Мир, где меня ждут. - Марина Дементьева

— М-да, верно мастер Грайлин разорялся на тот счет, что люди почем зря обижают ослов, поскольку ни один из них не сравнится с тобой в упрямстве! — На лице Трея появилась слабая улыбка, впервые за последних несколько безрадостных дней. — Ладно, уж коли ты что решил, то так оно и будет. Да и я, по совести говоря, не прочь испортить праздник нашему великолепному владыке. Пошли, друг! Покажем нашим зубастым и когтистым приятелям!

— Вот теперь ты мне нравишься, Трей, — улыбнулся Демиан. — Проведем этот месяц с наибольшей пользой. Вперед!

— Ну что ты, в самом деле, носишься туда-сюда как маятник! — в сердцах произнес мастер Грайлин. Старый колдун сидел под Картой Земель в потертом кресле, держа на коленях неизменные рукописи. Мастер Коган, который пришел в кабинет учителя в поисках временного пристанища, действительно не мог найти себе места вот уже две недели, с тех пор как Демиан и Трей ушли в Антариес, и до сего дня от них ни слуху, ни духу. — Да успокойся же ты! — прикрикнул учитель. — От того, что ты здесь с ума сходишь, твоим обалдуям ни холодно, ни горячо. Только мне на нервы действуешь почем зря уже половину лунного цикла.

Мастер Коган порывисто пересек комнату и сел в кресло напротив, по привычке запустив пальцы в волосы. По привычке… Этой привычки не было бы, не будь у него учеников. Эти двое, которых он принял под свою опеку десять лет тому назад, с тех пор не давали ему ни минуты покоя. Они стали для него всем. Не имея по Закону права на собственную семью и детей, мастер Коган отдал Демиану и Трею без остатка всё свое нерастраченное тепло, вложил в них душу, научил всем магическим и боевым премудростям, более того — воспитал из них честных и порядочных людей. А теперь, теперь — Магистр отправил их на верную и страшную смерть, не оставив парням никакого выхода. Вырвешься из Антариеса — объявят преступниками и казнят свои же товарищи — позор, смерть, боль. Останешься в Лесу — неминуемо погибнешь без поддержки и знаний учителя, без необходимого оружия, элементарных припасов, воды. И опять — страх и гибель. И неизвестно еще, что хуже. Но в любом случае Магистр добьется своего — ненавистный ему Демиан и еще один бунтарь, подрывающий его власть, более не будут представлять для него угрозы. Коган застонал, заскрипел зубами от бессильной злобы и безысходности.

— Хватит себя казнить, Коган, — спокойно сказал Грайлин. — Они были бы не они, если б поступили по-другому, забыли обо всём, чему ты их учил.

— Так может, я их не тому учил? — предположил несчастный наставник.

— Перестань! — жестко осадил его Грайлин. — Лучше погибнуть с честью, чем всю жизнь ползать в грязи.

— Но я-то не хочу, чтобы они погибли! — в отчаянии вскричал волшебник. — Мне они нужны живыми! Я хочу, чтобы они вернулись, такие же, молодые, красивые, упрямые! А не лежали мертвые где-нибудь в глубине Антариеса на радость Магистру!

— А ты не хорони их раньше времени, — сухо посоветовал безутешному ученику мастер Грайлин. — Если б они погибли, ты бы это сразу же почувствовал, будь уверен. А так — пол-луны прошло, еще столько же осталось. Не зря же они здесь учились, и, надо сказать, совсем неплохо учились. Демиан с десятком нарлагов играючи расправится, да и Трей — парень не промах. Они еще утрут нос Магистру, когда вернутся в Телларион, как ни в чём ни бывало.

— За это я и молюсь. — Коган поднялся со своего места; он и сейчас, после обнадеживающих слов старого волшебника никак не мог задушить в душе тревогу. За молодых учеников он переживал как за родных сыновей, если б они у него когда-нибудь были. Да Демиан и Трей и так были для него сыновьями, еще более близкими, чем, если б в их венах текла одна кровь. Родство по духу перевешивает всё остальное. Коган и не думал ни о чём другом, кроме как о своих учениках, безропотно исполнял поручения Магистра, такие издевательские, тяжелые и позорные, что и вспоминать об этом не хотелось. Но это всё ерунда, он-то сам переживет, выдержит и не такое, главное — как там мальчишки? Держатся еще? Перед глазами всё еще стояло, будто впечатанное в памяти лицо Демиана — сурово сжатые губы, сведенные брови, в недобро прищуренных глазах плещется непроницаемая темень с трудом сдерживаемой ненависти. И голос, вроде бы совершенно спокойный, но улавливается в этом внешнем спокойствии гулкий звон металла, песня встретившихся в смертельном поединке стальных клинков. «Ждите нас». Демиану невозможно было не поверить. Этот сдержанный на слова и эмоции парень никогда не давал пустых обещаний, что стало его негласным непреложным законом, правилом перед самим собой, своей внутренней совестью. Он сделает всё возможное и невозможное, преодолеет любую боль и страх, сокрушит все преграды, но выполнит данное слово. Так что мастеру Когану оставалось только надеяться и молиться за души своих учеников.

Девятнадцатый день месяца урожая телларионский замок встретил гробовым

молчанием. Боевые маги, целители, наставники, ученики, женщины из кухни точно так

же, как и обычно, исполняли свои непосредственные обязанности, сновали по своим делам, жизнь текла по-прежнему размеренно. Но нигде не слышалось веселых шуток, привычных городских баек, взрывов веселого смеха. Даже обыденные, всем знакомые приказы отдавались как-то мертво, невыразительно. Да что уж там говорить — беспечные вездесущие телларионские мальчишки, казалось бы, тоже прониклись общим настроением и вели себя противоестественно тихо, словно тоже понимали всю серьезность сложившейся в Замке ситуации. Парами и небольшими группками они степенно шагали по длинным запутанным коридорам и гулким залам, только изредка переговариваясь едва различимым шепотом, который не нарушал, а только нагнетал царящую под высокими сводами древнего здания тяжелую звенящую тишину. Взрослые обитатели замка воровато прятали глаза, а если всё же встречались друг с другом взглядами, тут же старались побыстрее разойтись, будто совершили что-то очень гадкое и хорошо знали об этом. На неестественно бледного Когана вообще старались не смотреть и по возможности реже сталкиваться с ним. То здесь, то там вспыхивали мелкие стычки, волшебники что-то ожесточенно доказывали, но делалось это скорее для того, чтобы успокоить собственную нечистую совесть, чем донести свое мнение до оппонента, по той причине, что думали все об одном и том же. Только Магистр, единственный из всего Замка, был как никогда доволен собой и весел, и от этого на душе становилось еще поганей. Время ползло до отвратительности медленно, словно издевалось над чувствующими за собой вину людьми. Конечно, каждый пытался доказать себе, что сделано всё возможное и даже больше — еще никогда Магистру не осмеливались высказать протест. Но беспокойной совести этого было мало. «Трус, слабак! — шипело и плевалось ядом в любом из них. — Не могли ничего возразить Магистру! Испугались, поджали хвосты, попрятались! Ведь знаешь же, знаешь, что он был неправ! Знааааешь! От того-то тебе сейчас так погано! А будет еще гаже, когда они не вернутся из Антариеса в назначенный срок, потому как вернуться оттуда нереально. Потому что в этом немалая доля твоей вины, как одного из общей толпы перепуганных жалких идиотов, трясущихся за свои шкуры. Чего-то там тихо бормотали, потому что всем стадом не так страшно, а как подал голос Магистр, как пригрозил, так сразу все и заткнулись, попрятали хвосты. А парней ни за что, ни про что приговорили к медленной и страшной смерти. А почему? А потому, что они Магистра не боятся, потому что поступают всегда по совести, не юлят, не прячутся за чужие спины, не цепляются за тепленькое местечко, открыто говорят правду, чего бы им за это ни было! За это их Магистр и боится, за это и отправил на погибель, с твоего попустительства! Да, с твоего, потому что каждый внес свой вклад, каждый промолчал тогда, когда надо было кричать, возмущаться, требовать отмены приговора! Трусость — страшный порок. А безразличие — еще того хуже. Какой же ты после этого ведьмак? Пустое место — вот ты кто теперь! Неужто настолько все слепы, что не видят очевидного? Нужно не покорно следовать приказам Магистра, какие бы несправедливые и пристрастные они ни были, только потому, что он — правитель и ему положено повиноваться по Закону, а нужно собраться всей толпой, всей массой и выразить протест, как это сделали ученики Когана! Только так можно добиться справедливости! Но нет, такого не случиться, потому что все слишком трусливы, слишком слабы, чтобы принять на себя этот риск и эту ответственность. Нет среди нас смелого лидера, который твердо уверен в себе и за которым без раздумий последуют все люди, раз и навсегда доверившись ему и вручив ему свои жизни. Вот Демиан, ученик Когана, мог бы стать таким вождем, вон как смотрел в глаза Магистру, без тени подобострастия или страха, хотя отлично знал, что ему грозит. Не унижался, не ползал перед ним на коленях, вымаливая пощады, потому что знал — правда за ним. Вел себя так, будто это от него зависит жизнь Магистра, то-то наш безукоризненный повелитель и заерзал, занервничал под этим взглядом, хотя — чего ему-то бояться? Да что теперь об этом думать — ни Демиан, ни его друг из Антариеса уже не вырвутся. Еще два свободных гордых человека погибли по приказу Магистра с нашего, всеобщего попустительства. Как теперь смотреть в глаза Когану??!»