Прокламация и подсолнух (СИ) - Сович Мила

Парнишка вздрогнул, сглотнул, но остался молча стоять навытяжку. И что с ним делать, с чертовым упрямцем? Пороть? Так это батьки обязанность, не командира... Вот еще беда навязалась, с батькой-то!

Симеон встал и подошел к окаменевшему парню. Положил руку на плечо – Штефана била едва заметная дрожь.

– Что с тобой? Я думал, тебе хочется здесь остаться.

– Наказывай, капитан.

Голосишко у него сорвался. Неладно что-то с ним, понять бы только – что...

– Штефанел.

Карие глазищи затравленно смотрели из-под светлой челки. Симеон хотел потрепать парня по волосам, как когда-то в конюшне, но Штефан едва заметно уклонился. Пришлось сделать вид, что намеревался поправить перевязь.

– Ничего сказать мне не хочешь?

– Я сказал. Пошутить хотел – Михай все Макарке говорил, что черного кобеля...

– Ладно тебе про кобеля, – как мог ровно сказал Симеон. – Почему ты не поехал с Йоргу в Клошани? Либо ты, парень, конченый дурень, из тех, что ложку в ухо несут и между крашеным кобелем и службой разницы не видят, либо никакого проку во всех твоих умениях, когда ты дело на шалость променять готов каждую секунду. И какое дело!

– Наказывай, капитан.

– Да нет у меня права тебя наказывать! – рявкнул Симеон. – Кто ты такой вообще тут, чтоб я тебя наказывал?! Был бы в списках, числился в отряде – я б тебя нарядами загонял в три шеи, а теперь – что? Что, я тебя спрашиваю! Гнать тебя с заставы к чертовой матери на все четыре стороны? Отправить до самого Бухареста да связать получше, чтобы не сбежал по дороге?

Штефан округлил глаза и опасливо шагнул назад. У Симеона аж руки зачесались отвесить парню затрещину, да такую, чтобы кувыркаться замучился. Выходит, прав был Йоргу – наврал он им про дядьку, иначе не испугался бы встречи со слуджером. И понять можно: родни арнаутов высокопоставленных Тудору даром не надо, в тычки выкинет любого подозрительного.

Симеон вернулся к столу и со вздохом опустился на табурет.

– Ладно. Выходит, невместно тебе наш мундир носить, так, получается? Боишься – не одобрит кто такую службу?

Парень взвился, как ужаленный.

– Кто не одобрит?!

– Да хоть дядька, – отмахнулся Симеон. – Мало ли какая там у тебя родня?

К его великому удивлению, Штефан захлопал глазищами и прикусил губу, сдерживая не то хохот, не то слезы.

– Это он-то, да не одобрит?!

– Нет? – наигранно удивился Симеон. – Одобрит, думаешь? Не к лицу бы, поди, боярину высокородному в пандурах-то с крестьянами...

– Так ведь служба же, – горячо возразил Штефан. – Да в боевых частях!..

Симеон вздохнул с облегчением: Йоргу все-таки ошибся. Не в арнаутах у Штефана дядька, виданное ли дело, чтобы арнауты да пандуров зауважали? У русских он, правду парень сказал. Русские служивых уважают, особенно тех, кто пороху понюхал...

Мысленно хлопнул себя по лбу: дурак Йоргу, и сам он не умнее! Не в дядьке дело-то, во всей остальной родне! Испугался Штефан, не иначе, что не дядькино, а батькино имечко всплывет, и вышвырнет его слуджер, не разбираясь.

Но неужто Штефан думает, что о нем бы по фамилии судить стали?

– Дурак ты, парень, – в сердцах бросил Симеон. – Силушки – что у телка, а ума не нажил! Ну и что, что ты из самых что ни на есть бояр? Если ты нам товарищ верный, неужто думаешь, мы с тебя за них ответа спросим? Если ты с нами, так черта ли в родне твоей, когда сам ты здесь, вот тут, передо мной стоишь? Или думаешь, слуджер Владимиреску нас слушать не станет, если мы за тебя попросим? Или – ему хороших людей не надобно? Да ты не знаешь его просто!

Вскинулся, балбес, то-то глазищи вытаращил! Даже сказать что-то дернулся, но тут уж Симеон его остановил.

– Не надо мне от тебя секретов, парень. Черта ли мне в твоей фамилии, в семье твоей и в ее делах, если ты сам от них сбежал? У меня другая печаль – мог быть еще один добрый пандур в отряде, дурной малость, правда, зато надежный. А теперь что? В кашевары тебя? В конюхи? Так нам прислуги не надобно, мы не бояре. Йоргу тебя хотел по своей части, но этого я позволить не могу – нам разбойников плодить не с руки, особенно из тех, кто стреляет хорошо. Может, мне попросить Станку тебя к кому в батраки определить или в подпаски? Больше ничего не могу предложить, раз уж от места в отряде ты отказался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Я не от места... – едва слышно пробормотал Штефан, совсем понурившись. – Я... так рад был бы... – и выпрямился все-таки, явственно переламывая себя. Сглотнул, вытянулся во фрунт и щелкнул каблуками. – Виноват, капитан, больше не повторится!

– Что не повторится-то? – невольно усмехнулся Симеон. – По какому нынче поводу я тебя в Клошани-то отсылать стану? И слуджера за тебя просить, если что с твоей родней не так, не с чего, потому что не наш ты вовсе. Поехал бы с Йоргу – куда с добром, уж делом доказал, что ты с нами, а не с родней со своей, чтоб ее черти взяли. А уж слуджеру нашему люди нужны, и он за своих горой встанет, так что нечего тебе бояться было бы...

Парнишку стало жаль: враз угас, покраснел, будто не Подсолнух вовсе, а скорее помидор, слезы на глаза навернулись. Но стоять остался навытяжку, задрав подбородок и только часто хлопая ресницами и крепко сжимая губы.

Симеону в который раз понравилось это безудержное гордое упрямство. Ведь умный же, чертяка, не может не понимать, что сглупил невероятно, упустив случай. Но и сам Симеон хорош – можно было бы раньше догадаться! Столько времени парнишка на глазах, а что он по сю пору боится до смерти, не разыщет ли его родня, – не додумался.

– Ладно, парень, – сказал он по-прежнему сурово. – Хотел я тебе доброе дело сделать, да и знания твои уважить, но ты моей помощи не принял. Значит, теперь обычным новобранцем числиться станешь, как все тут начинают. Будет у меня в отряде место свободное – в общем порядке предложу вписать, если себя до того времени покажешь хорошо. Но уж тогда откажешься – не обессудь, кошт у нас казенный, нахлебников не кормим. Да и нечего лишним людям на заставе делать, мы все-таки здесь службу нести поставлены. А если и дальше чудить будешь, у меня с такими разговор короткий – пинком за двери. Ясно?

– Ясно, капитан, – с внезапной готовностью откликнулся Штефан.

– Ну то-то. Теперь уж сам решай, – смягчился наконец Симеон. – А за кобеля Михаевского получи неделю в кашеварах вне очереди.

– Слушаюсь! Разреши идти?

– Иди, – Симеон махнул рукой и невольно улыбнулся, глядя, как Штефан печатает к двери четким строевым шагом.

У дверей паршивец сделал полуоборот налево, распахнул дверь и едва ли не кубарем полетел по лестнице, похоже, совершенно счастливый. Эх, Подсолнух бедовый, получил нагоняй – и успокоился...

Симеон вздохнул и с сомнением поглядел на бумаги. Хорошо бы, Йоргу в Клошанях все-таки заикнулся про парня, чтобы уж все подозрения развеять. Но надежды мало. Навряд ли Йоргу станет рассказывать про новобранца, который по лестнице спуститься не может, ноги не свихнув. Эх, Штефанел!

Когда вернулся Йоргу, Симеон не стал ему ничего рассказывать. Новостей тоже не дождался – даже если придунайская селедка и притащила что-то интересное, дальних застав дела слуджера явно пока не касались.

Симеон и Йоргу сидели на лестнице, курили и помалкивали. Под галерейкой Штефан смиренно ополаскивал после ужина миски в корыте и вздыхал так, что мог бы разжалобить каменную стену. Симеон хмыкнул: поганец этот Подсолнух! Кашевар из него, конечно, по-прежнему – как из дерьма пуля. Намедни, на Преображение, ребята мечтали о рыбе среди поста – так Мороя недоглядел, и Штефан снова почистил с головы добрую половину улова. А уж сколько раз миски в руки взять было невозможно – за неделю орать умаялись. Вот и сопит теперь обиженно, старается – перемывает по третьему разу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Симеон выдохнул ровное колечко, залюбовался его полетом. Небо прочертила падающая звезда – скоро осень... По деревням станут играть свадьбы, а в горах взвоют волки, собирая прошлогодних щенков в стаи на зиму...

– Я тут волчьи следы видал, – вдруг заметил Йоргу, будто подслушав мысли Симеона.