Отель Вавилон - Имоджен Эдвардс-Джонс

Кухня снова ожила. Плиты включены, гремит посуда, слышны голоса. Запах жареного бекона смешивается с вонью хлорки. Два повара успели не только поставить вариться сосиски и положить на сковороды бекон, но еще и наделали кучу бутербродов и приготовили бак омлета.

Как только я завожу разговор о полном английском завтраке для утомленного мистера Армстронга, который сидит в ресторанном зале, появляется шеф-повар. Рановато он сегодня. По-видимому, намечается свадьба или что-то в этом роде. Было время, и я работал под его началом. Старый придурок по имени Мэтью. Начинаю описывать ему ситуацию, но он отмахивается от меня, прикидываясь, что из-за шума ничего не может разобрать.

— Пожалуйста, — слышу я собственный голос. — Это всем нам будет на руку.

— Меня не волнует, что будет тебе на руку, — заявляет он. — Правила есть правила, нарушать их запрещено. До семи часов завтраков для гостей не будет. Пусть подождет.

Мне так все надоело и я настолько устал, что тут же иду прочь из кухни. На пороге приостанавливаюсь, поворачиваюсь и показываю шефу средний палец. Тот делает вид, что ничего не замечает, но я-то знаю, что он меня видит. Только мне от этого не легче. Иду в столовую для персонала, где надеюсь сделать для себя и Денниса по бутерброду с беконом. Здесь человек семь уборщиков из Бангладеш. Болтают, поглощая какое-то блюдо с карри, которое готовят — точнее сказать, разогревают — специально для них. Никто не обращает на меня внимания, когда я подхожу к плите и смотрю, чем наполнены подносы из нержавейки. Обнаруживаю на сковороде несколько ломтиков бекона. Пока ярко-розовые — масло еще не успело нагреться. Их поставили на плиту самое большее минуту назад. Рядом гора тостов из белого хлеба, поджаренных какое-то время назад, упругих, как батут. Намазываю два тоста маслом и делаю бутерброды — Деннису, разумеется, с коричневым соусом. Я достаточно много раз готовил ему сандвичи и прекрасно знаю его вкус. Кладу бутерброды на картонные тарелки и иду к выходу. В дверях сталкиваюсь с врачом из Ирака, с которым недавно беседовал. Улыбаюсь. Он отворачивается. Мы не говорим друг другу ни слова.

Возвращаюсь в вестибюль. У Денниса в руке трубка гостиничного телефона. Одна из его обязанностей — связываться примерно в это время с аэропортом и спрашивать, задерживаются ли какие-то рейсы, чтобы знать, как нам расселять прибывающих рано утром гостей. В субботу это не столь важно, а среди недели, когда надо проконтролировать, чтобы номера вовремя освободили и убрали, а из Хитроу к нам валят бизнесмены, дорога каждая минута. Нельзя заставлять измученного ньюйоркца томиться в ожидании.

Деннис заканчивает разговор.

— В Вашингтоне снег, — сообщает он. — А в Париже туманно, тем не менее самолеты, по-видимому, прилетят вовремя.

— Хорошо, — говорю я.

Очевидно, Деннис не задумывается о том, что мне все равно. До конца моей смены — единственный час, и я уж постараюсь больше не дергаться и не забивать себе голову. Надеюсь даже, съев бутерброд, пойти и малость вздремнуть на столе в служебке. Что не возбраняется скоту Бену, позволительно и мне.

— Бекон? — спрашивает Деннис, подходя к стойке.

— Угу, — отвечаю я. — Для тебя — с твоим любимым коричневым соусом.

— В один прекрасный день ты станешь для кого-то отличной женой, — говорит Деннис, следуя за мной в служебку, чтобы там позавтракать.

Некрасиво будет, если кто-нибудь увидит нас в вестибюле с набитыми ртами, впрочем, поэтому-то, как я все время себе напоминаю, нам и выделили служебное помещение. Решив подкрепиться сандвичем или чипсами, мы все время уходим туда, поэтому там вечно воняет. Деннис расправляется с бутербродом в три укуса. Он из тех людей, кому жаль тратить время на пережевывание пищи. Я подхожу к делу более основательно: смакую каждый откушенный кусочек. У меня в руке еще полбутерброда, когда раздается звонок на стойке. Выхожу и вижу женщину, которая швырнула в дверь кофейник, когда я отказался с ней переспать. Рядом ее муж.

— Доброе утро, — говорю я.

— Доброе утро, — отвечает она, глядя в сумочку с таким видом, будто не произошло ничего из ряда вон выходящего. Но ей, видимо, все же неловко, и щеки ее слегка краснеют.

06.00–07.00

Выписываю метательницу кофе и ее супруга без лишних проблем. Удивительно, но теперь, в бледно-сиреневом утреннем свете, она кажется мне гораздо более симпатичной, чем ночью. У нее хорошенький вздернутый носик, полные губы с приподнятыми уголками и копна густых светлых волос. И ей очень идет быть смущенной. Отдавая кредитку, обращаю внимание на имя — Сиара. Одно из моих самых любимых. В следующий раз, думаю я, провожая ее взглядом… Черт, наверное, я чересчур устал, раз в голову лезут такие мысли.

Деннис опять болтает по сотовому, рассказывая еще какому-то родственнику про голую женщину, которая пела в вестибюле. Тон у него такой, будто речь идет о каком-нибудь розыгрыше. Наблюдать сцену было гораздо менее приятно, чем слышать, как ее описывает Деннис. Хохот человека, с которым треплется Деннис, доносится даже до меня. Нравится мне этот парень: такое впечатление, будто близко к сердцу он не принимает ровным счетом ничего.

В отель входят двое работников кухни и две горничные. Приехали к завтраку, некоторые Бог знает откуда. Из дома им приходится выходить в несусветную рань, чтобы, добираясь на общественном транспорте, не опоздать на работу. Приезжая, они тратят оставшиеся свободные минуты на завтрак.

В вестибюль возвращается мистер Армстронг. Он явно смертельно устал, голоден и теряет терпение. Признаюсь, что, сосредоточившись на бутерброде с беконом, я совсем забыл про жаждущего подкрепиться гостя.

— Когда я смогу позавтракать? — спрашивает он.

— В ближайшее время. — Улыбаюсь.

— Ясно, — отвечает мистер Армстронг исполненным сомнения голосом. — В зале ни одного официанта, — добавляет он. — А я сижу там уже полчаса. Меня бы устроила и просто чашка кофе, что-нибудь элементарное. — Бедолага не то чтобы злится, но крайне нуждается в отдыхе.

— На вашем месте я еще немного подождал бы в ресторане, — говорю я. — Сейчас я кого-нибудь отправлю на кухню, попрошу, чтобы приняли ваш заказ и приготовили кофе.

— Будьте так любезны, — молит мистер Армстронг. — И пожалуйста, сделайте это прямо сейчас.

— Сию минуту, сэр, — говорю я настолько бойко, насколько могу после суток на ногах.

Звоню в обслуживание номеров. Ответа жду немыслимо долго. Прошу принести в ресторанный зал кофе и принять заказ на завтрак от мистера Армстронга. Почему-то мне приходится повторять просьбу трижды. Может, дело в том, что ответивший плохо понимает по-английски, или он специально надо мной издевается.

У меня такое чувство, что я сыт по горло и этой работой, и этой ночью, и этой жизнью. Мучиться остается меньше часа, и, клянусь, я в буквальном смысле считаю минуты. Неотрывно смотрю на стенные часы. Если честно, последние десять минут я только этим и занимаюсь; надо бы оставить это пустое занятие, не то скоро станет казаться, что стрелки вообще не двигаются.

Деннис до сих пор разговаривает по сотовому. В следующий раз, когда нам снова придется дежурить вместе, я, наверное, попрошу его выключить эту штуку. Патрик наконец-то заканчивает чистить туфли, объявляет, что все готово, и идет к Деннису, чтобы тот оценил его труды. Вообще-то я думал, Патрик давно справился с заданием. По-видимому, нет. Деннис, насколько я могу судить по его физиономии, вполне доволен. Он подносит каждый туфель к свету, проверяет, чистые ли подошва и каблук. Похлопывает Патрика по спине, поднимает в знак одобрения большие пальцы и отправляет парня к номеру мистера Мастерсона. Патрик, стоя у лифта, сияет от радости. На его бледных щеках проступает легкий румянец. Похвала сотворила с цветом его кожи маленькое чудо.

Звонит телефон на стойке.

— Ресепшн, — говорю я.

Это парень из обслуживания номеров. Он принес утренний чай старушке миссис Робертсон, но она не открывает дверь. Парнишка стучится к ней несколько минут подряд, а в ответ не слышит ни звука. Я объясняю: это, мол, в порядке вещей. Ты не слышишь ее, а она — тебя. Но чутье подсказывает мне: что-то здесь не так. Чай миссис Робертсон приносят в шесть пятнадцать — каждое утро с того самого момента, как она поселилась у нас два с половиной года назад. В отеле к этому привыкли, с чая для миссис Робертсон начинается каждый новый день. Примерно в это время меняется смена. Странно, что старушка не отвечает. Предлагаю позвонить ей. Набираю номер, довольно долго жду и кладу трубку. Телевизор она еще не включила и должна слышать стук в дверь. В душе у меня шевелится странное предчувствие. Неприятное.

Предупреждаю Денниса, что поднимусь кое с чем разобраться. Еду наверх, а внутри все переворачивается, и начинает подташнивать. Приезжаю на последний этаж и иду в конец коридора, где перед дверью в номер миссис Робертсон обнаруживаю паренька с уже остывшим чаем.