Хюррем, наложница из Московии - Демет Алтынйелеклиоглу

XXV

Когда звучал вечерний азан, Хюррем все еще не была готова. Почему так быстро наступил вечер? Весь день прошел в суете. Женщины евнуха, отвечавшего за баню, часами терли ее жесткими кесе[40], нигде на теле у нее не осталось ни волоска. Вся кожа ее стала, словно кожа младенца. Глядя на себя, она себя не узнавала. Тело у нее горело. В некоторых особо чувствительных местах даже виднелась кровь. Из глаз текли слезы, но она была полна решимости молчать, хотя с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать и не взмолиться прекратить пытку. Она безропотно принимала все, что с ней делали. Служанки бесцеремонно вертели ее и так и эдак. Она вела себя так покорно, что Сюмбюль-ага, который в страхе стоял за дверьми хамама, прислушиваясь и ожидая скандала и криков, не выдержал и заглянул в хамам, потому что его насторожила такая тишина. Когда он увидел прекрасное, чистое и светлое, словно хрусталь, тело русской девушки, сидящей в окружении служанок у курны[41], у него перехватило дух. Дикая русская кошка исчезла, ее место заняла милая приветливая девочка. Она шутила со служанками, звонко хохотала, и смех ее отдавался эхом в куполе хамама.

Хюррем даже не заметила показавшееся на мгновение в проеме огромной деревянной двери лицо Сюмбюля-аги. Все ее мысли были только о том, чтобы стать красивой. Сегодня ночью она должна быть очень красивой, самой красивой. Даже если потребуется для этого содрать с нее кожу, то пусть сдирают. Сегодня ночью ее ждет султан Сулейман. Сегодня ночью она станет женщиной и подарит османскому падишаху свою девственность. «Я должна вскружить ему голову, – думала она, – я должна очаровать его. Я не должна стать любовью на одну ночь. Я должна ответить ему всем сердцем, всем, что есть у меня. Правда, я неопытна в любви, но я верю, что небеса помогут мне выглядеть в глазах падишаха невинной, как ангел, и соблазнительной, как гурия».

Пока ее обтирали ароматной водой, она твердила про себя сотни, нет, тысячи раз одно и то же: «Меня зовут Хюррем, я Хюррем».

Но что значило это имя? У кого она ни спрашивала, ни у кого не могла получить ответа. Когда Сюмбюль-ага вошел в комнату, на нее одевали белую сорочку из китайского шелка. Затвердевшая от холода грудь была прекрасно видна сквозь тонкую ткань. Спереди на сорочке был сделан глубокий вырез до живота, в который была видна прекрасная нежная кожа. Малейшее движение Хюррем было способно свести с ума любого мужчину. Ее длинные рыжие волосы, волнами ниспадавшие с плеч, были расчесаны и уложены гребнями из слоновой кости.

На сорочку ей одели кафтан-харбал. На бархатной ткани пурпурного цвета были вышиты серебряными нитями вьющиеся на длинных стеблях цветы. Серебряный пояс от трабзонских ювелиров перехватил тонкую талию. «Я не смогу дышать с этим поясом», – ворчала она. Никто из сбившихся с ног служанок ей даже не ответил.

– Если я задохнусь и упаду в обморок перед повелителем, то я вам устрою! – но даже и эта угроза никого не испугала.

Под конец Мерзука и Сетарет-калфа, оттолкнув портних, работниц по ткани и служанок, придирчиво осмотрели девушку.

Сетарет не преминула сказать свое всегдашнее: «Машаллах!»

Мерзука долго молчала, а потом только и смогла прошептать: «Ты очень красивая, Александра». И тут же исправилась: «Прости, я хотела сказать Хюррем…»

Девушка повернулась и внимательно взглянула на татарку: «Не забывай о Хюррем, – сказала она. – И Османы никогда не забудут Хюррем, и весь мир. Вот увидишь».

Она величественно вышла в общий зал, где ее ждал взволнованный Сюмбюль-ага, который причитал: «Ну что вы там возитесь, давайте быстрее! Если мы еще немного задержимся, повелитель нам всем снесет головы с плеч!»

Не глядя ни на служанок, благословлявших ее, ни на наложниц, высунувшихся из своих комнат и смотревших ей вслед, она направилась за Сюмбюлем-агой. Она не ответила даже тем наложницам, которые попытались посмеяться: «Куда это в таком виде наша московитка?» Чтобы успокоиться, она всю дорогу твердила про себя: «Куда-куда. Хюррем идет на свидание к султану».

Долгий коридор никак не кончался. В конце концов главный евнух остановился перед дверью, рядом с которой несли стражу закованные в доспехи грозные на вид воины с обнаженными мечами. Густые усы, доходившие стражникам до подбородка, на мгновение напомнили Хюррем Тачама Нойона. Правда, у них усы не были такими черными. Один из стражников, сверкнув глазами, медленно приоткрыл тяжелую дверь, а в это время Хюррем подумала: «Интересно, где сейчас мой Тачам?» Она вспомнила, как он перевернул всю ее жизнь, как с ним пережила она самые черные дни и как с ним же начала свое возрождение. Ей стало тоскливо. Почувствовав, что на глаза наворачиваются слезы, она испугалась и тут же взяла себя в руки.

«Смотри, не вздумай плакать, – сказала ей одна из собиравших ее женщин. – Если ты заплачешь, то сурьма у тебя на бровях и ресницах потечет. Лицо станет черным, как уголь, а повелитель тебя отошлет».

Пока дверь открывалась, Хюррем широко раскрыла глаза, чтобы не плакать. Она увидела еще один коридор, по обеим сторонам которого висели огромные светильники. Хюррем, неслышно ступая, глядя перед собой, как ее и учили, краем глаза заметила, что в стенах коридора сделаны ниши, в тени которых стоят стражники.

Хюррем взмолилась, чтобы следующая дверь была последним препятствием на пути к султану. Вдруг неизвестно откуда появилась пожилая женщина. Судя по тому, как Сюмбюль-ага уважительно поклонился и приветствовал ее, она была важной персоной. Женщина вела себя так, словно Хюррем не стояла рядом, однако девушка почувствовала, как краем глаза женщина подробно рассмотрела ее с головы до пят. Сюмбюль-ага тихо прошептал: «Это Дайе Хатун. Кормилица нашего падишаха. Именно она вырастила и воспитала повелителя и до сих пор ему служит. Повелителю она как мать».

Хюррем сразу поняла намек. Не дожидаясь, пока Сюмбюль договорит, она почтительно склонилась перед пожилой женщиной. На лице была ее невыразимо прекрасная, полная нежности улыбка. Дайе Хатун ответила на приветствие девушки легким кивком. Не отрывая глаз от глаз Хюррем, она сказала что-то главному евнуху.

– Как только ты войдешь в комнату, немедленно упади в ноги повелителю, – прошептал в свою очередь евнух девушке. – Если он скажет тебе встать, ты поднимешься и направишься прямо к его ложу, поцелуешь и приложишь ко лбу одеяло в изножье.

– Что?

– Поцелуешь и приложишь ко лбу одеяло в изножье.

– Зачем?

– Делай, как тебе говорят, – сказал Сюмбюль-ага тихо.

Дайе Хатун обратилась к Хюррем:

– Когда повелитель позволит тебе уйти и сам удалится, сразу не выходи. Сначала придут и разберут постель, заберут простынь и уведут тебя.