Герои Курской битвы - Сергей Егорович Михеенков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В середине января 1943 года войска 21-й армии, прорвав оборону противника, начали быстро продвигаться в направлении Питомника и Гумрака. У Гумрака был освобождён лагерь советских военнопленных. Когда Чистякову доложили об этом, он прибыл в лагерь, побеседовал с пленными и приказал, чтобы раненых и больных немедленно доставили в санчасти и госпитали, а остальным выдать оружие и распределить по полкам и дивизиям, которые понесли большие потери. «Многих из бывших военнопленных мы представили к правительственным наградам, провоевали они в нашей армии до конца войны».
А затем, после успеха в районе Сталинграда, были тяжёлые оборонительные бои по сдерживанию противника, пытавшегося весной 1943 года взять реванш за сталинградскую катастрофу. Армия генерала Чистякова держала фронт на Обоянском направлении, чтобы предотвратить прорыв немцев к Курску. Положение было такое, что казалось, произойти может всё что угодно. В это время стало известно, что противник вновь захватил Харьков и Белгород. Но к Курску прорваться ему не дали части 21-й армии.
Так и образовался Курский выступ. Он, вспоминал Чистяков, «…далеко вытянувшийся на запад, как бы отрезал южную группировку от центральной. Это давало нам большие стратегические преимущества, но с другой стороны, возникала серьёзная угроза окружения нашей группировки на Курском выступе. Эти последним обстоятельством и решило воспользоваться фашистское командование. В ходе операции под кодовым названием „Цитадель“ предполагалось окружить и уничтожить войска Центрального и Воронежского фронтов, а затем нанести удар в тыл Юго-Западного фронта — провести операцию „Пантера“: разгромив армии всего южного крыла советско-германского фронта и добившись решительного изменения в свою пользу военно-политической обстановки, противник планировал нанесение мощного удара в северо-восточном направлении с задачей войти в глубокий тыл центральной группировки наших войск. Можно представить, как гитлеровцам хотелось этого, как мечтали они отомстить нам за Сталинград! Они даже отпечатали специальную листовку под заголовком: „Привет сталинградским головорезам!“, в которой угрожали 21-й армии за Сталинград всякими карами».
3
Чистяков вспоминал: «Итак, мы приступили к строительству своих оборонительных рубежей. Траншеи и ходы сообщения рыли глубокие — один метр семьдесят сантиметров, копали и строили блиндажи и укрытия, готовили позиции для огневых средств. Работы было много. Армия занимала шестьдесят четыре километра по фронту, и по всему фронту можно было ожидать наступления: болот и лесов, так называемых пассивных участков, неудобных для наступления, здесь не имелось.
Надо сказать, что в течение всей войны с гитлеровской Германией там, где воевала наша армия, не было пассивных участков. Кроме всего прочего, это заставляло создавать серьёзные армейские, корпусные и дивизионные резервы.
Оборона — тяжёлый и очень сложный вид боя. Оборонительные боевые действия протекают в трудных, подчас невыгодных для обороняющихся войск условиях. Противник всегда сосредоточивает превосходящие силы и средства на главных направлениях. Это превосходство иногда достигает трёх-, пятикратного размера. Поэтому каждому обороняющемуся воину приходится вести борьбу не один на один, а одному против трёх или пяти врагов.
Войска работали день и ночь. Причём особая сложность состояла в том, что на первых позициях бойцы копали в целях маскировки только в ночное время».
Первого мая армии вручили гвардейское знамя. Теперь она стала именоваться 6-й гвардейской. В дивизиях радовались: новые штаты, новое, гвардейское обеспечение.
Армии зарывались в землю.
В конце июня, когда уже миновали сроки ожидания немецкой атаки, Чистякову позвонил командующий войсками Воронежского фронта Н. Ф. Ватутин:
— Ну как, закончили работу?
— Конца-краю нет, роем, как кроты, день и ночь…
Особенно много земли было вырыто в местах противотанковой обороны. Артиллеристам помогала пехота. За несколько месяцев непрерывной работы малые и большие сапёрные лопаты бойцов блестели, как новенькие ложки из нержавейки.
В ближнем тылу шла боевая учёба: отрабатывали приёмы противотанкового боя, «обкатывали» новобранцев танками. Бросали учебные гранаты и бутылки, подпуская танк на 10–15 шагов. Бойцов учили укрываться, пропускать танк через траншею и поражать ручной артиллерией корму, моторную часть. Что и говорить, поединок с танком — бой особенный, жуткий, требующий, кроме ловкости и силы, хладнокровия, умения держать себя в руках. Некоторых новобранцев из нового пополнения во время «обкатки» по первому разу приходилось удерживать в траншее силой. После второй боец уже способен был держать в руках гранату. Учились день и ночь. А после каждой «обкатки» бойцы снова брались за лопаты. Чистяков вспоминал: «Мы рассчитывали на то, что немцы пустят много авиации, и неплохо подготовили противовоздушную оборону. Не одна сотня убежищ от бомбёжки и артобстрела, дзотов для пулемётов, для противотанковой артиллерии, сотни километров траншей были отрыты единственными тогда орудиями — киркой, лопатой и ломом. Траншеекопателей тогда мы не знали.
Вначале в частях было много недовольных: зачем, мол, столько рыть?! Даже кто-то в Москву жалобу на меня написал: мол, чересчур утомляет людей земляными работами. Но я был непреклонен и попросил наши политорганы лучше разъяснить солдатам важность этих работ: чтобы сохранить людей от обстрела и бомбёжек, надо было зарыться в землю».
В армию и до начала битвы, и до самого последнего её дня поступала новая боевая техника. Артиллеристы получали новенькие гаубицы, тягачи, модернизированные противотанковые пушки. Танковые бригады и отдельные полки обкатывали пахнущие заводской смазкой «тридцатьчетвёрки» и КВ, оборудованные радиостанциями и бортовыми переговорными устройствами.
В одном из послевоенных интервью Иван Михайлович анализировал: «Если под Москвой я имел на один километр фронта один-два противотанковых ствола, под Сталинградом пять-семь стволов, то на Курской дуге, на нашем основном направлении Белгород, Обоянь, Курск — 25–30 стволов. Это уже сила! Ведь каждая противотанковая пушка в состоянии вывести из строя два-три танка. Да и танков у нас стало куда больше. Если под Москвой был у меня один танк на один километр фронта, под Сталинградом два-три, то здесь десять и больше. То есть на каждые сто метров — танк!»
Гитлер, конечно, добился от своих конструкторов и промышленников производства мощной боевой техники: новые танки «Тигр» и «Пантера» по основным параметрам превосходили и «тридцатьчетвёрку», и КВ, и тем более ленд-лизовские образцы, поступавшие из Англии и США; самоходное орудие «Фердинанд» было противотанковой крепостью на гусеницах, её 88-мм пушка, оснащённая лучшим в мире «цейссовским» прицелом, способна была с двух тысяч метров поражать любой танк; противотанковая артиллерия получила великолепную 75-мм пушку, способную пробивать броню наших танков. Но промышленность Германии и всей Европы, работавшей на Третий рейх и его победы, уже не способна была производить эти прекрасные, по тем временам, образцы в массовом количестве. А война требовала именно массового применения того или иного вида оружия. «По своим боевым качествам „Тигры“ и „Пантеры“ представляли грозную силу, — писал Чистяков, — и если бы мы не были
