За державу обидно - Александр Лебедь

Широко развернулись работы по завершению строительства трехэтажных пристроек по всем казармам, где планировалось разместить соответствующие требованиям устава туалеты и умывальники. Старые развалили, помещения высушили, взялись варить в них сушилки и оборудовать бытовые комнаты. Казармы побелили, убрали из них ядовито-голубые и танково-зеленые цвета. Повесили люстры, вкрутили все лампочки. На стены — картины, на колонны цветы. Каждому — персональный комплект постельного белья. Всех одели и обули. Расставили по полу урны и мусоросборники. Круто навели порядок в столовой. Организовали боевую подготовку, и глаза наконец начали блестеть. За дело народ взялся охотно, свинство всем надоело. Но для того чтобы окончательно переменить настроение, нужен был какой-то крупный успех. И тут я попал на областную партийную конференцию. Первый секретарь Костромского обкома Юрий Николаевич Баландин был к тому времени секретарем обкома 24 года. Трудно ли быть командиром взвода? Первые 17 лет трудно, а потом привыкаешь. Исходя из этого соображения, Юрий Николаевич поставил дело так, что последние примерно 17 лет вопросов ему никто никаких не задавал, и даже мысль такая кощунственная никому в голову не приходила. Какие могут быть вопросы к Солнцу? Доклад, продолжительные аплодисменты, чинные выступающие, проект постановления за основу, в целом, бурные, продолжительные аплодисменты — все как положено. И вот Юрий Николаевич читает доклад, а командир полка майор Лебедь пишет ему записку, в коей указывает, что в нарушение постановления ЦК КПСС от такого-то числа такого-то месяца Костромской горисполком не выделил полку большое количество квартир. Записка ушла в президиум. Когда по завершении доклада пораженные в самое сердце, укоризненно качающие головами члены президиума из рук в руки передали ее Юрию Николаевичу, на лице его выразилось безмерное удивление. «Берет, как бомбу, берет, как ежа, как бритву обоюдоострую, берет, как огромную, в двадцать жал, змею двухметроворостую». Осторожно, неловко развернув ее, Юрий Николаевич пробежал глазами. Какой-то майор Лебедь, какие-то квартиры — и, обратив преисполненное страдания лицо в сторону президиума, нервно сделал жест рукой: «Да… дайте… ему!» И назавтра я получил семнадцать квартир. Это был успех, но успех, как я его расценил, — промежуточный. Я рассудил так: имея в полку более 80 бесквартирных, я за счет этих квартир имею возможность покрыть чуть более 20 процентов потребности и остаюсь без перспективы. Но у меня есть пятна застройки, с которых надо из бараков отселить двенадцать семей, снести бараки и построить дома. Тогда появляется перспектива закрыть жилищную проблему полностью. Я так и сделал. В пожарном порядке было проведено отселение. Честно говоря, никто и не сопротивлялся. Когда вместо постылого барака предлагают благоустроенную квартиру — что тут выбирать?

Пять оставшихся квартир выделил самым нуждающимся. Это вызвало определенное недовольство, далеко не все в полку меня поняли. Как это так, при нашем бесквартирье шиковать и отселять каких-то гражданских? Тут еще вмешался командир дислоцировавшейся поблизости ракетной дивизии. Заехав как-то в полк, он заявил, снисходительно поглядывая на меня: «Майор, я здесь, по сути, формирователь титула. У меня 24 миллиона, у меня УИР (управление инженерных работ), у меня своя КЭЧ — ваши полудохляки ничего здесь не сделают. То, что отселил, — молодец, спасибо. Отдай пятна застройки и не дергайся». Я уперся: «Пятна мои, и строиться буду я!» Последовало насмешливое: «Ну-ну!..» Через час после убытия комдива ко мне с ультиматумом прибыл начальник УИРа: или я в десятидневный срок сношу бараки и предоставляю ему готовую площадку под застройку, или он снесет их сам, но тогда строить будет по плану командира дивизии. Я сделал хорошую мину при очень плохой игре и сказал: «Хорошо!» Ухмыляясь, полковник ушел. Я задумался. Два мощных, толстостенных приземистых барака постройки 30-х годов (а строили тогда на совесть) являлись серьезной проблемой. Усугублялось все это тем, что на улице стоял ноябрь. Снега было немного, но мороз ударил подходящий. Ковырять бараки ломиками и кирками — несерьезно. Взрывать в центре города не будешь. Тут осенило: у меня же два танка есть для обкатки личного состава. Заместитель по вооружению получил приказ: ночью перегнать танки с учебного центра в полк. Два видавших виды, но надежных Т-55 прибыли. Назавтра было воскресенье. И вот, придав каждому танку по отделению для очистки тримплексов от кирпичей и досок, я выгнал их в город. Началась операция: танки против бараков. Отвернув башни, танкисты примерились, и первая боевая машина нанесла мощный таранный удар в угол барака. Здание содрогнулось, посыпались кирпичи, танк сдал назад. Пехота быстренько очистила тримплексы и люк. Еще удар — по зданию пошла трещина. Рядом соседним бараком занялся другой танк под руководством заместителя по вооружению подполковника Давыдко. Поглазеть на такое диковинное зрелище сбежалась вся округа. Возникла дополнительная трудность. Приходилось следить еще за тем, чтобы радостно-возбужденные детишки и взрослые не попали под гусеницы. Танки растоптали бараки, превратив их в огромные груды битого кирпича, штукатурки, щебня.

Возникла новая задача — надо вывезти несколько десятков тонн строительного мусора. Экскаватора в полку нет, бульдозера нет, самосвал только один, и у того главная задача — подвоз угля на учебный центр. Но я уже ухватил удачу за хвост!.. Пока я размышлял, что же мне делать с вывозом, доложили о страстно желающем меня видеть председателе какого-то гаражного кооператива. Передо мной появилась небольшая, круглая, самоуверенно-приблатненная фигура: «Командир, сколько ты хочешь за этот хлам, что у тебя за стеной?» Внутренне я чуть не заорал от радости, от предчувствия быстрого и радикального разрешения тяжкой проблемы. Но надо было играть. Я потянулся и зевнул: «Нисколько. Спорить люблю». — «Что значит спорить, командир?» — «А вот так. Если ты за три дня вывезешь строительный мусор, я с тебя не возьму ни копейки, но если опоздаешь хоть на час от установленного срока — заплатишь вдвойне». Глаза председателя заблестели. Он, как выяснилось, тоже любил спорить. То ли из почтения ко мне, то ли от сознания своего превосходства (я так и не понял), но он сменил форму обращения: «Шеф, по рукам! Давай оговорим сроки». — «Стоять, приятель. Сказанное улетает, написанное остается».

И мы дружно родили договорчик, в котором было сказано, что если до 16 часов такого-то числа куча строительного мусора будет ликвидирована, полк никакой платы не взимает; если же кучи к установленному сроку не исчезнут, оплата будет произведена вдвойне, по расценкам КЭЧ. Мы ударили по рукам и, забрав каждый по экземпляру договора, разошлись. Высланная разведка доложила, что председатель кооператива любил спорить серьезно. Уже через час к месту баталии прибыл экскаватор, еще через час — бульдозер, почти одновременно с ним четыре КамАЗа выстроились, как «Мессеры», вкруг, и работа закипела. К концу второго дня строительная площадка была очищена, спорщик-председатель не поленился завезти не менее полумашины песка и демонстративно ее посыпать. Все его действия мне систематически докладывались, но когда он прибыл констатировать факт выигрыша спора, я прикинулся страшно удивленным. Прибыв на площадку, я выразил восхищение его организаторскими способностями, посокрушался, что так бездарно проиграл спор, вернул ему второй экземпляр договора. По-видимому, я был достаточно искренним, потому что председатель проявил максимальное великодушие. Достал из дипломата бутылку коньяка и предложил выпить за тех, кто живет спором. Мы ее выпили, вернувшись ко мне в кабинет, и расстались, каждый довольный по-своему. Был вечер седьмого дня. Я помчался к начальнику УИРа. Звали его Николай Николаевич, фамилию, к сожалению, забыл. Оказался он глубокопорядочным, толковым и знающим свое дело человеком, как выяснилось впоследствии. Мы с ним плодотворно работали. Начальник УИРа был на месте. «Поехали принимать строительную площадку и заактируем это дело», — сказал я. «Какую площадку? И откуда ты упал?» — «Поехали, поехали!» Николай Николаевич перешел на официальный тон: «Товарищ майор, вы из меня дурака не делайте!» «Товарищ полковник, я без дураков. Поехали!» Прибыв на площадку, Николай Николаевич, покряхтывая, обошел ее вдоль и поперек, полюбовался демонстративно насыпанным песочком, протянул мне руку: «Все, майор, строю для тебя. Не часто бывает!» И дом пошел! Это был конец ноября.

А теперь необходимо вернуться к событиям двухмесячной давности. 1 октября в полк с проверкой прибыл командир дивизии Ф. И. Сердечный. Жестокая это была проверка. Комдив и некоторые офицеры управления дивизии откровенно пинали полк. Да, честно говоря, и было за что! Выяснилось, что полк умеет стрелять громко и часто, но отнюдь не метко. Преодолевать препятствия на танкодроме могли далеко не все и далеко не каждое. Техника постоянно ломалась. Вооружение выходило из строя. Ноги к перекладине не подносились, ну и так далее… Запомнилось состояние потрясающей унизительности, когда командир дивизии, вдоволь поиздевавшись, наконец с множественными оговорками (скидка на молодость командира полка, скидка на его пролетарское происхождение, ввиду того, что полк убывает на парад, и в надежде на то, что он когда-то перестанет быть захудалым) вывел полку тройку. 10 октября полк убыл на парад. Этот первый парад (а всего я участвовал в пяти: в двух — в качестве командира пешего полка ВДВ, в трех — будучи командиром дивизии) запомнился мне надолго и позволил сделать ряд интересных наблюдений. Отправленная ранее тыловая группа подготовила палатки для размещения полка, столовую и другие объекты. Необходимо было вдохнуть во все это жизнь, привнести в нее порядок и уют.