Средневековая философия и цивилизация - Морис де Вульф

как мы покажем позже. И наконец, некоторые из этих гарантий репрессивные. Сопротивление против несправедливых приказов тирана не только разрешается, но и приветствуется; а в чрезвычайных случаях люди, которые выбрали тирана, могут его свергнуть. В то время как Иоанн Солсберийский считает тираноубийство licitum, aequum и justum (законным, справедливым и надлежащим)[254], Фома Аквинский явно презирает тираноубийство. Он выражает пожелание, чтобы люди изо всех сил старались вытерпеть несправедливого правителя; но, если правление становится совершенно невыносимым, он допускает право свержения недостойного правителя, что на самом деле является неизбежным следствием возможности выбора его[255].

В то время как ясно, что философы XIII века были очень чувствительны к описаниям тиранов, которые они находили в «Политике» Аристотеля, не менее ясно, что общественная жизнь того века предоставляла им фактические иллюстрации тирании, которые помогали черпать вдохновение для их теории.

Птолемей Луккский, который закончил труд De Regimine Principium («О правлении государей»), начатый Фомой, обливает презрением тиранов малых итальянских республик (городов-государств) своих дней (hodie in Italia), которые использовали государство для собственной личной выгоды. Возможно, он имел в виду Podestas (подеста – глава администрации в средневековых итальянских городах), которых приглашали из других городов, исполнять административные функции в городах-государствах Италии и которые, как только получали посты, думали лишь о собственных интересах.

Фома Аквинский определенно должен был знать случаи феодальной тирании, монархов, которые злоупотребляли своей властью. XIII век был свидетелем более чем одного свержения монархов. Достаточно вспомнить, как бароны Иоанна Безземельного восстали против него.

III. Верховная власть принадлежит людям, которые ее представляют

Но и эта доктрина закономерна сама по себе, и не важно, кто облечен властью. И это подводит нас к третьему вопросу, самому интересному из всех. Кому же принадлежит верховная власть, эта верховная власть, которая берет свое начало в божественной передаче полномочий, а свой raison d’etre (смысл существования), свою ограниченность – в общественном благе?

В то время как легалисты и канонисты заняты лишь Римской империей, существующими монархиями и папством[256], философы имеют более общий взгляд.

Самый поразительный из них Фома Аквинский, который придал droit social (социальному праву) XIII века замечательную логичность, которую он возлагает на своих современников и своих потомков. Именно Фома подвиг своего друга Вильгельма из Мербеке на перевод на латынь «Политику» Аристотеля.

Чтобы понять политическую систему Фомы, мы должны различать два отдельных аспекта этой проблемы. С одной стороны, в любом государстве — с любой степенью совершенства – возникает вопрос о месте верховной власти. С другой стороны, есть еще вопрос о роли этой самой верховной власти в государстве, которое он считает самым совершенным.

Что касается первого вопроса. В любом государстве верховная власть возникает из коллектива и принадлежит всем людям, так сказать, массам, состоящим из индивидуумов. Поскольку государство составляют люди и оно создано на благо всех граждан, верховная власть должна осуществляться, логично прийти к заключению, что Бог вверил коллективу власть править и создавать законы. Таким образом, доктрина о «верховной власти народа» вовсе не современное открытие; она в непосредственной гармонии с ведущей идеей схоластической политической философии, что индивидуумы есть только общественная реальность и что, следовательно, государство не является организацией вне их. Тогда с помощью новой связи эта доктрина соединяет droit social (социальное право) с метафизикой и этикой.

Но масса граждан слишком многочисленна, слишком не сформирована, слишком ненадежна, чтобы осуществлять самой власть, которая была предназначена ей божественным указом. Соответственно, она, в свою очередь, делегирует свою власть. Обычно граждане поручают ее монарху; но не обязательно, потому что люди также могут делегировать ее аристократической или республиканской форме правления. Если люди делегируют ее монарху – и это обычная средневековая практика, – он представляет группу и обладает властью ради группы; ordinare autem aliquid in bonum commune est vel totius multitudinis, vel alicujus gerentis vicem totius multitudinis («определять что-либо к общему благу есть прерогатива или всего сообщества, или кого-то из тех, кто представляет правителя сообщества»)[257].

Следовательно, монарх есть только вице-регент. Это без преувеличений верно настолько, что (как мы уже видели в De Regimine Principum – «О правлении государей») обычно рекомендуется принять меры предосторожности, когда выбирают вице-регента. Действительно, как говорит Фома[258], «среди свободных людей, которые могут устанавливать законы для себя, разрешение, обусловленное популярностью определенных практик, постоянно поясняется обычаем и имеет больше веса, чем авторитет правителя, поскольку последний обладает властью законотворчества, только пока представляет волю народа». Итак, власть передается этим последовательным делегированием от Бога народу, от народа монарху. Исходным субъектом власти является целый коллектив. Люди обладают ею благодаря определенному врожденному титулу, который ничто не может уничтожить, но короли владеют ею, подчиняясь воле народа, которая конечно же может перемениться.

Тогда в истоках делегирования, осуществляемого народом королю, лежит контракт', в менее развитых государствах это рудиментарная или скрытая воля, но в государствах, достигших высшей степени организации, эта воля явная. Эта воля может самовыражаться тысячами различных способов, каждый из которых достаточен для того, чтобы обладание властью представить законным.

Этот средневековый принцип обретения власти по контракту находится в превосходном согласии с доктриной метафизики, что только индивидуум есть реальная сущность. Поскольку государство не является сущностью, воля государства есть не что иное, как сумма воли всех его членов; и государство не может существовать без взаимного доверия членов и тех, кто назначены управлять ими. И снова принцип находится в замечательном согласии с феодальным обществом и феодальной монархией, которая целиком основывается на пакте, pactum; на клятве верности вассала феодалу, которая является религиозной гарантией лояльности данному слову. Разве не пакты между королями и жителями самоуправляемых городов, баронами и прелатами являются основными принципами общественных институтов, которые окружают и способствуют созданию феодальной монархии? Когда одна из сторон контракта нарушает соглашение, другая сразу же отказывается от участия в сделке и оказывает сопротивление. История отношений между королями и их феодальными вассалами и самоуправляемыми городами полна случаями подобного сопротивления.

В принципе, как мы уже говорили, делегирование верховной власти народом, будь то монарху, или аристократии, или республике – одинаковой природы. В монархии есть преимущество, состоящее в том, что власть сконцентрирована и, как указывает Фома, отсутствие распространения более эффективно (как для благих, так и для дурных целей). Virtus unitiva magis est efficax quam dispersa et divisa («единая сила более действенна в исполнении намеченного, чем рассеянная или