Иоанна — женщина на папском престоле - Донна Кросс

— Pater Noster qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum… — начал молиться отец старческим дрожащим голосом. Его парализованная рука дрожала. Джоанна присоединилась к молитве, и их голоса эхом отдавались в маленькой каменной часовне.

Закончив молитву, они несколько минут сидели молча.

— Сын мой, — наконец-то произнес каноник. — Ты отлично преуспел. Брат госпитальер рассказал, что ты собираешься стать священником. Значит, не посрамил чести нашей семьи. Я надеялся, что твой брат удостоится такой же чести.

Мэтью. Джоанна прикоснулась к медальону Святой Екатерины, висевшему у нее на шее.

Отец заметил этот жест.

— Я стал плохо видеть. Это медальон твоей сестры Джоанны?

Джоанна отпустила медальон, проклиная себя за глупость. Не догадалась даже спрятать его!

— Взял его на память… потом. — Она не могла заставить себя говорить об ужасах набега норманнов.

— Твоя сестра умерла… Она не была обесчещена?

Джоанна вдруг вспомнила Гилзу, кричавшую от боли и страха, когда норманны по очереди насиловали ее.

— Она умерла непорочной.

— Deo gratias, — перекрестился каноник. — Значит так было угодно Богу. Упрямый, ненормальный ребенок. Она никогда не обрела бы покоя в этом мире. Так гораздо лучше.

— Она не сказала бы этого.

Если каноник заметил в ее голосе иронию, то виду не показал.

— Мать очень страдала, узнав о ее смерти.

— Как поживает моя мать?

Каноник долго молчал.

— Ее больше нет, — ответил он дрожащим голосом.

— Нет!

— В аду, — отрезал каноник. — Горит в вечном огне.

— Нет! — Осознав, о чем он говорит, Джоанна едва не лишилась рассудка. — Нет!

Нет, только не ее мать, такая красивая, с такими добрыми глазами, нежными руками, дарившими утешение и радость… мама, которая так любила ее.

— Умерла месяц назад, — сообщил каноник. — Непокорная и необращенная ко Христу, призывая своих языческих богов. Когда повитуха сказала, что она умирает, я сделал все, что мог, но она отказалась принять святые дары. Я положил ей в рот облатку, а она выплюнула ее.

— Повитуха? Ты хочешь сказать… — Матери было больше пятидесяти лет, слишком поздно для родов. После рождения Джоанны у нее не было детей.

— Мне не разрешили похоронить ее на церковном кладбище вместе с некрещеным младенцем в ее утробе. — Он расплакался, его тело содрогалось от рыданий.

Неужели он любил ее? Как странно выражал отец свою любовь: грубыми скандалами, жестокостью. Его эгоистичная похоть убила ее!

Рыдания каноника постепенно затихли, и он помолился об усопшей. На этот раз Джоанна не присоединилась к нему. Про себя она произносила клятву, взывая к священному имени Тора Громовержца, как учила ее мать в детстве.

Отец смущенно откашлялся.

— Есть дело, Джон. Миссия в Саксонии… как ты думаешь… захотят ли братья воспользоваться моей помощью в работе с язычниками?

Джоанна удивилась.

— А как же твоя работа в Ингельхайме?

— Дело в том, что мое положение в Ингельхайме осложнилось. Недавняя… беда… с твоей мамой…

Джоанна сразу все поняла. Закон о женатых священниках, при короле Карле соблюдавшийся весьма условно, ужесточился в правление его сына, прозванного Людовиком Благочестивым за религиозное рвение. Недавний парижский синод утвердил закон безбрачия. Беременность Гудрун — явное свидетельство нецеломудрия каноника — случилась в самое неподходящее время.

— Ты потерял свое место?

Отец неохотно кивнул.

— Но, Deo volente, у меня еще остались силы для службы Богу. Если бы ты замолвил за меня словечко перед аббатом Рабаном?..

Джоанна молчала. Переполненная горем, гневом и болью. В ее сердце не осталось места для сострадания к отцу.

— Ты не ответил мне. Стал слишком гордым, сын мой. — Он поднялся, в голосе его послышались знакомые повелительные нотки. — Помни, именно мне ты обязан тем, что находишься здесь и занимаешь такое положение. Contritionem praecedit superbia, et ante ruinam exaltatio spiritus, — сказал он решительно. — Гордыня — признак скорого упадка, надменность предвещает крах. Притчи, глава шестнадцатая.

— Bonum est homini mulierem non tangere, — парировала Джоанна. — Хорошо человеку не касаться жены. Первое Послание Коринфянам, глава седьмая.

Отец взмахнул клюкой, чтобы ударить ее, но потерял равновесие и упал. Джоанна протянула руку, чтобы помочь ему. Она схватил ее за руку и дернул к себе.

— Сын мой, — умоляюще и плаксиво прошептал каноник. — Сын мой, не оставь меня. Ты все, что у меня есть.

Джоанна с отвращением отпрянула от него, и капюшон соскользнул с ее головы. Она поспешно надела его, но было слишком поздно.

Отец ужаснулся, узнав ее.

— Нет, — выдохнул он, содрогнувшись. — Нет, этого не может быть.

— Папа…

— Дочь Евы, что ты натворила? Где твой брат Джон?

— Погиб.

— Погиб?

— Его убили норманны в храме в Дорштадте. Я пыталась спасти его, но…

— Ведьма! Колдунья! Демон ада! — Каноник перекрестил перед собой воздух.

— Папа, пожалуйста, позволь объяснить… — взмолилась Джоанна в отчаянии. Отца надо было успокоить, пока на его голос не сбежались монахи.

Каноник попытался опереться на клюку и встать. Он дрожал всем телом. Джоанна поспешила помочь ему, но он оттолкнул ее и сердито произнес:

— Ты убила старшего брата. Почему не пожалела младшего?

— Я любила Джона, папа. Я никогда не сделала бы ему ничего плохого. Это норманны, они напали неожиданно. — Джоанна схватилась за горло, чтобы не вырвались рыдания. Надо было выдержать спокойный тон, чтобы отец понял. — Джон сопротивлялся, но они убили всех, всех. Они…

Каноник повернулся к двери.

— Я должен остановить это, остановить тебя, пока ты не наделала больше зла.

Джоанна схватила его за руку.

— Отец, не надо, пожалуйста, они убьют меня, если…

Он резко повернулся к ней.

— Дьявольское отродье! Тебе следовало умереть в языческой утробе твоей матери! — Он пытался высвободиться. Лицо его побагровело. — Отпусти меня!

Джоанна отчаянно вцепилась в него. Если он выйдет отсюда, ее жизнь кончится.

— Брат Джон? — На пороге послышался голос брата Сэмюэля. Его доброе лицо выражало озабоченность. — Что-то не так?

Вздрогнув, Джоанна отпустила руку отца, и он направился к брату Сэмюэлю.

— Отведите меня к аббату Рабану. Я должен… Я должен… — вдруг каноник замолчал.

Вид у него был странный. Лицо стало еще краснее, причудливо исказилось, левый глаз опустился ниже правого, рот перекосило на сторону.

— Отец? — Джоанна поспешила к нему.

Он потянулся к ней, но правая рука непослушно задергалась.

Джоанна отпрянула в ужасе.

Каноник выкрикнул что-то невнятное и упал, будто срубленное дерево.

Брат Сэмюэль позвал на помощь. На пороге часовни сразу же появились пять монахов.

Джоанна встала на колени возле отца и обхватила его руками. Седая голова каноника беспомощно лежала у нее на плече. Взглянув ему в глаза, Джоанна ужаснулась: в них застыла лютая ненависть.

Губы его что-то шептали:

— М… м… м!..

— Ничего не говори, — сказала Джоанна. — Тебе нехорошо.

Он свирепо взглянул на нее. Из последних сил он тихо произнес единственное слово.

— M… m… m… Mulier!

Женщина!

Голова его качнулась и замерла, глаза застыли.

Джоанна склонилась над отцом, пытаясь уловить дыхание, прощупать пульс на шее. Через мгновение она закрыла ему глаза.

— Умер.

Брат Сэмюэль и другие перекрестились.

— Мне показалось, будто он что-то произнес перед смертью, — заметил брат Сэмюэль. — Что он сказал?

— Он… он призывал Марию, Богородицу.

Брат Сэмюэль печально кивнул.

— Святой человек. — Он обратился к братьям: — Отнесите его в храм. Мы подготовим его тело к погребению.

— Terra es, terram ibis, — произнес аббат Рабан. Вместе со всеми Джоанна наклонилась, взяла горсть земли и бросила в могилу. Комья темной влажной земли тяжело падали на крышку гроба, в котором упокоился ее отец.

Он всегда ненавидел ее. Даже когда она была совсем маленькой. Перед тем, как между ними зародилась вражда, Джоанна никогда не ждала от него ничего кроме скупой снисходительности, Для отца она всегда оставалась тупой, никчемной девчонкой. Однако Джоанну потрясло, как легко он готов был выдать ее, как неистово жаждал ее смерти.

Тем не менее, когда на могилу отца упал последний ком земли, Джоанне вдруг стало невыразимо грустно. Каждое мгновение своей жизни она либо противостояла отцу, либо боялась его и даже ненавидела. Но чувство тяжелой утраты осталось. Мэтью, Джон, мама — все ушли в мир иной. Отец оставался последней связью с домом, с той девочкой, которой она когда-то была. Больше нет Джоанны из Ингельхайма. Есть только Иоанн Англиканец. Священник и монах бенедиктинского монастыря в Фульде.