Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, начало положено: не имея достаточных аргументов, чтобы одолеть Эйдельмана на поле жанра «Большого Жанно», критики будут тщательно искать «грязное белье», ревизуя даже раннее творчество Эйдельмана. Тем более что появляется целый отряд доброхотов писателя, которые сочли кампанию по борьбе с отступлениями от исторической правды поводом для сведения своих счетов.
В этой связи важно отметить, что если первоначальные критические статьи этой кампании писались по заказу редакций, как это было с текстами Т. Толстой или А. Мальгина, то тексты в жанре «ответа на ответ» формировались из материалов и писем тех, кто сам, добровольно желал быть услышанным. А поскольку резонансные публикации «Литературной газеты» приводили к потоку писем читателей, порой вполне квалифицированных или же ангажированных, то можно было выбирать авторов, помогать им, полировать «ответ на ответ» до блеска.
И с автором, который откликнулся на полемику Эйдельмана с Мальгиным, редакции откровенно повезло, потому что никакой пропагандист не смог бы устроить столь оглушительного действа, какое в рамках борьбы с отступлениями от исторической правды организовал этот маститый читатель.
О слоге Натана Эйдельмана
Откровенный поклеп Мальгина, умышленный или по безграмотности, на слог Эйдельмана-писателя оказался не единственным. При этом мы, конечно, могли бы допустить, что нежелание обратиться к словарям русского языка есть свойство литературного критика, хотя речь скорее о надежде на собственные знания, увы, не слишком глубокие. Однако это пример не единичный и, в общем-то, довольно безобидный по сравнению с тем, который тиражируется ныне.
Уже в начале XXI века еще один литературный критик (тоже, впрочем, без филологического образования) нелицеприятно высказывался о языке писателя. Но преподнес это не как свой вывод, а ссылался на великих. И эта апелляция превращала обвинение в фундированное и практически неопровержимое: в «Материалах к словарю русских писателей XX века» В. В. Огрызко в предельно краткой словарной статье об Эйдельмане добрую половину (перед упоминанием переписки писателя с В. П. Астафьевым) представляет следующий пассаж:
Отдавая должное Эйдельману как историку, далеко не все либералы были в восторге от его писательского дара. Л. Чуковская в одном из писем еще в 1981 году призналась Д. Самойлову: «Эйдельмана я читать не могу. Он языка не знает, возраста слов не чувствует. Цитаты из документов начала XIX века совершенно противоречат одесскому жаргону самого автора. Книгу о тончайшем стилисте Лунине я не могла читать (вопреки восторгам „всех“). Эйдельман прекрасный исследователь и ужасный писатель» («Знамя», 2003, № 5)[359].
Многое в этой словарной статье необычно: не только неверная сноска на источник (цитата напечатана в № 6); не только список сочинений Н. Я. Эйдельмана, в котором всего шесть названий книг, изданных с 1966 по 2000 год (то есть в несколько раз меньше, чем было напечатано в действительности); не только странная ремарка «еще в 1981 году» (первая книга Эйдельмана вышла в 1963‐м)…
Впрочем, к 2010 году, к очередной итерации, В. В. Огрызко эту биографическую справку серьезно отредактировал:
Много лет прославлял декабристов, умалчивая их истинную роль в истории и ни слова не говоря об их связи с масонами, либеральные круги создали ему славу великого историка и замечательного писателя (хотя против этого решительно возражал Давид Самойлов, утверждавший, что Эйдельман «языка не знает и возраста слов не чувствует»)[360].
Так кто же все-таки был недоволен языком этого писателя: Лидия Чуковская или Давид Самойлов? Впрочем, для памяти Эйдельмана неприятны оба варианта. Однако суть не в том, кто это сказал, а то, что у такого хлесткого высказывания мог быть контекст. И мы просим прощения у читателя за отступление, но вернем цитату, вырванную В. В. Огрызко, в круг ее источника – в переписку Л. Чуковской и Д. Самойлова: колоритную и искреннюю, пристрастную и категоричную, в которой обсуждались не только сочинения Натана Яковлевича. Несколько примеров из этого эпистолярия позволяют взглянуть на слова о языке Эйдельмана безотносительно того, кому из корреспондентов эта оценка принадлежит, совсем иначе.
«Вы мне рекомендовали Распутина. Мне многие рекомендовали Распутина, но именно Ваше слово подвигло меня на чтение. Правда, „Матёру“ мне не достали. Но „Живи и помни!“ я – из‐за Вас! – одолела. Жива осталась, помнить не буду. Да ведь это морковный кофе, фальшивка, с приправой дешевой достоевщины, неужели Вам это нравится? Я никогда не была на Ангаре, но чуть не на каждой странице мне хотелось кричать „Не верю! не верю!“ – по Станиславскому. <…> А синтаксис вялый, безмускульный, боборыкинский…» и т. д. (Л. Чуковская, 24 июля 1977)[361].
«Я решила ни в коем случае не читать двух книг: воспоминаний Ивинской и воспоминаний Катаева. (С меня хватит Надежды Яковлевны Мандельштам.) Но читателям „интересно“» (Л. Чуковская, 26 июля 1978) – «А вот Ивинскую я бы почитал. Она ведь дура. А Н. Я. Мандельштам и Катаев умные. В дураках правды больше» (Д. Самойлов, 1 августа 1978)[362].
«Читаю (правда, медленно) разные книжки. Перечитал рассказы Замятина. „Серебряный голубь“ Андрея Белого. Многое от него в нашей прозе пошло. Он как-то загнул линию Лескова и приспособил к XX веку. Пильняк и проза 20‐х годов чуть не вся от него. И все же последней симпатии к Белому у меня нет. К тому же читаю „Гамаюн“ – книгу В. Орлова о Блоке, где Белый довольно противный. „Гамаюн“ читается хорошо и вообще нужна такая читабельная биография Блока» (Д. Самойлов, июль 1980). – «Андрея Белого я не перечитывала лет 20, и не тянет… Я никогда его не любила. Вы правы: от него пошла проза 20‐х гг., Пильняк и др.; всё так; но я ведь читатель, а не исследователь, я и Пильняка не люблю, пусть каждый идет от кого хочет, мне не легче. Удивляюсь Вам, что Вы в силах читать „Гамаюн“ – мне кажется, это такое нестерпимое опошление Блока и такое наглое со стороны Орлова обворовывание других авторов – напр., К. Чуковского, чью „Книгу об Александре Блоке“ я люблю. Действительно, Орлов читабелен – но не для меня» (Л. Чуковская, 26 июля 1980). – «„Гамаюн“ популярная книга, к тому же полубеллетристика. Так что в ней возможны и раскавыченные цитаты. Конечно, для людей, хорошо знающих Блока, интересней будет „Литнаследство“. Но
