрожащим голосом: «Да… то есть нет» – и в это время вспомнила, что не поклонилась падишаху. Бормоча что-то уж совсем сбивчивое, она попыталась исправиться, а Сулейман захохотал еще громче.

– Ну ты же видишь, бояться нечего. То, что ты называешь повелителем, это кафтан с тюрбаном. Так что весь почет – им.

Хюррем продолжала стоять, согнувшись.

Сулейман смотрел на волосы склонившейся перед ним Хюррем, отливавшие алым в свете очага. Линии ее тела угадывались под одеждой.

– Подними голову, посмотри мне в глаза, – попросил султан.

Он не рассердился! Сулейман на меня не рассердился! Она немедленно подняла голову и посмотрела на молодого человека, стоявшего перед ней. Без тюрбана и кафтана он был совершенно не похож на того падишаха, которого она привыкла видеть. Теперь он не выглядел так пугающе. Он казался даже немножко худым. Без тюрбана он гораздо красивее. У него густые черные брови и большие сверкающие глаза.

Молодой падишах продолжал внимательно разглядывать Хюррем. Грудь ее, которую хорошо было видно в глубоком вырезе сорочки, вздымалась. С трудом оторвав взгляд от ее груди, Сулейман залюбовался ее глазами. Он был уже готов потерять голову в глубине этих глаз, как вдруг Хюррем побежала к кровати.

– Хюррем, что случилось? Что ты делаешь?

Вместо ответа она встала на колени и сделала так, как учила Дайе Хатун: три раза поцеловала и приложила ко лбу атласное одеяло.

Падишах подошел к ней и, протянув руку, поднял ее: «Как я погляжу, матушка Дайе и тебя этому обучила? Так повелось во времена наших отцов, и так и должно продолжаться. Если женщина не поцелует одеяло мужчины, то изобилия этому ложу не будет».

Не выпуская руки, Сулейман повел ее к седиру перед окном. Как это он сказал? Изобилие ложа? Или ей только так показалось? Падишах намекал на то, что на этом ложе будут зачаты их дети?

– А повелитель в это не верит?

– На все воля Аллаха. Как он решит, так и произойдет. Он проявил к нам милость и даровал шехзаде Махмуда, а потом забрал его у нас. Никто не смог его спасти – ни моя сила, ни искусство лекарей. Поэтому если будет Аллаху угодно благословить своих рабов потомством, то он благословит, а если нет, то нет. Так что судьба никак не связана с обычаем целовать одеяло.

– Я очень расстроилась, узнав о смерти шехзаде. Да дарует Аллах повелителю долгих лет жизни. И все-таки у вас есть еще один сын.

– Благодарение Аллаху, мой шехзаде Мустафа с каждым днем растет и становится все сильнее. Храни его Аллах, да продлятся дни его долго.

– Я молюсь, чтобы все было так, как желает повелитель.

Хюррем пыталась не очень много говорить, но ей это очень плохо удавалось. Ей давно хотелось задать один вопрос, и она даже знала на него ответ, но сдержаться она не могла. Падишах довольно скоро заметил ее нетерпение.

– Наша хохотушка хочет что-то нам сказать?

– Да простит мой султан мне мое невежество. Пусть он помнит, что перед ним простая деревенская девушка. Да простит мне Аллах мою дерзость, но после вас… как сказать… шехзаде?

Сулейман все понял.

– Ты хочешь спросить о том, кто возглавит Османскую империю после меня? Но ответ на этот вопрос заранее известен. Наш наследник – шехзаде Мустафа Хан. Правда, ему еще только шесть лет.

Он помолчал и засмеялся:

– Неужели мы так быстро надоели Хюррем Ханым, что она уже ищет нам наследника престола?