Мой любимый враг - Елена Алексеевна Шолохова

– О, там Димон! И Ларионова. Димон, держи её!

Нас заметили, хоть и пока издали. Тогда Димка сорвал с себя повязку и всучил мне её в придачу к флажкам.

– Беги скорее к вашим.

И я помчалась со всех ног прочь.

***

Мы победили. И по найденным флажкам, и по собранным вражеским повязкам. Наши ликовали так, словно это и впрямь была битва века. Ну а ашки расстроились. Кроме Димки. Он улыбался мне.

– Рощин поддался, – заявила Диана Красовская. – Он Ларионовой поддался. Мальчики видели. Дал ей уйти.

– Он не мог её задержать, – вступился за него кто-то из парней. – Она его убила.

– Угу. Сам же наверняка ей отдал свою повязку, – не унималась Красовская.

Но Дима на её обвинения никак не отреагировал, он будто вообще её не слышал, продолжая смотреть только на меня. Зато Юрий Георгиевич, физрук парней, после её слов вперился в Диму острым цепким взглядом. Правда, ничего не сказал, но всё равно нехороший был у него взгляд. А уж как нас обоих испепеляла Женька Зеленцова…

***

После игры мы разошлись по корпусам. Отдохнули, сходили в душ, переоделись к обеду.

Попович с Александрой Михайловной придумали ещё что-то увеселительное, но мы с Димкой улизнули. До самого ужина гуляли по лагерю и целовались. Самозабвенно. До умопомрачения. Так, что губы припухли и сладко ныли.

После ужина Филимонова позвала меня поиграть в настольный теннис.

– Я не умею, – честно призналась я.

– Что там уметь? – отмахнулась Филя. – Я тебя быстро научу.

Откровенно говоря, мне не хотелось сейчас никакого тенниса, но Дима остался в своей комнате – ждал звонка или сам должен был кому-то позвонить. В общем, чтобы не скучать, я согласилась пойти с Филимоновой.

Помимо нас в теннис играли и другие девчонки, благо столов там хватало на всех. Я и Зеленцову с её отцом и Бусыгиной заметила.

Филя взяла ракетку, взмахнула, ударила по шарику.

– Видишь, я подаю. При подаче шарик должен отскочить от твоего поля и попасть на моё. Ясно?

Я устала и слегка подтормаживала, но принцип игры в конце концов уловила. Иногда у меня получалось даже нормально отбивать.

– Твоя подача, – Филя кинула мне через стол шарик.

Я поймала его, приняла позу, сжала ракетку поудобнее. И тут вдруг почувствовала, что сзади меня кто-то пристроился. Затылком ощутила дыхание, спиной – чью-то грудь, а на мою руку, сжимавшую ракетку, легли чужие потные пальцы.

Оторопев, я напряглась и на секунду замерла. И тут же над ухом прошелестел голос Поповича:

– Ты неправильно держишь ракетку. Надо вот так.

Он сделал моей рукой взмах. Я раскрыла рот в безмолвном восклицании, словно хотела крикнуть, возмутиться, но от потрясения потеряла голос. Или от отвращения.

Не успела я вырваться, как кто-то накинулся на Попович. Отшвырнул его от меня так, что тот упал. Я отскочила и повернулась.

Это был Дима. Он возвышался на физруком, бледный как мел, только глаза лихорадочно горели. В зале моментально стало тихо. Все, кто здесь находился, уставились на физрука и Диму.

Попович побагровел. Он, видимо, не сразу сообразил, что произошло. Приподнялся на локте, мотнул головой, проморгался. А затем, процедив сквозь зубы ругательство, резко вскочил и бросился на Димку…

32

Попович с Димой сцепились и, не разжимая хватку, повалились на пол. Девчонки завизжали. Я тоже кричала, потом, когда физрук подмял под себя Димку, поймала его за олимпийку и стала тянуть на себя. В запале даже стукнула его ногой по бедру пару раз. Но Дима и сам вывернулся и в следующий миг, наоборот, оказался сверху.

– Щенок, я тебе устрою, – ругался Попович, извивался под ним, пыжился, пыхтел, но тщетно, вырваться не мог.

На шум вбежал в зал Матвейчук и рывком скинул Димку.

– Совсем охренел, сопляк?! – заорал он благим матом. И мне показалось, что Юрий Георгиевич тоже готов вцепиться в него. Ну или по крайней мере, очень ему этого хотелось.

Но тут подоспел отец Женьки Зеленцовой и худо-бедно утихомирил всех.

Наша Александра Михайловна примчалась, когда драка уже прекратилась. Впрочем, догадаться, что сейчас произошло, было несложно. Димка, всегда такой лощеный, стоял взъерошенный, расхристанный, с пылающими глазами и разбитой губой. Ворот его хенли был разорван, а джинсы – в пыли. Попович выглядел не лучше.

Александра Михайловна выкатила от ужаса глаза, на секунду зажала рот ладонью, как будто здесь, как минимум, развернулась кровавая бойня, а потом принялась охать и причитать.

– Какой кошмар! Безумие! Как такое могло случиться?!

Ольга Юрьевна тоже подошла, но в отличие от нашей экзальтированной классной, сохраняла спокойствие, но что больше всего меня порадовало, незамедлительно приняла сторону Димы.

– Вы в своем уме, Алексей Витальевич? Вы что творите? – строго отчеканил она.

– Вас тут не было, вы ничего не знаете, – тяжело, с присвистом дыша, грубовато ответил ей физрук.

– Я знаю, что вы устроили драку с учеником! С ребенком!

– С ребенком? – усмехнулся он, наверное, намекая на то, что Дима на целую голову выше его и гораздо шире в плечах.

– Для нас и для вас он – ребенок. Вы вообще отдаете себе отчет в том, что делаете?

– Этот… кхм... ребенок, уважаемая Ольга Юрьевна, сам на меня набросился. Мне что, прикажете, надо было стоять смирно? Позволять ему бить меня? Учителя?

– Так и есть, – вмешался Матвейчук. – Ваш Рощин первый кинулся на Алексея.

– Он за меня вступился, – не могла смолчать я.

– В смысле? – Ольга Юрьевна повернулась ко мне, вопросительно выгнув бровь.

– Алексей Витальевич… он приставал ко мне.

– Что?! – Попович аж взвизгнул в таком