Невидимая река - Эдриан Маккинти

В «Денвер пост» были только две коротенькие статейки, так что после пары дополнительных справок я вскорости просматривал микрофильмы «Денвер диспетч», ныне не существующей газеты, которая выходила в западной части города, в предгорьях.

Губернаторская академия Брайта, открывшаяся в конце девятнадцатого столетия частная школа-интернат для мальчиков на юго-западе Денвера, хоть и не стояла в одном ряду с Эндовером или Эксетером, однако была, несомненно, самой лучшей школой штата, в нее поступали ученики со всей страны. Туда принимались мальчики одиннадцати лет, а оканчивали школу они в семнадцать. Почти половина выпускников по окончании школы поступали в самые элитарные университеты — Гарвард, Йель или Принстон. Спорт здесь был в большой чести. Американский футбол, обычный футбол, хоккей на льду, баскетбол, лакросс, даже крикет и регби. Кто-то занимался фехтованием, бегом; зимой по пятницам все катались на лыжах. Учеба, конечно, была на первом месте, но занятия спортом вознаграждались стипендиями и всячески поощрялись.

Сборная по лакроссу была одной из самых престижных в школе. Лакросс не известен в Ирландии, поэтому я отвлекся и стал выяснять, что это за игра. Le jeu de la crosse. Индийская игра с французским названием, популярная среди учащихся частных школ. Игра для элиты.

Инцидент произошел в мае 1973 года, но информация о нем не сразу попала в газеты.

В академии была своя школа выездки, которой принадлежали полдюжины породистых лошадей и еще полдюжины пони для прогулок. У хозяина школы Томми Прествика, отца-одиночки, были две дочери: старшая уехала учиться в колледже, а младшая, Мэгги, жила в доме отца за перестроенным корпусом конюшни. У Томми была масса обязанностей, и он, по его собственным словам, сказанным репортерам, радовался самостоятельности Мэгги, которая, как он полагал, могла позаботиться о себе сама. Он не упомянул, что дочери не было дома целых два дня — до утра второго мая. Лишь тогда он обратился к директору школы, а тот вызвал полицию. Академия, насколько я мог судить, была в хороших отношениях с полицией Денвера, стало быть, на последнюю можно было рассчитывать.

Само собой, результаты полицейского расследования оказались далеко не радужными. У меня сердце кровью обливалось, когда я читал микрофильм.

Вместе с крупнозернистой фотографией бесхозного здания в выпуске «Денвер диспетч» от третьего мая содержалась следующая передовица:

Маргарет Прествик, пятнадцатилетняя дочь Томми Прествика, хозяина конюшни Губернаторской академии Брайта, была найдена мертвой вчера вечером в заброшенном помещении, бывшем отеле, в миле от кампуса академии. Полиция не разглашает подробностей происшествия, но представитель полицейского управления Денвера, офицер Энтони Сатклифф, утверждает, что пока «слишком рано говорить о причине смерти либо о том, подверглась ли Маргарет Прествик сексуальному нападению». Однако представитель коронерского управления Денвера заявил вчера поздно ночью, что Маргарет Прествик оказалась жертвой грязных игр…

В течение следующих нескольких дней «Денвер диспетч» опубликовала дальнейшие подробности случившегося. Маргарет Прествик не была изнасилована, но подверглась сексуальному нападению и после была задушена. Следов сопротивления внутри и снаружи здания не обнаружили; предполагалось, что Маргарет знала своего будущего убийцу и сама согласилась на свидание в бывшем отеле, который пережил пожар несколькими годами ранее и с тех пор пустовал. Полиция допросила множество людей, однако никого не обвинили и не арестовали. В масштабах штата, должно быть, это было серьезным событием, поскольку даже спустя два месяца репортер газеты, занимавшийся криминальной хроникой, Дэнни Лапалья, все еще писал о нераскрытом деле:

Четвертое июля, в кампусе Губернаторской академии Брайта тишина. Школа не работала две недели, и новый семестр не начнется, пока не пройдут долгие летние каникулы. Когда же начнутся занятия, новые школьники, без сомнения, узнают о жутких событиях первой недели мая, когда в миле от того места, где сейчас находится корреспондент, была зверски задушена дочь бывшего хозяина школьной конюшни. Полиция Денвера, похоже, уперлась в стену, и неудивительно, что Томми Прествик, безутешный отец убитой, уволился, оставил академию ради того, чтобы быть ближе к единственной оставшейся у него дочери, живущей в Новом Орлеане…

Далее тема не встречается до ноября, когда Дэнни Лапалья вдруг появляется с сенсационной новостью. На этот раз, правда, его статья была только на пятой странице.

Корреспонденту удалось узнать, что полицейское управление Денвера допросило всех членов сборной академии по лакроссу в связи с убийством Маргарет Прествик в мае этого года…

Далее в репортаже рассказывалось о том, что крошечный кусочек галстука — атрибут формы для игры в лакросс — был обнаружен в зубах Мэгги. Каждый ученик академии носил форму — черный блейзер, черные брюки, белая рубашка. Однако членам команды дозволялось носить галстук сборной, а не обычный школьный. В академии было три футбольные и две баскетбольные команды, но только одна — по лакроссу, в которой числилось десять основных игроков и трое в запасе. Все тринадцать были подвергнуты тщательному допросу, но никто не признался в том, что хоть в какой-то степени был в курсе дела. Полиция не исключала возможности того, что какой-либо ученик, не состоявший в сборной по лакроссу, использовал форменный галстук команды в качестве орудия преступления.

Но у полиции не было той информации, которой располагал я, о том, что спустя двадцать лет игрок сборной по лакроссу Алан Хоутон шантажировал игрока той же команды, Чарльза Малхолланда. Возможно, по поводу убийства, а может, и нет. Само собой, стоило бы продолжить разыскания.

Непонятно, что я чувствовал. Возбуждение, оттого что, возможно, напал на след? Причем след этот означал, что Чарльз, муж Амбер, совершил не одно убийство. Грозила ли Амбер опасность? Продолжать расследование в любом случае было необходимо.

Я попробовал встретиться с Дэнни Лапальей, но его вдова сказала мне, что тот умер от рака в 1983 году. Может, это была пустая трата времени, но я, сказавшись больным, взял отгул и наведался в ту школу.

Это уже не был интернат, и теперь половина учащихся были девочки. Далековато оказалось, на такси ушло двадцать долларов. Замечательный кампус: здания, увитые плющом, плавательный бассейн, парк со статуями.

Помощнику директора школы я сказал, что подумываю пристроить сюда своего приемного сына, и тот проводил меня, но никакой информации из него выудить не получилось, поскольку он был на должности помощника всего пару лет. С его разрешения я прошелся по территории кампуса. Лошадей больше не было, бывшее стойло превратилось в стоянку для школьных автобусов. Под стоградусной жарой я протопал вдоль пересохшего ручья и поля бурого цвета к тому месту, где находился тот злосчастный бывший отель. Повсюду торчали знаки, предупреждающие об опасности пожаров.

Старый отель снесли, интенсивность новой застройки исключала всякую надежду отыскать хоть какие-нибудь решения, ключи к убийству Мэгги.

И только на обратном пути через пыльное поле, под лучами беспощадного солнца Колорадо я понял, почему парни предпочли встретиться с Мэгги именно здесь. Школьный кампус находился на холме, с которого все окрестности были как на ладони. Оттуда за много миль можно было разглядеть идущих полями двоих в школьной форме. Исключение — та часть поля, что вела к заброшенному отелю, поскольку она скрывалась за плоским холмом, уходившим вниз от кампуса. Со стороны склона пересохший ручей, ведущий к сараю, и сам сарай были в «мертвой зоне». Стоило перевалить через плоский холм, и тебя уже не видать. Отличное место для свиданий.

Возможно ли, чтобы она согласилась встретиться с обоими? Непохоже.

На фотографии Чарльз был высоким статным красавцем, по сравнению с ним коренастый, простоватый Алан выглядел неказисто. В качестве догадки я предположил бы, что Алан пришел следом без приглашения. Что было дальше — большая загадка. И тогда никто толком не мог ничего сказать, и сейчас тоже.

Я вернулся в школьную канцелярию и спросил, не могу ли я заглянуть в базу данных со сведениями о выпускниках — хотел выяснить, кто как устроился в жизни. Они были рады предоставить мне сведения за последние лет двадцать или около того. Все было внесено в каталог. Имя Алана Хоутона встречалось три раза. В 1984 году он жил на рю Сент-Винсент, пробовал стать — кем бы вы думали? — художником. В 1989 году он в своем родном Нью-Йорке «работал в театре». В 1992 году перебрался в Денвер, где приобрел студию, «чтобы продолжить свои опыты в области искусства». На крупнозернистой фотографии восьмидесятых годов был изображен осунувшийся молодой человек с застывшей улыбкой и чем-то вроде парика каштанового цвета на голове.