Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

Когда настал вечер, они вдруг встали и ушли. Я проводил их до низу, до того места, где встретил их, а посол провожал их до последней двери наверху. Когда князь Петр ушел, приставы сказали, что, по обычаю, следовало оказать ему почет. Об этом мы знали, но не успели из-за его поспешного ухода. Наш переводчик объяснил, что подарок уже подобран и будет отослан к нему домой, что и было сделано. Это была большая, тяжелая серебряная чаша. Потом ушли и приставы, оставив всю пищу у нас. Простую пищу положили в бочки, и мы отдали ее стрельцам. Пиво, хлеб и мед привозили в санях, обитых красным сукном и серебром и запряженных парой лошадей».

Но самым первым о таких кушаньях с государева стола рассказал Герберштейн, и его рассказ был, наверное, самым ярким:

«После отпуска послов те самые лица, кто сопровождали их во дворец, отводят их обратно в гостиницу, говоря, что им поручено быть там и веселить послов. Приносят серебряные чаши и сосуды, каждый с определенным напитком. Приезжает повозка с серебряной посудой и одна или две небольшие повозки с напитками, а с ними секретари и прочие почтенные люди, и все стараются о том, чтобы сделать послов пьяными.

А они прекрасно умеют заставить человека пить. Когда у них уже не остается повода поднять чашу, они принимаются под конец пить за здоровье цесаря, брата его, государя, и напоследок за благополучие тех, кто обладает, по их мнению, каким-либо достоинством или почетом. Они рассчитывают, что никто не должен, да и не может отказаться от чаши в их честь, а выпить ее надо без остатка. Пьют же таким образом. Тот, кто начинает, берет чашу и выходит на середину комнаты; стоя с непокрытой головой, он велеречиво излагает, за чье здоровье пьет и чего ему желает: удачи, победы, здоровья или чтобы в его врагах осталось крови не больше, чем в этой чаше. Затем, осушив и опрокинув чашу, он касается ею макушки, чтобы все видели, что он выпил все, и желает здоровья тому господину, за кого пьют. Потом он идет на самое высокое место, велит наполнить несколько чаш, после чего подает каждому его чашу, называя имя того, за чье здоровье надлежит выпить».

Барон прекрасно понимал, что «потчевание посла» было не только древним русским обычаем гостеприимства, когда уходящему гостю навязывали с собой гостинцы, но и частью официальной церемонии. Он помнил, что в это время гостям следовало вести только дружеские разговоры, не обсуждая с хозяевами никаких серьезных дел. Было известно, что русские дипломаты умели не терять головы. Один из секретарей Барона вложил в страницы книги Герберштейна выписку из русской летописи, в которой еще Иван III давал своим послам в чужие страны наказ: «Розни между вами не следовало бы быть ни в чем, и чтобы вы своею рознью мне бесчестия не нанесли, а делу моему порухи бы не было. А как будете вы у короля за столом, чтоб между вами все гладко было и пили бы вы бережно, не допьяна, чтобы вашим небрежением нашему имени бесчестья не было».

А некоторые европейские послы в Московии не получали, видимо, таких приказов от своих государей и тем позорили их, вспоминал Барон. Литовский посол, к примеру, напился пьян на ужине и вздумал рассказывать своему приставу и вообще всем желающим его слушать о цели своего посольства, о важных государственных делах. Это было не просто неприличным нарушением протокола, но и могло быть приравнено к государственной измене. И венгерский посол, помнится, попал в неприятную историю: «Ел у великого князя, а после стола князь великий посылал поить его; посол в ту ночь пьяный расшибся и не мог быть на другой день с королевскими речами». И голландский посол на приеме в Кремле просил: «Чтобы не давали нам меда и испанского вина, а только русское и французское вино. Но против воли пришлось нам пить полными ковшами испанское вино, и мы неприлично напились». Барон помнил, что такое «русское вино»: это тройной или даже четверной очистки водка, обычно из ячменя, ароматная и, конечно, крепкая.

Царский пир

Обеды в посольском доме были привычны. Обед в Кремле — совсем другое дело. Там кушанья и обстановка поражали воображение многих. О нем рассказывали многие иностранцы, подолгу и со вкусом.

Сигизмунд Герберштейн вспоминал об обеде у Василия III в 1526 году, 1-го мая:

«Государь пригласил нас, сначала одного, потом другого, сказав следующее:

— Ты отобедаешь со мной.

Другим было поручено пригласить к столу моего родича фон Турна. Когда мы пришли в столовую, уже другим снова поручили пригласить к столу моих слуг.

Вслед за тем, подозвав к себе наших приставов, государь сказал им что-то по секрету тихим голосом, и те, подойдя к нам, через толмачей говорят:

— Вставайте, пойдем в другой покой.

Пока мы излагали там некоторым назначенным государем советникам и секретарям остальные поручения, лежавшие на нашем посольстве, тем временем приготовляли столы. Затем, когда приготовления к обеду были закончены, и государь, его братья и советники уже сидели за длинным столом, нас повели в столовую, и тотчас советники и все прочие по очереди встали перед нами. Зная их обычай, мы, прежде чем они сели, в свою очередь поблагодарили их, наклоняя голову во все стороны, а затем заняли место за столом, которое указал нам рукой сам государь. Государь и его сродники, а также советники, сидели так, как в совете, разве что советники сидели друг против друга.

Столы в столовой были расположены со всех сторон залы, так что только-только можно было войти и выйти в двери. Посредине залы стоял поставец, заставленный различными золотыми и серебряными кубками».

В 1554 году эту обстановку более подробно описал Ричард Ченслер, обедавший у сына Василия III, Ивана IV:

«Все места, где стояли столы, были на две ступени выше, чем пол основной комнаты. Посередине палаты стоял стол или поставец для посуды; он был полон золотых кубков, среди которых стояли четыре чудесных жбана или кружки, как их здесь называют. Я думаю, они были высотой в добрые полтора ярда. У поставца стояли два дворянина с салфетками на плечах; каждый их них держал в руках золотую чашу, украшенную жемчугом и драгоценными камнями; это были личные чаши великого князя, когда у него являлось желание, он выпивал их одним духом. Что касается яств, подаваемых великому князю, то они подавались без всякого порядка, но сервировка была очень богата; все подавалось на золоте, не только ему самому, но и всем, и блюда были массивные; кубки также были золотые и очень массивные».

А еще через четыре-пять лет, в 1558 году, то же самое увидел Антоний Дженкинсон, английский купец и дипломат, предшественник Джерома Горсея по делам английской Московской компании, на обеде у Ивана Грозного:

«Вся посуда на моем столе была из золота и серебра; такая же посуда была и на других столах: кубки были из золота, украшенные каменьями, ценою не менее четырехсот фунтов стерлингов каждый, не считая серебра, расставленного на столах. Тут же стоял поставец с весьма богатым и роскошным серебром, которое не употреблялось. Среди прочих была вещь из золота длиною в два ярда, с башнями и драконовыми головами наверху, чеканной работы; тут же стояли золотые и серебряные бочонки с замками на втулках, очень искусно сделанные».

Барон вернулся к книге Герберштейна — в 1526 год: «На столе, за которым сидел государь, с той и другой стороны от него были оставлены пустые места на расстоянии вытянутой руки. Затем сидят братья государевы, — если они присутствуют на обеде, — по правую руку сидит старший, по левую — младший. Далее за братьями на расстоянии несколько больше обычного сидели старшие князья и советники и высокие должностные лица в соответствии с чинами и милостью, какой они пользовались у государя. Против государя, за другим столом, сидели мы — я рядом с графом, а отделенные небольшим промежутком, где могли бы усесться двое, сидели наши друзья и все, пришедшие с нами. Мой родич фон Турн должен был занять место не рядом со мной, а несколько сзади.

Напротив них на другой стороне сидели по чину те, кто провожал нас из гостиницы во дворец. За последними же, стоящими друг против друга, столами сидели те, кого государь пригласил в знак особой милости: несколько юных сыновей татарского царя, бывших на службе у великого князя и крестившихся, а также и прочие, кого пригласил государь, среди них пушкари и другие лица того же рода; иногда к ним присоединяются наемники.

На нашем, как, без сомнения, и на всех остальных столах, расставлены были небольшие сосуды: одни с уксусом, другие с перцем, третьи с солью; они были расставлены и размещены вдоль стола с таким расчетом, что на каждых четверых гостей приходилось по одному набору из этих трех сосудов, кроме, разумеется, стола государева и его братьев. Они оставались на столе от начала обеда и до конца.