Мадам Оракул - Маргарет Этвуд

Мне же вовсе не хотелось, чтобы Артур меня понимал — наоборот, я много делала для того, чтобы этого не произошло. Конечно, периодически меня посещало желание все о себе рассказать, но я решительно с ним боролась. То, как я вела себя в детстве, моя тогдашняя суть могли навсегда отвратить спартанца Артура — как если бы он заказал в ресторане стейк, а получил неразделанную коровью тушу. Думаю, втайне он это подозревал; по крайней мере, явно пугался моих немногочисленных откровений.

Другие жены, как и я, лелеяли свои тайные фантазии — мало отличавшиеся от моих, если не считать костюмов, — и притом ждали от мужей соответствия. Разумеется, это выражалось иначе, в других терминах, но по тому, чего хотели эти женщины, мне все было ясно. Им требовалось, чтобы их мужчины имели твердый хищный рот и были сильными, чувственными, страстными, неотразимыми, но одновременно почтительно-нежными; они мечтали о таинственном незнакомце в плаще, который выкрадет их с балкона, и тут же — о глубоком взаимопонимании и полной открытости. (У Скарлет Пимпернел нет времени на откровения, говорила я им про себя.) Но бедняжкам хотелось многократного оргазма и чтобы земля уходила из-под ног — а также чтобы им помогали мыть посуду.

Я считала, что наш брак устроен намного лучше. Есть два вида любви, полагала я, и для одного из них Артур подходит идеально, так можно ли требовать от него чего-то еще? Всего сразу — от одного человека? Я давно перестала ждать, что Артур вдруг возьмет и превратится в пугающе-порочного незнакомца в плаще. С какой стати: ведь я живу с ним. Таинственные фигуры в плащах не разбрасывают по полу носки, не суют пальцы в уши и не полощут по утрам горло, опасаясь инфекции. Поэтому Артура я держала в нашей квартире, а порочных незнакомцев — в замках и особняках, где им и надлежит находиться. Я считала такой подход очень взрослым; он позволял мне быть значительно спокойнее жен Артуровых друзей. Впрочем, у меня перед ними была фора: в области фантазий я профессионал, а они — обыкновенные дилетантки.

И все-таки со временем я начала ощущать, что мне чего-то недостает. Может, души, гадала я; сколько мне еще плыть по течению с невнятной песнью на устах, будто Русалочка Андерсена? Чтобы обрести душу, нужно страдать, приносить жертвы… или это не ради души, а ради ног? Я не помнила. Русалочка стала танцовщицей, но лишилась языка. А еще была Мойра Ширер из «Красных башмачков». Ни та, ни другая не сумела угодить прекрасному принцу; к тому же обе умерли. В сравнении с ними я просто счастливица. Их ошибка в том, что они обнародовали свои чувства; я же танцую за плотно закрытыми дверями. Так безопаснее, но…

Да, у меня были две жизни, но временами я четко осознавала, что ни одну нельзя назвать реальной. С Артуром я только играла в домашний очаг, не трудясь над его созданием по-настоящему, а «Костюмированная готика» существовала лишь на бумаге. Бумажные замки, бумажные костюмы, бумажные герои — по сути, неподвижные и безжизненные; они приносили не больше радости, чем те пустоглазые куклы, которых я одевала и раздевала в детстве. Я приобрела репутацию рассеянной женщины; друзья Ар-тура находили, что это очаровательно. Вскоре от меня стали ждать всяких штучек, и я включила их в свой репертуар.

— Ты слишком много извиняешься, — сказала как-то одна из непримиримых жен. Я задумалась, Действительно, извиняюсь, и часто. Но почему? От чего я хочу освободиться? В школе, если у тебя были месячные или болел живот, разрешалось не играть в бейсбол, а я всегда предпочитала оставаться за боковой линией. Теперь мне хотелось быть замеченной, но я все равно боялась. Если соединить обе мои жизни (уран и плутоний, которые безобидны на первый взгляд, но заряжены смертоносной энергией), произойдет взрыв. Ноя медлила и плыла по течению.

Это случилось в сентябре. Артур пребывал в упадке. Он только что закончил рассылать письма с отречениями от соратников по движению за образовательные реформы — последнему на тот момент из дел его жизни. Я начала новую книгу под рабочим названием «Любовь во искупление». Артур все время слонялся по квартире, и мне было очень трудно закрывать глаза и переноситься в мир теней. Кроме того, извечная череда побегов, преследований, изнасилований и убийств не увлекала меня, как прежде. Нужно было что-то новое, какой-то хитрый поворот: конкуренция росла, на костюмированную готику смотрели уже не просто как на макулатуру, но как на очень прибыльную макулатуру, и я опасалась, что меня скоро вытеснят. Листая труды своих соперников в магазинчике на углу — еженедельно, нервно, впопыхах, — я понимала, что последний писк моды — оккультизм. Героя в плаще больше недостаточно; теперь он должен обладать еще и магической силой. И я отправилась в центральную справочную библиотеку читать про XVII столетие. Мне был нужен таинственный ритуал, церемония, нечто страшное, но красивое…

Очнувшись, Пенелопа обнаружила, что у нее завязаны глаза и она не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой — ее привязали к креслу! На другом конце комнаты шептались двое злоумышленников. Пенелопа изо всех сил напрягла слух: от этого разговора может зависеть ее жизнь и жизнь сэра Перси.

— Говорю тебе, через нее можно получить доступ к знанию, — шептала Эстелла, пылкая красавица, в чьих жилах текла цыганская кровь.

— Лучше ее убрать, — пробормотал Франсуа. — Она слишком много видела.

— Конечно, — согласилась Эстелла, — но сначала используем ее. Не часто ко мне попадают люди с такими сильными, пусть неразвитыми, способностями.

— Делай что хочешь, — сквозь зубы процедил Франсуа, — но потом позволь мне сделать то, чего хочу я. — Его горящие глаза скользнули по трепещущему, беспомощному молодому телу. — Тише… она пришла в себя.

Эстелла, двигаясь с особой, звериной грацией, приблизилась к креслу. Ее маленькие белые зубы сверкнули во мраке, и она отбросила назад копну длинных, нечесаных рыжих волос.

— Итак, дитя мое, — с фальшивым участием произнесла она, — вы проснулись. Не согласитесь ли теперь оказать нам маленькую услугу?

— Для вас я не стану делать ничего, — ответила Пенелопа. — Мне известно, кто вы такие.

Эстелла рассмеялась,

— Храбрая малышка, — сказала она. — Но только у тебя нет выбора. Пей.

Как Пенелопа ни сжимала зубы, Эстелла влила ей в рот немного жидкости из диковинного фиала. Затем сняло повязку с глаз Пенелопы, придвинула к ней столик с зеркальцем и установила перед ним зажженную свечу.

Пенелопа почувствовала, как вокруг сгущается некая злая сила; она физически ощущала ее. Взгляд против воли потянулся к огню; зачарованное сознание затрепетало, словно беспомощный мотылек, ее отражение исчезло… Пенелопу повлекло внутрь зеркала, глубже, глубже… Вскоре она уже шла по другой стороне, в царстве теней; впереди, в тумане, слышались чьи-то голоса.

— Не бойся, — очень и очень издалека сказал голос Эстеллы. — Расскажи, что ты видишь. Расскажи, что ты видишь.

Я, как всегда, печатала с закрытыми глазами, но открыла их. Передо мной была глухая стена: я понятия не имела, что могла увидеть или услышать Пенелопа. Полчаса раздумий не дали никакого результата. Придется проиграть эту сцену. Так уж у меня повелось: попав в тупик, я старалась как можно точнее воспроизвести описываемый эпизод и, как режиссер, подправить детали.

Сейчас это было рискованно — Артур в соседней комнате смотрел телевизор. И потом, у нас, кажется, нет свечей. Я пошла на кухню, порылась в ящиках и обнаружила короткий, запылившийся огарок. Он прилагался к жаровне, которую я купила в минуту помрачения, а потом гневно выкинула вон. Я поставила огарок на блюдце, нашла спички, вернулась в спальню, закрыла за собой дверь. Артур считал, что я работаю над эссе по социологии гончарного дела для факультативного университетского курса, на который, по моим словам, недавно записалась.

Я зажгла свечу и поставила перед зеркалом на туалетном столике. (Я недавно купила трюмо — такое же, как у матери.) И, только сев к зеркалу, вспомнила свой давний эксперимент с Автоматическим Письмом. В тот раздело кончилось загоревшейся челкой. Я на всякий случай убрала и заколола волосы. Я не ждала никаких сообщений, а только хотела воссоздать сцену из книги, но все же решила, что рядом не помешает ручка или карандаш.

Пенелопа, ясное дело, была медиумом и легко впадала в транс. Кроме того, она выпила странной жидкости из диковинного фиала — что, разумеется, тоже помогло делу. Я опять пошла на кухню, налила скотча с водой, выпила. Затем вернулась к зеркалу и попробовала сосредоточиться. Может, Пенелопе предстоит получить от сэра Перси сообщение, что он в опасности? Или она сама должна что-то передать?.. Кто она, приемник или передатчик? Вот бы наладить такой метод общения… придется закрывать телефонную компанию Белла…