"Мессершмитты" над Сицилией. - Йоханнес Штейнхоф

Мы уже давно прекратили обсуждение наших вылетов — скажем, боевого порядка, в котором летели, или атаки, или самого боя. Мы были так измотаны ежедневной безнадежной рутиной, которую исполняли теперь подобно автоматам, что хотя и регистрировали то, что видели и испытывали, но делали это без комментариев. В любом случае, что, право, было там обсуждать или о чем распространяться? Мы были немногими из тех, кто, по разным причинам, все еще выживали; до некоторой степени мы были отбросами когда-то известной истребительной авиации Юга, которая была украшена фамилиями знаменитых Марселля и Мюнхенберга. Однако расчеты снова были неверными, как в Сталинграде и Тунисе. В глазах рейхсмаршала мы были просто дисциплинарные батальоны, чьи действия больше не могли оцениваться выражениями похвалы или порицания, а заслуживали только презрения.

Новости о Фрейтаге угнетали меня. Я нашел легкий выход, напав на одиночный самолет, вместо того чтобы преследовать основную группу и таким образом усилить нашу позицию.

Будь он здесь, несомненно сделал бы некоторые иронические замечания относительно моих действий. Они все же были хорошо обдуманы, чтобы оказаться приемлемыми в пределах неофициальных отношений между командирами и подчиненными. Возможно, он сказал бы: «Вы выбрали для себя славный лакомый кусочек» или «Невероятно, почему эти тяжелые бомбардировщики выдерживают. Три истребителя выпаливают все свои боеприпасы, и ничего!».

* * *

Справа от меня в шезлонге сидел Бахманн. Этот молодой весельчак до сих пор встречал происходящее спокойно и безмятежно, но теперь его лицо настолько осунулось, что выглядело почти мученическим. Его пальцы нервно барабанили по подлокотнику шезлонга. Когда я положил свою руку поверх его, чтобы сдержать ее, он повернулся ко мне и сделал замечание, которое я меньше всего ожидал услышать в сложившейся ситуации.

— Если я когда-нибудь выберусь отсюда, господин майор, — сказал он, — если выберусь, то я поеду прямо в Берлин. Мне нужна женщина. Я жду этого с нетерпением еще с Аламейна…

— Вы должны были что-нибудь предпринять для этого, когда были в Бари, — заметил Штраден.

— О, не говорите мне об итальянских женщинах… Это большая авантюра, они нравились нам, когда мы были мальчиками и имели обыкновение читать Карла Майя. Мы собирались, служа фюреру, завоевывать далекие страны и находить себе добычу, подобно грекам в Троянской войне…

Пришел штабной писарь, чтобы сообщить, что 12 машин готовы к вылету. Немного позже из подъехавшего «кюбельвагена» выбрался офицер по техническому обеспечению эскадры[90] и со стоном, прислонившись спиной к стене напротив меня, опустился на землю. Он вытер лоб тыльной стороной руки.

— Ситуация с запчастями всех видов катастрофическая, господин майор, — сказал он. — Не хватает боеприпасов, мало охлаждающей и гидравлической жидкости. Если ничего не изменится в пределах пары дней, мы должны будем закрыть мастерскую.

— В течение пары дней, мой друг, мастерская будет закрыта так или иначе, — произнес Штраден глухим голосом.

После этого беседа прекратилась снова. Телефон звонил непрерывно. Командный пункт продолжал свою обычную работу, и мы могли слышать отдельные слова: например, «исправны» — «охладитель» — «замена затвора», которые перемежались с отрывками разговоров с командным пунктом на горе Эриче. Связисты смогли восстановить линию, что было почти чудом.

Несколько пилотов начали тихо переговариваться. «Разве никто не видел, что случилось с Фрейтагом?» — спрашивал кто-то, или: «Машина Беренда ударилась в скалу. Он шел слишком быстро и сел в стороне от посадочной полосы».

С полевой кухни доставили чай, дыни и белый хлеб. Мы ели вяло, без аппетита. Огненный шар солнца висел прямо над головой.

Я спрашивал себя: что могу сделать с остатками своей эскадры? Должны ли мы сражаться «до последней машины»? Вместо того чтобы впустую растрачивать против вражеских соединений последние пригодные для полетов силы в размере эскадрильи, было бы лучше найти заслуживавшую внимание альтернативу, учитывавшую наши возможности. Мы должны были вернуться в Трапани в сумерках при условии, что они сумеют держать взлетно-посадочную полосу чистой. Наши задачи на следующий день были все те же: разведка над плацдармом высадки десанта, штурмовка наземных целей (она снова появилась!), защита Мессинского пролива от ударов бомбардировщиков. Движение через пролив было жизненно важным, если наше намерение состояло в том, чтобы удержать остров, и было еще важнее, если мы собирались эвакуироваться с острова. В том случае, если генерал со своим штабом переместится на север, наши боевые донесения будут передаваться по радио. Они должны быть короткими и доходчивыми и включать информацию о ситуации, но, в отличие от сводок вермахта, в них не будет ничего о героическом сопротивлении или о сокрушительных потерях, понесенных противником. Я опасался, что остров будет удерживаться «любой ценой», потому что так решило Верховное командование вооруженных сил, и что приказ об эвакуации снова прибудет тогда, когда нечего будет эвакуировать и нечего спасать.

— Телефон — лейтенант Бахманн!

Немного позже адъютант вернулся и сказал:

— 1-я группа просит разрешения присоединиться к нам здесь. Они только что пережили ужасающий налет «мародеров» и говорят, что хотели бы найти мирное место в этой стране, где смогли бы спокойно вздохнуть.

— На этом карманном носовом платке уже слишком много машин, — громко возразил я. — Где мы их разместим?

Штраден скептически заявил:

— Это будет последней каплей, переполнившей чашу. Что произойдет, если «киттихауки» обнаружат нас здесь, когда они вылетят на штурмовку или на разведку?

Однако отказ противоречил моему взгляду на то, что нам следует сконцентрировать все наши боеспособные силы. Терялось слишком много ценного летного времени, пока мы с различных аэродромов достигали точки сбора.

— У них нет других вариантов отхода, — сказал Бахманн.

Я дал разрешение. В этой ситуации, когда общее управление отсутствовало, каждый командир должен был самостоятельно принимать решения и нести персональную ответственность за свои действия.

Прошел, должно быть, час, когда появилась 1-я группа. Сделав круг над аэродромом, она приземлилась, к счастью без инцидентов. Это были Кёлер и Гёдерт вместе с тринадцатью другими пилотами — все, что осталось от группы. Гёдерт резко нырнул под тент, чтобы сообщить о своем прибытии, затем стянул через голову свой спасательный жилет и расстегнул по пояс промокшую рубашку. При этом он показал живот, украшенный бледно-голубой татуировкой, изображавшей женщину с прекрасными формами в чувственной позе. Мы видели эту красотку прежде: очевидно, она появилась на свет в Гонконге или в Шанхае, когда ее владелец служил в торговом флоте. Лоб Гёдерта покрывали бусинки пота.