"Мессершмитты" над Сицилией. - Йоханнес Штейнхоф

— Двигатель все еще не в порядке, — сказал я ему, — даже после замены втулок. Как только я превышаю пять тысяч, он начинает давать перебои. Но это не из-за падения давления топлива. Вчера механик установил другой насос, и никакого проку.

Тем временем техники сменили тему разговора и теперь обсуждали Фоджу, нашу базу на материке, где нет булыжников и трупов, но есть места для выпивки и настоящие живые девушки. Но увы, это были не более чем солдатские мечты, в действительности и там сейчас все обстояло совсем по-другому.

— Давайте попробуем теперь, — сказал Хакель, забираясь на крыло и оттуда в кабину. — Запуск! — крикнул он.

Инерционный стартер жалобно заскулил, набирая обороты, и двигатель запустился, изрыгнув из выхлопных патрубков плотное облако копоти и сине-черного дыма.

К этому времени члены нашей наземной команды — обычно называемые пилотами просто механиками — снова собрались вокруг, поскольку они так много участвовали в судьбе этого самолета и в судьбе человека, который летал на нем. Они наделяли этот неодушевленный шедевр из алюминия, стали, пластмассы и многих сотен метров проводов человеческими качествами, называя его «она», как будто это была женщина. Они также приписывали «ей» успехи пилота, и именно они были теми, кто следил за обновлением отметок о победах на вертикальном оперении — по крайней мере, так они делали до последнего времени.

Из постоянных наблюдений они много знали о самолете и его особенностях и не делали никаких скидок, когда кто-то уничтожал или повреждал его вследствие небрежности или неопытности. Замечание наземного обслуживающего персонала часто оказывалось более эффективным фактором в обучении летчика, чем дисциплинарные меры со стороны командира эскадрильи. Я помню, как однажды механики ушли, качая головами, когда молодой пилот «сто девятого», который оказался глух к их советам, во время взлета не сумел компенсировать разворот самолета, ставший реакцией на вращающий момент пропеллера, и в результате сломал шасси.

Даже теперь, когда самолет стал одноразовой вещью, у них оставалось чувство ответственности и гордости за свою работу. С тех пор как мы возвратились на Сицилию, они почти непрерывно работали, обливаясь потом, окруженные пылью и парами масла и бензина, не имея достаточно времени для сна. Многократно в течение дня они бежали в укрытия, опасаясь, когда выйдут оттуда, обнаружить, что вся их многочасовая работа сведена на нет одной маленькой бомбой.

С тех пор как в Северной Африке мы разработали схему размещения механиков в фюзеляже, чтобы перевезти их в Европу, между наземным персоналом, который таким образом избежал смерти или плена, и пилотами установились особые отношения. Я не знаю, кто предложил использовать истребители в качестве своеобразного воздушного транспорта на Сицилию, но, когда это было решено, мы стали прикидывать, скольким людям должны будем предоставить шанс, если получим разрешение, эвакуироваться из Северной Африки.

Перед первой попыткой специалисты различных служб образовали группу заинтересованных зрителей вокруг самолета, который предполагалось использовать для пробной загрузки «морской свинкой»[94] в качестве будущего пассажира. Сначала была снята бронепластина позади головы пилота, а затем дно небольшого багажного отсека за кабиной. Это позволило «морской свинке» встать на колени в узком фюзеляже «сто девятого», за плечами пилота. Посадка была сродни акробатическому трюку, поскольку сначала требовалось просунуть ноги в узкий люк, через который проводилось обслуживание радиостанции. Вскоре мы поняли, что нельзя обувать подкованные гвоздями сапоги или ботинки, поскольку ноги их владельца находились вблизи основного компаса и металл мог стать причиной ложных показаний.

Стоя на коленях, человек через некоторое время начинал испытывать покалывания и резь в ногах, но полетного времени было менее часа, и можно было вытерпеть. Тогда же один изобретательный ум обнаружил, что, если потребуется, можно найти еще одно место для кого-то «очень маленького» в темноте хвостовой части фюзеляжа, там, где проходили тяги, ведущие к хвостовым рулям, и где находилась ниша хвостового колеса, которое первоначально проектировалось как убиравшееся. Эксперимент и здесь оказался успешным, но надо было, конечно, соблюдать определенную последовательность и в посадке, и в размещении. Все эти действия вызвали много искреннего смеха, хотя не было повода для веселья в сложившейся ситуации, которая сделала их необходимыми, и в наших перспективах на будущее. Тогда мы начали поиски «очень маленьких» механиков и приступили к составлению подробных списков пассажиров.

У самолета, загруженного подобным образом, изменялся центр тяжести, так что взлет и посадка становились опасными действиями, требующими большого летного навыка. Рейнерт заработал всеобщее восхищение, когда, несмотря на свой перегруженный самолет с двумя механиками на борту, вступил в бой с противником и сбил «киттихаук»[95]. Однако многие из слесарей и радиомехаников, которые так горячо просились перелететь на Сицилию, погибли позднее во время бомбежек острова.

Начиная с этих полетов, члены наземного обслуживающего экипажа всегда говорили о пилоте как о «своем». Даже если его больше не было в живых.

* * *

Этим вечером в гроте собрались почти все, кто прилетел в Трапани с передовой взлетно-посадочной площадки. С нами также были Гёдерт и пилоты 1-й группы, потому что аэродром Шакка оказался больше непригоден для использования.

В сумерках боевые корабли начали с моря обстрел.

— Довольно большие штуки они швыряют, — сказал Гёдерт, — почти наверняка с крейсеров или линкоров.

Глухой гул регулярных разрывов, весьма отличавшийся от шума, производимого взрывами бомб, действовал на нервы. У нас отсутствовала связь с инспектором истребительной авиации, начиная с полудня. Связисты продолжали вести поиск на различных частотах, то вступая в контакт со штабом 2-го воздушного флота, то снова теряя его и продолжая поиск в эфире. Британский флот, очевидно, обстреливал береговую оборону, что могло означать прелюдию к высадке в Марсале или маневр по отвлечению наших сил. Хотя все мы смертельно устали, никто не думал о сне. Грохот орудий кораблей, накатывающийся с моря, и шум взрывов исключали любой отдых или расслабление.

На рассвете мы должны были снова вылететь на разведку, даже притом, что мы не знали, кому мы должны будем сообщить о ее результатах. С нашими немногими остающимися самолетами мы должны продолжать атаковать бомбардировщики. Мы не нуждались ни в каких приказах относительно этого. Недалеко от передовой взлетно-посадочной площадки, которую этим утром обнаружили «киттихауки», Штраден нашел луг, на котором, как он полагал, смогут разместиться остатки эскадры. Мы намеревались перелететь туда на рассвете и действовать оттуда, при условии, что союзники тем временем не высадятся в Марсале, а также что у нас все еще останется достаточно самолетов, чтобы выполнять эффективные вылеты. Мне было необходимо связаться с инспектором истребительной авиации и выяснить, правда ли, что американцы продвинулись далеко на север и достигли центра острова, тем самым угрожая разрезать наши силы на две части. Держа эту возможность в памяти, я отдал распоряжения относительно плана, который предусматривал, что наземный персонал эскадры на всем имеющемся транспорте должен был по шоссе вдоль северного побережья отойти к Мессине, в то время как пилоты должны были продолжать летать, пока не останется ни одного самолета, пригодного для полетов. Если я не смогу что-нибудь выяснить о текущем положении, то должен буду полагаться на информацию, добытую нашей собственной разведкой.