Неисторический материализм, или ананасы для врага народа - Елена Антонова

– Захар Африканович, не изводите себя, – мягко сказал старичок. – Ведь еще ничего не известно.

Захар Африканович молча дернулся на кровати.

– И потом, – продолжал старичок, – фортуна так переменчива, так переменчива, что бывают совершенно неожиданные повороты судьбы.

– От души с вами согласен, – с энтузиазмом поддержал его Сергей. – Я тоже считаю, что мы будем переживать неприятности по мере их поступления. Вас как зовут? – обратился он к старичку.

– Вениамин Карлович, – протянул тот сухонькую ладошку. – Вот из-за имени и сижу. Из-за отчества, вернее, – поправился он. – Хорошо, что батюшка не дожил… А вот он, – показал он на молодого мужчину, – Терентий Патрикеевич. А вас сюда за что, не сочтите за любопытство? – в свою очередь спросил он Сергея.

– А за то же, за что и всех вас, – весело ответил Сергей. – То есть ни за что. Просто так. Полагаю, здешнему ГПУ понравилась моя мебель. Желают меня расстрелять, а мебель конфисковать. Приговор мне объявили по дороге в тюрьму, – объяснил он.

– Ну и чего вы веселитесь? – вдруг накинулся на него Захар Африканович. – Вот погодите, сейчас вас вызовут на допрос, а обратно приволокут и бросят в угол, как мешок тряпья. Тогда посмотрим, останется ли у вас ваш идиотский оптимизм.

– Ну зачем же вы так, – огорчился старичок.

– Посмотрим, – согласился Сергей. – Но это будет потом. А пока я еще в игре.

Он огляделся. Ему нужен был повод подойти к окну и подняться на стул, чтобы прикрепить видеокамеру. Она должны была быть напротив двери и как можно выше, чтобы в ее обзор попадали все, кто в ней находится, включая надзирателей. Последние должны были попадать в кадр сразу же, как только откроют дверь.

– Как тут у вас вид из окна? – спросил он, выглядывая на пустой заснеженный тюремный двор, который немного оживляла вышка с часовым. Часовой явно замерз и дул на руки. – Не дует? – продолжал он, проводя рукой вдоль рамы. – А это что такое? – уставился он на стену над окном и пошарил там ладонью. – А, нет, показалось, – сокрушенно сказал он. Установив камеру, он повеселел и уставился на Захара Африкановича.

– По-моему, что бы вам сейчас не помешало, так это рюмка хорошей водки. Да и всем остальным тоже, – добавил он, зачем-то помахав рукой в сторону окна.

В лаборатории Митя с Андреем переглянулись.

– В «Поле чудес» играет! Он, видите ли, добренький у нас!

Сердобольный француз встрепенулся, увидев, что девушки уже упаковывают барсовский коньяк «Хенесси», семгу, хлеб и ветчину.

– Мальчику надо бы валерьянки, – заметила Катюша.

– За ней еще в аптеку бежать. Будет с него «Сникерса» для начала, – ворчливо ответил Митя.

– Не надо в аптеку, – вздохнул Барсов и вынул из кармана упаковку валерьянки в таблетках. – Вы думаете, я с ней расстаюсь в последнее время?

Что касается Захара Африкановича, то, услышав про водку, он просто взвился.

– Послушайте, вы! – закричал он. – Вы что, издеваетесь над нами?

Вениамин Карлович грустно вздохнул.

– Мне бы кашки овсяной. Не принимает у меня желудок здешней баланды.

При словах о водке четвертый мужчина слез с кровати и нервно заходил по комнате.

– Водка! – иронично сказал он. – Думаю, что нам теперь до конца жизни даже чаю хорошего не попробовать. Да что вы все о еде, – перебил он сам себя. – Мне сына-то теперь не увидеть, вот как! Ему скажут, что его отец – враг народа!

Сергей посмотрел на них на всех и опечалился. В таких нервных условиях он не согласен был работать.

– Все понимаю, – сказал он – но, поверьте мне, у вас все будет хорошо.

– Вы либо идиот, – нервно воскликнул Захар Африканович, – либо провокатор.

– Ни то, ни другое, – убежденно сказал Сергей. – Я – очень хороший человек. Просто не все это сразу замечают.

Он отошел к дверям и нерешительно подергал. Заключенные насмешливо наблюдали за ним.

– Простите, – смущенно сказал Сергей. – Вы не могли бы отвернуться? Мне надо тут поправить…

Убедившись, что на него не смотрят, он быстро нажал на диск.

– А простыню зачем притащил? – спросил Андрей.

– Так она сама как-то… Она с кровати свешивалась.

Они взглянули на монитор. Кровать мужчины, который сокрушался, что не увидит сына, оказалась без простыни. Это, судя по всему, вызвало его огромное негодование.

– Ну, понимаю – сам сбежал, – говорил он, возмущенно простирая руки над кроватью. – Но если ты порядочный человек, то чужую простыню…

– Ох и зануда! – вздохнул Сергей, махнув рукой, на которой висела простыня. – Я понял! – продолжил он. – Чтобы заставить человека забыть большое горе, надо изводить его мелкими неприятностями!

– Как это сбежал? – удивился Вениамин Карлович. – Отсюда не сбежишь. Увели, наверное.

Психологи, наблюдавшие все это в кабинете у Барсова, замерли в ожидании, что скажут заключенные об исчезновении Сергея.

– Обвинят его в том, что он – подставной агент ГПУ, – предположил умудренный годами и жизнью седой психолог из Москвы.

– Неужели на допрос уже увели? – поразился Вениамин Карлович. – Так ведь даже и дверь вроде не открывалась…

– Ха! – презрительно воскликнул Захар Африканович. – Он наверняка подсадная утка НКВД.

Седой психолог торжествующе поднял указательный палец.

– Не говорите ерунды, – хором заявили Терентий Патрикеевич и Вениамин Карлович. – Если бы он был подсадной уткой, его бы не стали так рассекречивать.

Седой психолог смущенно кашлянул.

Вениамин Карлович охнул и сел на кровать.

– Я знаю, – прошептал он. – Он, наверное, американский шпион.

Терентий Патрикеевич и Захар Африканович задумчиво покивали и устремили глаза на дверь, за которой, как они считали, скрылся Бахметьев.

– Если шпион, тогда конечно… – неуверенно протянул Терентий Патрикеевич, не совсем представляя себе, что такого есть в организме американских шпионов, что позволяет им исчезать из запертых и охраняемых помещений. Наверное, изобрели что-нибудь. На то они и американцы.

– Что делать будем? – вопросил Терентий Патрикеевич.

– Сидеть, батенька, – развел руками Вениамин Карлович.

– Да нет. Со шпионом-то что делать?

– А зачем нам здесь что-то делать? – рассудительно заметил Захар Африканович. – Вон НКВД пусть делом займется.

На том обитатели камеры и порешили. И в самом деле, у них своих забот хватало. На разоблачение шпионов у людей, сидящих в тюрьме, как-то не остается энергии.

Сергей подошел поближе к монитору.

– Фу, – сморщилась Катюша. – Ну и запах.

– Я скоро весь этим провоняю, – возмутился Сергей. – Вечером, как хотите, а я приду в душ.

– Эй, смотрите, к ним гости, – заметил Митя.

Дверь камеры действительно распахнулась, и на пороге показался разгневанный Скворцов.

– Заключенный Бахметьев?! – рявкнул он.

Ответом ему была мертвая тишина. Скворцов удивленно оглянулся.

– Заключенный Бахметьев?! – вопросил Скворцов, удивленно озираясь. – Где заключенный Бахметьев?

– Как где? Вы же сами его увели, – в свою очередь удивились заключенные.

– Как увели? Кто?!

– Так ваши же. Они ведь не представляются, – ответил за всех Терентий Патрикеевич.

Скворцов молча захлопнул дверь.

– Сейчас придет целая команда. Двигай, Сергей, – похлопал его по плечу Барсов.

 – Опять двигай, – проворчал он для порядка, подхватил увесистый пакет и оказался прямо в камере.

Заключенные уставились на него.

– Вас же только что тут не было, – пробормотал мальчик.

– Ну да, – согласился Сергей. – Вот! – Он поставил на стол пакет.

– Как это? – хором спросили все, жадным глазами глядя на пакет.

– Я, братцы, продал душу дьяволу. Теперь прохожу сквозь стены.

Дверь резко распахнулась, и в нее ворвался Селиванов с двумя военными.

– Встать! Обыск! – проорал он и увидел Бахметьева.

– А ты откуда взялся? – вырвалось у него.

 Сергей притворился очень удивленным:

– В каком смысле? Вы же меня сами привезли. Но, если хотите, могу уйти домой.

Озадаченный Селиванов повернулся и выбежал разбираться со Скворцовым.

Тот в это время сидел в своем кабинете и беседовал с Иосифом Виссарионовичем Сталиным, который невесть как там оказался. Когда Скворцов вошел, он мог поклясться, что там никого не было. А когда он поднял голову от стола, генералиссимус как ни в чем не бывало сидел у окна и молча хмурился.

Селиванов застал Скворцова в тот момент, когда он, оживленно жестикулируя, горячо уверял подоконник в гуманном обращении с заключенными. В пылу рвения он как-то не заметил, что вождь исчез, забыв откланяться.

Селиванов был так озабочен душевным состоянием своего верного подчиненного, что на время даже забыл о новом заключенном, которого он давно мечтал заполучить в одну из камер вверенного ему учреждения.