Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа - Рустам Эврикович Рахматуллин

Государев Конюшенный двор в Кремле на акварели Федора Алексеева. 1800-е. Фрагмент

Итак, Москва разделена почти по вертикали. Левая половина, западнее Мещанской – Сретенки – Милютинского переулка, может быть названа вмещающим ландшафтом Нового времени.

В Замоскворечье к западу прибавлены Берсеневка, низина Парка искусств и возвышенность Калужских улиц от Нескучного до Шаболовки.

Ему же, западу, принадлежит веер интеллигентских проспектов новой Москвы, расходящихся от Калужской заставы (площади Гагарина).

Любовь предпочитает запад так же, как предпочитают ее Просвещение и лицедейство. Театр эстрады помогает палатам Аверкия Кириллова подверстывать Берсеневку к Арбату, а филиал Малого театра на Ордынке, то есть на востоке, смотрится лишь островом. Так островами смотрятся театры, институты и библиотеки всей восточной половины города.

Но обе половины неоднородны, разделены в себе. Широтное деление на четверти не менее существенно. На западе оно проходит между Арбатом и Неглинным Верхом как равно облюбованными, но не одинаковыми по характеру любви пространствами. Успенский Вражек, Патриаршие Пруды и Пресня пытаются преодолеть это деление, размыть его межу. Водораздельная Тверская улица готова стать межой.

Восток делен на четверти по нижней Яузе и Золотому Рожку. Юго-восток Таганки и Замоскворечья консервируют традицию. Тогда как северо-восток (условная Покровка) из века в век меняет знак. За новизну на северо-востоке стоят опричный Малый Арбатец и петровская средняя Яуза. Даже становясь фабричной, старообрядческой, военной, средняя Яуза вмещала и вмещает ныне цитадели западного Просвещения.

Замыкая круг любовной карты, нужно возвратиться в его центр. Хотя бы для того, чтобы напомнить: старинное облюбование Кремля, его обжитость царским любовным мифом не означают вестернизацию. Какой бы яркой любовной краской ни зарделся Кремль на нашей карте, – именно государева любовь держит его на стороне традиции. На стороне Замоскворечья и Таганки. На стороне Китая и земской Покровки, вместе именующихся подкремлевьем, то есть междуречным продолжением Кремля.

В подобном начертании восточным рубежом вестернизации как будто остается линия кремлевских и китайгородских стен вдоль нижнего течения Неглинной и само это течение. Но если у Замосковоречья есть облюбованная западная кромка; если безлюбовность Китай-города знает шереметевские исключения Никольской улицы; если в самом Кремле существовал первоначальный Опричный двор, – значит, необходимы уточнения границ.

Тесть Льва Толстого служил по дворцовому ведомству, и семья Берсов жила в Кремле. Поэтому Лев Николаевич обвенчался с Софьей Андреевной (1862) в кремлевской дворцовой церкви Рождества на Сенях.

Это очень трудно представить. И потому, что графу предстояло олицетворить арбатскую интеллигенцию, и потому, что Кремль – удел любви державной. Да, по символическому смыслу таинства венчания, каждая чета однажды коронуется. И все-таки венчальный свет толстовской свадьбы растворен в ярчайшем свете древних царских бракосочетаний.

Просто Кремль не замок посреди Москвы, а первый город. И как такой, может таить в себе скрытые трещины дальнейших разделений.

Вспомнить о том, что церковь на Сенях принадлежала женской половине царского дворца. Что эта половина побывала первым из Опричных дворов Ивана Грозного; можно сказать, Арбатом самого Кремля.

Тот же Толстой еще по крайней мере дважды приведет любовь в черту Кремля, а именно в Сенат, в зал заседаний Окружного суда. Там будут слушаться дела Катюши Масловой и о двоемужестве Лизы Протасовой; там застрелится Федя Протасов, «живой труп». Но эти слушания были судом традиции. Дворец Сената не опричен. Как весь восток Кремля, он солидарен с земщиной.

Церковь Рождества Богородицы на Сенях (слева) на акварели Фридриха Дюрфельдта «Старый царский дворец в Московском Кремле». 1810-е. В центре – Теремной дворец, справа – Успенский собор

(Не был опричен и Малый Николаевский дворец Фамилии, стоявший в Чудовом монастыре, первоначально резиденция архиепископа; дворец, определенно дополнительный к Большому царскому дворцу.)

Кремлевские сюжеты Толстого, в отличие от собственной его истории, длят пусть не царскую, но земскую, а не опричную любовь. В отсутствие царей, в царственном зале бывшего правительствующего Сената, в заниженном регистре судебных разбирательств.

Сенат построен у стены по Красной площади, а все, что можно полагать иным Кремля, выстраивалось вдоль стены по стороне Неглинной либо тяготело к ней.

Так тяготел царицын двор, первый Опричный двор Ивана Грозного. Построенный на месте этого двора Кремлевский дворец съездов – современная опричнина в Кремле, его иное. Как кремлевский Опричный двор был связан с опричным Арбатом, – так Кремлевский дворец съездов идейно и архитектурно связан с Новым Арбатом, с улицей этого имени.

Между Дворцом съездов и крепостной стеной, словно причалив к ней, стоят палаты Ильи Даниловича Милославского, первого тестя царя Алексея Михайловича. Вот жест, обратный жесту выноса Опричного двора: дом тестя государева словно внесен в черту Кремля из предназначенного Занеглименья. Теперь это единственный оставшийся в Кремле дом частного происхождения. Знак частности, воспоминание о ней в Кремле.

По смерти Милославского палаты стали частью государева дворца и сообщились с его женской, задней половиной переходами над улицей. Придворный театр, первый театр в России, навсегда усвоил новому дворцу название Потешного. А первая потеха, поставленная в нем, была иносказанием любви царя к Нарышкиной.

В конце XVII века дворец опять жилой, служа для помещения царевен и вдовствующих цариц. Как тонко понимал Забелин, дополнительный дворец ответил разобщению династии по крови Милославских и Нарышкиных.

«Вид в Кремле на Потешный дворец со стороны внутреннего двора». Акварель Федора Алексеева и учеников. 1800-е. Слева – кремлевская стена. Над дворцом – звонница и трехглавие домовой церкви

Потешный дворец (Комендантский дом) со стороны Дворцовой улицы. Фото из Альбомов Найденова. 1884.В центре – бывшая домовая церковь с утраченным трехглавием

В явлении Потешного дворца осуществилась логика царя Ивана, которая заставила его искать обособления в самом Кремле, на