Золи - Колум Маккэнн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крошечный желтый клюв лежит у нее на ладони, она поворачивает его и бросает в огонь.
Золи садится на корточки у костра и мысленно благодарит зажигалку. Надо использовать ее с умом. Вскоре бензин в ней закончится. Маленькие костры незаметны. Их можно разводить прямо под собой, чтобы согреться. Маленьким кострам комендантский час не страшен.
Чувствуя бурление в животе, Золи мечется и крутится в темноте под одеялом Свона.
Утром, когда диск солнца стоит в кронах деревьев, она встает. Голова кружится. С ветки сосны на нее безразлично смотрит скопа — длинная изогнутая шея, двигаются только глаза. Можно подумать, что ветка специально создана для этой птицы. Она склоняет длинную голову на сторону, чистит перья, а затем лениво улетает в лес.
Через несколько минут Золи видит скопу на берегу ручья. В ее клюве рыба. Золи осторожно тянется к костру, терпеливо выбирает палку и кидает. В скопу попасть не удается, но палка скользит по льду и попадает в жаркие угли. Птица поворачивается, чтобы посмотреть на Золи, роняет рыбу, расправляет крылья и улетает за камыши. Золи нетвердым шагом идет за рыбой. Она длиной не больше ее ладони.
— Не могла побольше поймать! — говорит она вслух.
Звук собственного голоса удивляет ее. Она быстро осматривается по сторонам, как будто кто-то может ее услышать.
— Слышишь? — говорит она, оглянувшись еще раз. — Большая рыба была бы более щедрым подарком. Ты меня слышишь?
Она складывает костер и говорит сама с собой. Съедает белое рыбье мясо, облизывает кости, затем снова окунает ноги в ручей. Еще один день, и все заживет. «Я могу идти и идти: долгие дороги, ограды, столбы. Никто и ничто меня не поймает, даже звук собственного голоса».
Еще несколько дней назад она изумилась, когда у милицейского поста ей без всякой причины пришло в голову сказать, будто она идет в Париж. Но сейчас она воспоминает это слово и взвешивает его на языке.
— Пари-и-иж.
Она говорит протяжно, будто создавая из звука широкий элегантный проспект.
На следующее утро она закладывает в сапоги Свона носки с сухим мхом и отправляется вдоль берега ручья, глядя, не появится ли где-нибудь скопа, важная, безмятежная. Золи ожидает, что скопа появится и сделает что-нибудь впечатляющее — например, спустится вниз по течению ручья на льдине — но вокруг ничего не шевелится.
Она находит дубовую ветку, расширяющуюся на конце, поднимает ее и пробует использовать как трость. Ветка не выдерживает ее веса, гнется, и Золи потрясает ею в воздухе.
— Спасибо, — говорит она, ни к кому не обращаясь, и бьет по дороге своей новой тростью, выдыхая в утренний воздух облака белого пара.
Париж. Нелепость. Сколько же границ надо пересечь, чтобы до него добраться? Сколько наблюдательных башен миновать? Скольких милиционеров, стоящих вдоль колючей проволоки? Сколько дорожных постов? Она снова пробует это слово, и кажется, оно — во всем вокруг нее: Париж и в ветке дерева, и в грязи придорожной канавы, и в собаке, которая бежит от нее рысцой, но как-то боком. Париж в красном колхозном тракторе, который ползет вдалеке по полю. Ей нравится это смешное название. Нравится просто повторять его. Нравится его вес у нее на губах. Оказывается, слово «Париж» позволяет ей не думать совсем ни о чем, оно ритмично ударяется о воздух, несет ее вперед, оно — своего рода контрабанда. Она снова и снова повторяет имя города, и в итоге оно становится таким бесформенным, таким невозможным, таким странным, что подлаживается под ее шаги. Золи точно знает, что в начале этого слова земли касается ее пятка, а в конце — носок, так что она идет, в полном соответствии звука с шагом, вперед.
С пустынного перекрестка она замечает вдали движущуюся точку. Сверкают металлические детали. Это мотоцикл. Она прячется в придорожной канаве и сидит, привалившись спиной к влажной земле.
Мотоцикл с жестяным ревом проносится мимо. Свон. Она узнает его худощавую фигуру. Костыли привязаны сзади. Она поднимается в полный рост и смотрит ему вслед. Он едет по ухабистой дороге, то на солнце, то в тени, и один раз резко поворачивает, объезжая кролика. Тот направляется на поле, уши торчат вверх, как будто он радуется встрече с мотоциклом.
— Не найдешь меня, — говорит Золи вслед удаляющемуся мотоциклу и сильно ударяет по дороге палкой. Вдали запинается мотор. Наступает тишина, и ей кажется, что, если бы не Свон, она бы засыпала на ходу. На рынке в деревушке она покупает кусок мяса, сыр, буханку хлеба.
— Товарищ, — говорит ей старый продавец фруктов, — вас много? — Он смотрит ей вслед. Перейдя поле, она поворачивается и проходит несколько метров назад по его краю, чтобы убедиться, что ее никто не преследует.
Потом, вечером, неподалеку от этой же деревни она натыкается на место стоянки цыганского табора со следами пожара.
Она замирает на месте. Так вот, оказывается, почему ее расспрашивали. О стоянке здесь напоминает все: вновь прорастающая трава, колеи, отверстия в дерне, оставленные колышками, кучки земли, которой обитатели табора торопливо засыпали костры. Вокруг, образуя зигзагообразную линию, лежат резиновые покрышки, у деревьев стоит единственная выгоревшая кибитка без колес. Ступица одного колеса торчит из земли, остальное — спицы и деревянная часть обода — сгорело. Железная окантовка колеса расплавилась и утратила прежнюю форму. Куски расплавившегося навеса пристали к обгоревшим доскам. Оглобли кибитки упираются в грязь, будто склонились, признавая поражение. Золи трогает их. Одна обугленная оглобля разламывается и с тихим стуком падает. В углу кибитки — черный остов радио. По следам на земле Золи понимает, что хозяин пытался перевезти ее к лесу без помощи лошадей, но, сделав всего несколько шагов, понял, что не сможет. Ничего похожего на скелеты и оружие тут нет.
Золи отрывает кусок оплавившегося навеса и ножом обрезает его по краям. Больше ничего не спасешь. Она прикасается к левой груди, склоняет голову и уходит. «Вот чем закончилось, — думает она, — то, чего мы хотели».
Неподалеку от сгоревшей кибитки она пристраивает в ветвях кусок навеса и делает вечерний привал. К наступлению темноты у нее не остается сомнений, что у ее лагеря
