Решальщики. Движуха - Андрей Константинов

— Боря Ионов отзвонился.

— Ионов? Это который совладелец «Квадриги»? Племянник нашего депутута?

— Он самый.

— И чего он от тебя хотел? С первой зорькой?

— Да это не Борис, это как раз я возжелал, — признался Виктор Альбертович. — Попросил, чтобы его «квадриганы» на время нашего ночного привата возле «Родничка» постояли, жалами поводили.

Петрухин удивленно выпучился на Брюнета:

— Хочешь сказать, все это время по соседству тусовались парни из «Квадриги»?

— Именно.

— Да ты гонишь, Витя! Я ж там самолично и загодя поляну осмотрел, на предмет разного рода неожиданностей. И ничего такого не…

— Значит, парни не зря свой хлеб едят, — рассмеялся Голубков. — Значит, и Ионов обратно не соврал, что выставит лучших людей… Так что, Борисыч, как ни крути, но этой ночью и ты обмишурился чуток. И на оперуху бывает проруха.

— Ну ты и скотина, Брюнет! Почему мне-то ничего не сказал? — почти обиделся Петрухин.

— Дык — вот, говорю же?

— Угу, говорит он… Ладно, проехали. Так чего тебе поведал Ионов?

— По словам его людей, после нашего отъезда Тарас с Бажановым уединились в Олежкином бронированном «мерсе» и тёрли тет-а-тета в течение получаса. После чего Тимофеич перегрузился в «аудюху» эскорта, и та, в составе «водитель + боец + Бажанов», выдвинулась в направлении Питера. Соответственно, Тарас с остальным бычьём подорвались на Вологду.

— Похоже, Олег Петрович все-таки предоставил «особисту» шанс реабилитироваться… Э-эх! Выставить бы за этой «аудюхой» «наружку»! — мечтательно задумался Петрухин.

— Борис работает в этом направлении.

— То есть?

— В данный момент «квадриганы» сопровождают машину в Питер. Мы сейчас принципиально договорились с Ионовым, и, если не случится форс-мажорного, на въезде в город на хвост Бажанову сядут два экипажа их «наружки».

— Вот что я вам скажу, мсье Брюнет! Таки вы — голова!

— Так ведь, собственно, об этом я тебе минут десять назад и толковал. Что я лишь произвожу впечатление дебила. Хотя… учитывая, в какую сумму мне обойдутся эти шпионские страсти, тут возможны трактовочные нюансы.

— Витя! Запомни: бабки — ничто, репутация — всё! — воздев палец, торжественно изрек Петрухин.

— В смысле «понты дороже денег»? — без энтузиазма уточнил Брюнет. — Знаю-знаю, мать писала…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Санкт-Петербург, 2 октября, вск.

Гордей проснулся в начале девятого и…

И следом за открытием глаз совершил парочку иных, крайне неприятных для себя открытий. Как то: исчезновение из номера пышногрудой Снежаны, а следом — пропажу портмоне. О былом существований второго сейчас напоминали лишь заботливо выложенные на прикроватную тумбочку некогда хранившиеся в «лопатнике» водительские права. В общем, пробудившись, Кирилл в полной мере прочувствовал и пропустил через себя глубинный смысл древнелатинского изречения «Past coitus omne animal triste».[29]

Изрыгая маты и проклятия, он наскоро собрался и, перепрыгивая ступеньки, спустился в миниатюрный холл отельчика, полный решимости придушить дежурного администратора. Однако такой вариант развития событий, похоже, был просчитан заранее: в холле Гордеева дожидались трое дюжих молодцов, кои, что те мифологические атланты, держали крышу над заведением возлежания и порока. Судя по всему, практика развода клиента на кошельки здесь практиковалась довольно широко, а сами «атланты» были в доле от столь доходного побочного бизнеса. Так что нечего было и думать, чтобы вступать в разборку с превосходящими силами противника без наличия на кармане короткоствола. Исходя из чего Гордей, со звероподобным усилием притушив в себе «души ужасные порывы», всего лишь постарался максимально подробно зафиксировать в памяти физиономии молодцев. Дав себе слово обязательно вернуться в этот гадючник. Вернуться — с группой физподдержки и не с пустыми руками. Однако всё это теоретически могло случиться лишь потом, а сейчас…

Опущенный ниже некуда Гордеев выкатился на улицу Рубинштейна, очутившись в самом сердце чужого (и чуждого) мегаполиса без машины, без копейки и всего с двумя сигаретами в смятой пачке. Хорошо еще, что стерва Снежана по каким-то причинам побрезговала не самым дешевым мобильником клиента и наручными часами. Иначе — край. Хошь вспоминай лихую боевую юность да на «гоп-стоп» подрывайся…

Продолжая внутренне клокотать, Кирилл добрел до ближайшего скверика, упал на скамейку, закурил предпоследнюю и принялся обзванивать немногочисленных питерских знакомых. Тех, чьи номера успел завести в память «секретной» симки.

Первым делом Гордей набрал Катерину. Как набрал — так и сбросил, ибо на звонок она не отозвалась. Похоже, там супруг-мореман нахлобучил ее по самое не могу. И это было очень скверно, ибо в адресе на Комендантском у Кирилла осталась сумка с личными шмотками. Которую теперь непонятно как забрать.

Вне зоны доступа оказались и оба «брата-аквабата». Эти, по-видимому, вовсю оттягивались, пропивая накануне полученный за шалости на воде гонорар.

Не удалось мобильно достучаться и до шапочно знакомого барыги с Апрашки. У коего Кирилл намеревался было по дешевке прикупить видеорегистратор, вот только надобность в свете последних событий отпала.

Всё, на этом список питерских связей обрывался.

Так что Гордееву ничего не оставалось, как набрать номер Павла Тимофеевича.

Хотя ему — ох как не хотелось! — этого делать.

Словно бы испытывая терпение абонента, Бажанов отозвался лишь после дюжины вызовов/гудков.

Отозвался лишь затем, чтобы нервно вопросить: «Ты где?» И, получив удивленный ответ: «В Питере», — еще более нервно пообещал: «Я скоро перезвоню».

Бажановское «скоро» растянулось на полтора часа.

За это время Гордеев — злющий, голодный, страдающий от критически низкого содержания никотина в организме, успел добрести до Сенной площади и сторговать фирменные «Сейко» за гомеопатические две с половиной штуки. После чего метнулся в ближайшую «шаверню», где по максимуму отвел — и желудок (двойной тарелкой и пивом), и душу (здесь — куревом и обратно пивом). И вот когда не жизнь, но скверное ее подобие начало немного налаживаться, «особист» наконец вышел в эфир. Причем вышел с какого-то «кривого» номера. Так что Гордей ответил на входящий лишь после некоторых раздумий и не без опаски:

— …Алё?

— Ты там в Питере чего, вольтерьянского воздуха вкупе с газАми, нанюхался?! А?!! Родион, бля, Романович Шумахер?! Ты чего натворил?!

— Я… э-э-э… — оторопело забормотал Кирилл, никак не ожидавший столь эмоционального зачина со стороны босса. — Здравствуйте, Олег Петрович!

— Здоровее видали! А в твоем случае — не о здоровье, о Боге пора начинать думать.

— Почему… о Боге?

— Потому что ищут тебя, идиота!

— Кто ищет?

— Всяко не пожарные вкупе с милицией и фотографами!

— Какие фотографы?

— Классику надо читать — вот какие!.. Блин, Кирилл, ты мне только одно скажи: какого хрена ты Асееву… хм… Короче, ЧТО это было?

— А откуда вы?..

— От верблюдА! Вот откуда знаю! Но самое для тебя печальное, что за это уже в курсе и Тарас, и Брюнет! Собственно, они тебя и ищут. И я даже не знаю, какой из раскладов хужее!

— Олег Петрович! Вот честное слово! Там ведь, с бабой с этой, с «магистральной»… — взялся лихорадочно оправдываться Гордей. — Оно… оно совершенно случайно вышло… Я и не собирался ее давить… А тут гляжу: прямо на меня идет. Представляете?

— Нет, не представляю. Я физически не могу себе представить: как можно быть таким мудаком конченым?!

— Я же ее не насмерть, а так… чисто по касательной. Просто чтоб впредь в наши дела не лезла… Ну, типа, поучить хотел.

— Ба-алин! Держите меня семеро! Ты что, Кира, глумишься надо мной?

— Вы же сами говорили, что уроды питерские совсем берега потеряли? Что возомнили о себе и всякое такое? Вот я и…

— Стоп! — прервал/осадил Бажанов. — Лишнего не молоти! И по телефону, и вообще — по жизни.

— Так ведь я…

— Я сказал: ША, КирюША! А теперь слушай меня максимально внимательно, ибо от этого напрямую зависит: насколько мокрым в обозримом будущем окажется твое место под солнцем. Надеюсь, ты сознаешь всю серьезность, не побоюсь этого слова, текущего момента?

— Да, — стушевавшись, подтвердил Гордей.

— Отлично. Тогда даю установку: всю предыдущую информацию стереть! Запомни: я тебе НИЧЕГО не говорил и всяко не приказывал.

— Как так?

— А так! Я всего лишь РАССУЖДАЛ ВСЛУХ. А уж как ты интерпретировал мои рассуждения — это персонально твои проблемы. Понял?

— Да, но…

— Никаких «но»! Тебе приглянулась моя шутка с корабликом, и ты, по СОБСТВЕННОЙ инициативе, взялся ее реализовать. За-ради бога. Сделал бы все как надо — никаких вопросов к тебе. Напротив — респект и уважуха. Но в процессе реализации ты, Кирюша, изрядно накосячил и харю свою некстати засветил. Кто в этом виноват? Разве я?