Поскрёбыши - Наталья Арбузова

Вообще, Арапову досталось что-нибудь при раздаче слонов? или малютка Аля переманила от него всех фей? А эта тонкая фантазия, по-вашему, ничто? Ну если он научится ее как-то реализовывать. Почем вы знаете, может, он давно умеет. С таким человеком никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Будет всю жизнь мямлить, вроде Брукнера, а потом - нате вам. Однако последнее время с Араповым происходят странные вещи. В журналах стали появляться стихи А.Воропаевой. Арапов с ума пока еще не сошел. Бросается к столу, достает свои давнишние. Один к одному. Но, по всегдашней своей скромности, в розыски этой дамы не пускается. А зря.

Солнечная пыль дрожит в комнате. Аля смотрится в толстое старое зеркало. На дверце шкафа кусочек радуги. Погладила его ладонью. Вернулась к своему отраженью – вместо него чужое! Не совсем. Такие же светлые сухие волосы. Прежний нос с чуткими ноздрями. Худые щеки, теперь с препорядочной щетиной. Улыбка и взгляд, уделенные от Алиного щедрого, нерасчетливого обаянья. Крепко зажмурила глаза и открыла уже в обычном, лишенном чудес мире. Жаль.

Да, Арапову самое время бриться. Включил бритву, изготовил скулу. Что за чёрт. Совсем другая, нежная щека - и в зеркале, и под рукой. Утренние лучи перебирают по прядке довольно длинные волосы. В сомненье потрепал себя по подбородку и пошел звонить знакомому психиатру. Не застал. Когда с некоторым страхом вновь заглянул в таинственные зеркальные глубины, туда до самой амальгамы было вживлено обычное араповское лицо. Отбой.

Зеркало и фотоаппарат, Маринка, очень хорошо умеют подглядывать за нами. Видят то, о чем мы не догадываемся. Я гляжу на свои снимки и отраженья с недоверием, чтобы не сказать – с неприятием. А ты? Маринка отмалчивается. Нет, Маринка, представь себе, как эти двое, Аля и Арапов, в одно прекрасное утро вместе смотрятся в одно зеркало! А? Маринкино молчанье длится сверх всякого приличия.

Бразильский сериал

Плывут они в Бразилию, в Бразилию, в Бразилию,

И я хочу в Бразилию – к далеким берегам.

Из Редьярда Киплинга

За столом сидит француз Пьер Деларю. Такой не совсем правильный француз – живущий в Бразилии. От своих сотрапезников-москвичей мало чем отличается. На самого хозяина дома, учителя и поэта Леонида Ройтмана, вообще похож один к одному. Не исключено, что одинаковые у них достатки и недостатки. Так ли это, увидим по ходу дела. Во всяком случае, он здорово моложе и усердно клеится к хозяйской дочери Ирине. А сходство с отцом по всем фрейдистским теориям предвещает ему успех. Ирина пошла в мать, корректора Наталью Славолюбову. Тургеневская девушка – прямой пробор над выпуклым лбом, просветленный взгляд и всё такое. При том упрямое стремленье вон из отечества. Поди пойми. Чужая душа потёмки.

Родители уж намучились со своей тихоней. Тихий омут. Тихий ужас. Сама – специалистка по древним языкам. Первый брак – с режиссером, сбежавшим из провинции. Тот шутил, что женился на всей троице Ройтманов по сумме очков. Однако некоторые действующие лица этой истории были не в восторге. Бытовых тягот они ни нести, ни делить не умеют. Жизнь осложнилась с рожденьем вдрызг больного ребенка. Явилось существо с неимоверными психическими отклонениями, по-своему очаровательное, но не поддающееся коррекции. Всё не слава Богу – режиссер лишился работы. Выяснилось, что дирекция театра разумела ее как временную. Той порой бедствующая первая жена режиссера прислала на лето восьмилетнюю дочь – вылитая Миньона. Ситуация никак не расшивалась. Грянул развод. Тут же усугубилась болезнь сына. С ним управлялся и добивался от него какого-то прогресса один отец.

Дальше – час от часу не легче – Ирочкино увлеченье коллегой Сашей Файнштейном. Эти двое проводили в беседах по пять-шесть часов кряду. А Наташа, для смягченья неловкости, как проклятая занимала беседой скромную Соню Файнштейн. Тут вовремя подоспел Пьер – клин клином вышибают – славист, стажировка в Москве. За ужином у беспечных Ройтманов не глядит на странного мальчика Кирюшу Долганова. Только лишь на его мать. И уж готов увезти ее за три моря.

Если женщина в совершенстве знает латынь, греческий, иврит, всю группу славянских языков, английский, французский, немецкий, итальянский, испанский, финский, эстонский, и это далеко не всё, уж на португальском она с Божьей помощью изъяснится. Нельзя поручиться, что так сразу сядет переводить из Комоэнса, но всё же. Вот они на борту самолета – окрыленный любовным успехом Пьер, трогательно смущенная Ирина и ее белокурое безумное дитя. О, русская земля, ты уже не то что за шеломенем, а и вовсе за Атлантическим океаном. Только в конце полета Пьер разул глаза и разглядел состоянье пасынка. Ладно, что сделано, то сделано.

Сейчас ржавое такси с поющим во всю свою бегемотскую глотку шофером-негром тяжело ползет в гору. Облупленный, опутанный лианами дом встречает их сырой прохладой. Из недр его спешит настоящая Изаура, которую так и зовут. Десять ее вроде бы общих с хозяином темнолицых детей выглядывают изо всех углов. Тятька, дай пряника! Изаура – что ж вы думаете – взглянула, фыркнула как кошка и скрылась в бесконечной анфиладе сумрачных комнат. Знает, шельма – француз слишком мягок для репрессивных мер. Нейдет, не несет обеда. Пьер отрядил за ней очень юную светло шоколадную дочь, грациозную двумя грациями, французской и африканской.

Посольство не достигло результата. Упрямица велела сказать – пусть приезжие сами готовят. Вот так, во множественном числе. Приезжие той порой картинно спали в пыльных креслах, помнивших лучшие времена. Луч, пробившийся сквозь рваную штору, золотил кудрявую детскую головку. Архаичные косы Ирины падали на вытертый до белесых проплешин плед. Славист напряг память. Извлёк из нее: чтоб там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить. И перешел к действиям. Благодаренье Богу – наступленье увенчалось успехом. Кой-какой порядок в доме ему удалось навести. Через малое время хмыкающая Изаура и ее шмыгающая носом дочь подали кукурузную кашу с тыквой, бобы с подливкой и лепешки непонятного состава. Пьер не смог добудиться своих подопечных и по очереди отнес обоих в загадочные глубины дома, разместив на перинах, остававшихся нетронутыми с рабовладельческих времен.

В конце душного лета ближайшая школа у подножья холма приняла русскоязычного ученика. Испанская школа есть, но подальше. Каждое утро с ранцем на щуплой спине он трусит вниз по крутой выщербленной дороге вместе с шестерыми крепкими мальцами-мулатами. В классе никто о его особенностях не подозревает. Языковой барьер защитил его от насмешек, а новые братья от побоев. Четверо девочек остаются в усадьбе, неспешно выполняя вместе с матерью работы по дому и кормящему его обитателей огороду. Смена языка прошла безболезненно для того, кто и русского путем не понимал. И другая обстановка не беда для существа, всё равно витающего. Раньше человечьей речи его замкнуто-гениальный мозг оккупировали бессловесные мифы недооткрытого континента. Птичий толк и звериное тайное знанье легко проникли в его голову. В воображенье встали дыбом образы. Клубятся, как облака. Так уж всё сошлось. В нужное место привезла его мамочка, сама о том не подозревая. Тут его нашел Неусыпный глаз. Заметил сквозь толщу листвы темных деревьев, что соревнуются в росте. Борются за солнечный свет, буйствующий наверху. Встреча Кирюши с Тем, кто раздает дары, состоялась. Само Провиденье сыграло эту бразильскую бахиану. Теперь остается ждать, пока прорастет семя.

Ирочка преподает английский язык, тоже в португальской школе, чуть подальше. В ближайшей не было вакансий. Сама въехать в гору на старом дрындулете не может, сил не хватает выжать газ. Всегда подсаживает какого-нибудь черного юношу, идущего впереди. Бибикнет, откроет дверцу, пересядет. Тот шлепнется на горячее сиденье водителя. Вперед, и с песнями! До ее отсталого сынишки здесь точно так же никому нет дела, как и до его сводных братьев. Не признаете вы мое ро-одство… Пьер Деларю равнодушен к школьным успехам всей честной компании. Оголтелая наивность спасает Ирину от опасных догадок. Держит в неведенье относительно того, каким дикостям учат ее маленького лорда Фолкенроя здоровенные негритянские подростки. Мать надеется: если Кирюша и нарушает какие-то европейские нормы поведенья, то в общем бедламе это сходит незамеченным. Тут она права. Но в том мало утешенья.

В один прекрасный день в доме оказалась очень красивая молодая квартеронка, роль которой была не вполне ясна. Какой сосед и на каких условиях одолжил Пьеру эту полурабыню-полубарыню, осталось неизвестным. Только Ирине с Кирюшей пришлось переселиться во флигель. Там они и жили, найдя под рукой всю утварь. Видно, не их первых сюда выселяли. Перебивались кой-как, уже не обслуживаемые Изаурой, но пользуясь по неписаному разрешенью плодами сада и огорода. Прошло года полтора в странном оцепененье безволия со стороны Ирины и в покое идиотизма – что касается Кирюши. Тут на горизонте замаячил еврей из Австралии с какими-то таинственными аферами. Увидел Ирину в городке на равнине. По наитию заговорил с ней на идиш. Да, жаргоном она, конечно, владела. Не долго думая, бизнесмен купил билеты на самолет, два взрослых и один детский. Опять двадцать пять – уже на борту понял, как обстоит дело с малышом. Но они давно были в воздухе. Снова эта молчунья из застенчивости кого-то надула. Прощай, Бразилия! Никогда вы не найдете в наших северных лесах длиннохвостых ягуаров, броненосных черепах. Ну уж скромные русские рощи больше в глаза не увидят этих двоих, унесенных ветром. Их ждут - не дождутся пропитанные эфирными испареньями пожароопасные эвкалиптовые заросли. Им обещан силуэт кенгуру на горизонте пустыни, не ищущие с ними встречи быстроногие аборигены и, что самое главное – сумчатые волки. Нескоро придет письмо в московскую пятиэтажку: Кирилл пишет маслом. Необычно пишет, непохоже на себя: сильно и смело.