Пингвин влюбленный - Анатолий Чупринский

Леонид не выдержал, вскочил со стула, начал, прихрамывая, бегать по привычной траектории. Взад-вперед, взад-вперед…

— Ты служила не великий русской литературе! Ты служила партии! Выполняла Указы КПСС! — с презрением в голосе, начал кричать Чуприн. — Ты — КПССесовка-а!!!

Татьяна покачала головой, обречено вздохнула и отвернулась к окну.

— Посмотри мне в глаза! — заорал Чуприн. — В глаза, в глаза-а!

— Что за тон!? — возмутилась Татьяна. — Тоже мне, интеллигент, литератор…

— Отвечай! Спецпаек получала в райкоме вашей партии? Спецпайки, спецполиклиники. Квартиры в престижном доме вне очереди. Заграничные поездки, дубленки по сходной цене, продуктовые заказы…. Было?

— Было. И ты бы на моем месте…

Чуприн резким взмахом руки прервал ее.

— Ты сказала, моих книг никто не читает. Так вот, красотка! Мы с тобой одного поля ягоды. Твоих критических доносов тоже никто не читал. Кроме меня! Я тоже — единственный твой читатель!!!

— Доносы!? — возмущенно вскинулась Татьяна.

— А ты думала, продолжаешь великие традиции Писарева, Белинского!? Дурочка-а! Ты была верной овчаркой вашей партии. Теперь за ненадобностью тебя выбросили, как старую собаку на мороз. Скажи спасибо, не усыпили.

— Я всегда с колыбели поступала, как мне подсказывала совесть!

— И партийная дисциплина!

— Да! Да! — закричала Татьяна и даже вскочила со стула. Глаза ее засверкали привычным воинственным огнем. — Была! Есть и буду членом коммунистической партии Советского союза! И свой партийный билет, в отличие от твоего карьериста и приспособленца Марка Захарова, на телевидении сжигать не собираюсь!

Леонид Чуприн оглушительно захлопал в ладоши. Как какой-то озверелый фанат Большого театра в финале оперы «Борис Годунов». Или балета «Лебединое озеро».

— Браво! Долгие и продолжительные! Все встают!

На шум «долгих и продолжительных аплодисментов» в дверях «кабинета» появился Челкаш. Несколько секунд он с тоской смотрел на хозяина и черноволосую. Потом вдруг задрал морду вверх и… завыл. Протяжно, тоскливо, прикрыв глаза и слегка покачиваясь.

Так воют на луну долгими зимними ночами одинокие волки. Волки, как известно, однолюбы. Если теряют подругу жизни, до конца дней остаются в гордом одиночестве.

Тоскливый протяжный вой заполнил всю квартиру, выплыл через распахнутую дверь лоджии на улицу и поплыл над зелеными дворами Кронштадтского бульвара. Над ракушками и беседками, над заасфальтированными тропинками и детскими площадками. В соседних домах люди высовывались из окон, выходили на балконы и лоджии, и недоуменно переглядывались. Такого в их микрорайоне еще не слышали.

В то утро Суржик долго лежал на диване и смотрел в потолок. Потом откинул одеяло, медленно встал, натянул джинсы. Достал из шкафа чистую белую рубашку, перед трюмо надел ее на голое тело. Тщательно застегнул все пуговицы. Секунду подумал и расстегнул две верхние. Вышел из квартиры, спустился на лифте, вышел во двор. Подошел к «Форду», отключил сигнализацию, открыл багажник. Долго копался, бесцельно перекладывал с места на место разное барахло, коим набит багажник каждого второго автолюбителя. Наконец нашел то, что искал. Синтетический буксировочный трос. Длинный, гибкий, мягкий. Сложил его в полиэтиленовый пакет, достал из ящика с инструментами отвертку, тоже сунул в пакет. Захлопнул багажник и вернулся в квартиру.

Выбрал самый крепкий стул, поставил его на стол. Взобрался на стол, потом на стул. Осторожно отверткой отсоединил провода от люстры. Так же осторожно снял люстру с крюка, опустил ее на стол. Спустился на пол, снял люстру со стола и отнес в угол гостиной. Поставил ее между тумбочкой с керамической вазой и торшером. Вернулся к столу, достал буксировочный трос, сделал на конце его внушительную петлю. Вскарабкался на стол, потом на стул, привязал другой конец троса к крюку под самым потолком. Пару раз подергал трос, убедился в его прочности и надежности. Крюк должен был выдержать около трехсот килограмм. По крайней мере, так утверждали рабочие, когда делали евро-ремонт в его квартире. Буксировочный трос выдерживал полторы тонны. Так утверждала инструкция. Надел петлю на шею и начал про себя считать до десяти. Твердо решил, как только в голове вспыхнет цифра «десять», он сделает шаг вперед и… все кончится. Он почувствует, наконец-то, облегчение. Освободиться от немыслимой тяжести в груди.

«Один… два… три… четыре…».

Прервал это увлекательное занятие резкий телефонный звонок. Валера нелепо засуетился, снял с шеи петлю, неловко начал спускаться со стула на стол. Потерял равновесие и чуть не грохнулся на стол. Но удержался на ногах, спрыгнул на пол.

Как только поднес трубку к уху, услышал знакомый голос Леонида Чуприна. Тот, в обычной своей манере, что-то жевал:

— Привет! Где пропадаешь? Почему не звонишь?

— Долго рассказывать, — сильно выдохнув, ответил Суржик.

— Бросил лучшего друга, с одной ногой. Даже не поинтересуешься, как он там?

— Как ты там? — поинтересовался Суржик.

— Ты чем сейчас занят?

— Люстру починяю, — подумав, ответил Валера.

— Исчез куда-то… — недовольно бормотал Чуприн. — День рождения замотал. Я звонил, звонил. Ты где был-то? Уезжал что ли?

— Собрался уехать, — ответил Суржик.

— Какие новости?

— Никаких.

— Надо повидаться.

— Ты гипс снял?

— На днях. Самому уже осточертело. Заезжай, когда будешь свободен. У меня тут небольшие изменения.

— Еще одну бродячую собаку подобрал?

— Приедешь, увидишь. Приезжай!

Валера положил трубку на рычаг и долго смотрел на аппарат. Потом перевел взгляд на буксировочный трос, закрепленный под потолком на месте люстры. Петля, висящая точно по центру стола, выглядела какой-то нелепой театральной пародией на реальность. Бред! Подобную глупость с буксировочным тросом он видел в спектакле какого-то авангардного новомодного режиссера из Прибалтики. Эти всегда пыжатся бежать впереди паровоза.

Суржик проходил мимо старинного трюмо, когда вместо своего отражения, увидел… Надю. Она, скрестив руки на груди, стояла напротив и насмешливо его разглядывала. Именно насмешливо и даже с какой-то брезгливой гримасой.

— Зачем веревка? — усмехнулась она.

— Угадай с трех раз.

— Слабак! Вот уж не думала.

— Мое личное дело. Никого не касается. Даже тебя.

— Это не решение проблемы. Это вообще не решение! — сказала Надя.

— Я начинаю тебя ненавидеть. Появилась, поманила в дали светлые…

— Ничего я тебе не обещала, — покачала головой Надя. — Не обнадеживала.