Новый Мир ( № 5 2013) - Новый Мир Новый Мир

— А что на самом деле может ей сниться? — допытывал он меня.

И вправду, что? В последний раз она рассказывала такой сон: будто бы стихают морозы и устанавливается теплая новогодняя погода. И вечером, когда накрывает темнота, оказывается, что вокруг совсем ничего нет. Только темнота и ничего кроме. И тогда Господь бросает все свои дела и начинает прорисовывать на картах и в атласах линии рек и озер, границы, нейтральные полосы и демаркационные зоны, прорисовывает маршруты птиц в воздухе и рыб в океане, открывает воздушные коридоры и закачивает нефть в недра стран, которые ему особенно нравятся. Нервничает, торопится с этим всем, пока не выпал снег. А она, наоборот, спит спокойно и безмятежно. Потому что знает — снег все равно не выпадет, пока она не проснется.

4

Каждое окно, что зажигается среди июльской листвы, каждая дверь, что ведет из темноты, каждая ночная аптека и закрытый банк, каждый двор, поросший травой и засаженный деревьями, каждый зам о к и почтовый ящик, номер дома на стене и сквозняки на высоких крышах — все было наполнено голосами и шепотом, тихим пением и чьими-то вздохами — обычными звуками ночной жизни, которая шла себе, не обращая особого внимания на твое присутствие. Города, в которые мы попадаем, как правило, редко реагируют на наше появление — у них достаточно собственных дел и забот, чтобы обращать внимание на каждого прибывшего пассажира. И наоборот, ты, впервые сюда попав, стараешься выяснить расположение всех важных маршрутов и главных нервных точек, с которыми придется в дальнейшем иметь дело. Выясняешь, еще даже не слыша голос а тех, кто своими историями наполняет квартиры и коридоры, телефонные будки и трамвайные остановки. Истории эти ты отследишь позже, уже после того, как разберешься с названиями улиц и определишься со стратегическими объектами, которые и обеспечивают непрерывное кровообращение ландшафта, четкую и неутомимую работу его сердечных клапанов. Тем более, что истории в основном были связаны именно с этими объектами.

Ты находил их сам, случайно и бессистемно, натыкался на них в темноте, оказывался рядом с ними среди утренних дождей. Сразу же чувствуя, что где-то тут, на расстоянии прикосновения, в соседней комнате тянутся провода и кабели, по которым передается вся самая важная информация этих кварталов, где-то рядом с тобой идет большая каждодневная работа по организации жизнедеятельности всего этого хозяйства, всех этих нагромождений камня и зелени, и то, что ты подошел на такое близкое расстояние к главному, к тому, что обычно скрывают, — это неслучайно. Надо теперь держаться этих зданий, соблюдать незримые правила, никому ничего не говоря и ни от кого ничего не скрывая.

Конторы, в которых переписывают от руки все предписания этого мира, пивные, где настаивается отрава для врагов, дворцы пионеров и дома быта, подземные туннели и мастерские художников, пункты приема стеклотары, наполненные прокламациями, и спортивные залы, переоборудованные под залы заседаний — город, что открывается всеми своими дверьми, ямами и провалами, заставляет любить и принимать себя со всеми своими загадками и головоломками, заставляет защищать все эти пристанища сумасшедших и отверженных, поддерживать коммуны преступников и посещать курсы снайперов. И ты держишься за потайные коммуникации, за его запутанные фрагменты и трагические биографии, пытаясь любой ценой сберечь весь этот хаос и всю упорядоченность, из которых города, собственно, и состоят. Ведь хаос и упорядоченность тоже имеют обыкновение исчезать, уступая место пустоте и теням.

Иногда мне кажется, что кто-то вынул из этого города самое важное, скажем органы дыхания, и дыхание его от этого останавливается и замирает, и эта аритмия, замирание дыхания свидетельствуют, что все давно и безнадежно изменилось, потеряло свой изначальный вид, приобрело новые, необычные и не всегда привлекательные черты. Каждый из нас держится за свое прошлое, словно за твердую морскую поверхность, стараясь не слишком от нее удаляться. Это вопрос неуверенности и страха — слепое доверие к знакомым лицам и именам, безосновательная уверенность в том, что прошлое останется с нами навсегда, не предаст нас, от него всегда можно будет оттолкнуться, чувствуя его тепло и упорядоченность. Но время вымывает его, это наше прошлое, как прибрежные почвы, взрывая четкие береговые линии, взламывая всю его согласованность и размеренность. И ты вдруг не можешь досчитаться важных вещей, не узнаешь лиц и путаешь имена, а главное — видишь фатальные изменения и потери, которые произошли с городом, чувствуешь сквозняк в пространстве, замечаешь черные дыры в парках и на улицах, в которых навсегда исчезло что-то очень важное, что-то, чего, без сомнения, тебе всегда будет не хватать.

Проще всего было бы увязать это с ностальгией. Ностальгией по временам, когда все мы были вместе, когда всем нам было хорошо в этом городе, когда друзья были моложе и выглядели не так изломано, когда никто еще не сдался, не перешел на сторону врага, и жизнь казалась настолько бесконечной, что начало всех дел и проектов можно было смело откладывать на неопределенный срок. Но дело тут не в ностальгии. Ничего общего с ностальгией нет у твоего желания отстаивать дома, в которых ты прожил все эти годы, с попытками удержаться на этих улицах, защитить теплый кирпич и сухую летнюю зелень. Нет никакого прошлого. Оно находится исключительно в твоих снах, вместе с ними появляясь и вместе с ними исчезая. Но существуют оконные рамы и перекошенные двери, мокрые от тумана тротуары и университетские стадионы, на которых все это прошлое и начиналось. Существуют бесчисленные лица и имена, короткие приветствия, уверенные жесты, тысяча тысяч историй и биографий, из которых и сложена реальность. А после все уже зависит от тебя — какие из этих историй ты способен расслышать, какие из них станут тебе понятны, которые из них ты будешь готов рассказать. Непрерывное многоголосие, присутствие в твоей жизни героев и предателей становится главной темой разговора, задавая рассказу направление и звучание. И говоря о городах, в которые ты никак не можешь пробиться, пути в которые оказываются надежно заблокированными и перекрытыми, ты в первую очередь используешь эти давно услышанные и легко воспроизводимые голоса, истории, которые они пересказывали, их предостережения и наставления, лозунги и манифесты.

Не остается ничего другого, кроме как держаться за город, который в свое время открыл тебе все свои убежища и потайные люки. Ты должен беречь их от исчезновения и деформации. Ты обречен входить, как в воду, в пустые сентябрьские переулки, где листва засыпает автомобили, а из окон выбрасывают старую мебель. Потому что стоит только один раз в них не войти, как рискуешь потерять их навсегда, и тогда у тебя останется только твоя ностальгия — грустное безнадежное желание жить призраками и вымыслами, оправдывая собственную слабость любовью, а неуверенность — нежностью.

Не остается никого, кроме прохожих и посетителей кафе, пассажиров подземки и обитателей гостиниц, которые глядят поутру в небо, пытаясь разглядеть проблески солнца. Сплетни и байки, фантастические сюжеты и свидетельства очевидцев — поэзия начинается там, где слышны голоса, где продолжается разговор, где у тебя есть собеседник, который о чем-то тебя спрашивает, не требуя ответа. Поэтому так важно чувствовать их присутствие, так необходимо узнавать их на улицах и здороваться в магазинах, перебирать в уме их имена и сопоставлять их свидетельства. Пока из черных ниток времени ткется бесконечная и оптимистическая хроника сопротивления и криминала. Пока продолжается твое непосредственное участие в жизни и вырабатывается твоя личная ответственность за каждую смерть. Пока из теплых подъездов каждое утро выходят на улицы герои, апостолы и женщины.

Перевел с украинского А. Пустогаров

Пустогаров Андрей Александрович родился в 1961 году в г. Львове, окончил МФТИ. Член союза “Мастера литературного перевода”, перевел произведения Сергея Жадана, Издрыка, Тараса Прохасько, Юрия Андруховича и др. Живет в Москве.

Земли надежды

Каграманов Юрий Михайлович родился в 1934 году. Публицист, философ, культуролог. Автор книги «Россия и Европа» (1999) и многочисленных публикаций. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.

Немногие сыны остаются верными,