Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным - Тимоти Снайдер

Очень часто вопрос 1941 года рассматривают более абстрактно, как вопрос европейской цивилизации. В некоторых концепциях немецкая (и советская) политика уничтожения – это кульминация современности, которая будто бы началась тогда, когда идеи Просвещения о разуме в политике стали использоваться на практике во время Французской революции и наполеоновских войн. Но такое понимание современности не объясняет катастрофу 1941 года, по крайней мере – не напрямую. Оба режима отвергали оптимизм Просвещения, состоящий в том, что социальный прогресс придет вслед за победным маршем науки через мир природы). И Гитлер, и Сталин принимали дарвиновскую модель конца ХІХ века: прогресс возможен, но только как результат жестокой борьбы между расами или классами. Поэтому было законно уничтожить просвещенный класс Польши (сталинизм) или искусственно образованные прослойки польских недочеловеков (национал-социализм). До тех пор идеология как нацистской Германии, так и Советского Союза допускала компромисс, который состоял в захвате Польши. Союзничество позволяло им разрушить плоды европейского Просвещения в Польше, уничтожив большую часть польского просвещенного класса. Оно позволило Советскому Союзу расширить свою версию равенства, а нацистской Германии – навязать расовую схему десяти миллионам человек, особенно наглядно через сегрегацию евреев в гетто до принятия какого-то «окончательного решения». Можно считать, что нацистская Германия и Советский Союз представляли собой два примера современности, которые излучали ненависть по отношению к третьему – польскому. Но оба они были очень далеки от того, чтобы представлять собой современность как таковую[317].

Ответ на вопрос о 1941 годе меньше касается интеллектуального наследия Просвещения и больше – возможностей империализма, меньше – Парижа и больше – Лондона. И Гитлер, и Сталин противостояли двум главным наследиям британского ХІХ века: империализму как организационному принципу мировой политики и нерушимой власти Британской империи на море. Гитлер, не в силах соперничать с Британией на океанских просторах, видел Восточную Европу созревшей для новой сухопутной империи. Восток не был полной tabula rasa: Советское государство и все, чего оно достигло, нужно было убрать. И тогда это был бы, как сказал Гитлер в июле 1941 года, «Эдемский сад». Британская империя занимала все помыслы предшественника Сталина, Ленина, который верил, что империализм искусственно подпитывает капитализм. Для Сталина как преемника Ленина сложность состояла в том, чтобы защищать родину социализма, Советский Союз, от мира, в котором и империализм, и капитализм упорно продолжали свое существование. Сталин сделал уступку империалистическому миру задолго до того, как Гитлер пришел к власти: если империализм продолжает существовать, то социализм будет воплощен не через мировую революцию, а через Советское государство. После этого идеологического компромисса («социализм в отдельно взятой стране») альянс Сталина с Гитлером был всего лишь деталью. В конце концов, если твоя страна – крепость добра, окруженная миром зла, любой компромисс оправдан и ни один из них ничем не хуже других. Сталин заявил, что альянс с Германией служит советским интересам. Он ожидал, что этот альянс закончится в какой-то момент, но не в 1941 году[318].

Гитлер хотел, чтобы немцы стали имперским народом; Сталин же хотел, чтобы советские люди выдержали империалистическую стадию развития истории, как бы долго та ни длилась. Это противоречие больше касалось территории, чем принципа. «Эдемский сад» Гитлера (чистое прошлое, которое нужно обрести в ближайшем будущем) был сталинской «землей обетованной» – территорией, приобретенной дорогой ценой, о которой каноническая история уже написана (сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)» 1938 года издания). Гитлер всегда собирался завоевать западную часть Советского Союза. Сталин хотел развить и укрепить Советский Союз во имя самозащиты именно от таких империалистических притязаний, хотя его страхи скорее касались Японии и Польши (или же японско-польско-немецкого окружения), чем вторжения со стороны Германии. Японцы и поляки представляли большую угрозу, чем немцы, культивируя национальные движения внутри Советского Союза. Сталин считал, что тот, кто попытается вторгнуться в его огромную страну, сначала будет искать союзника внутри ее[319].

Противоречие было не в идеях, которые существуют сами по себе. Гитлер хотел войны, а Сталин – нет, по крайней мере, не войны 1941 года. Гитлер вынашивал имперскую идею, и это имело большое значение, но он также подумывал о будущих возможностях и восставал против ограничений очень необычного момента. Решающим периодом был год между 25 июня 1940-го и 22 июня 1941 года, между неожиданно стремительной победой Германии над Францией и вторжением в Советский Союз, которое должно было принести такой же быстрый триумф. К середине 1940 года Гитлер покорил большую часть Центральной, Западной и Восточной Европы и у него оставался только один враг – Великобритания. Правительство Гитлера получало советскую пшеницу и нефть, а его армия казалась непобедимой. Почему же тогда, принимая во внимание очень реальную выгоду для Германии от альянса с Советским Союзом, Гитлер решил напасть на союзника?

В конце 1940-го и начале 1941 года Советский Союз и нацистская Германия были единственными могущественными державами на европейском континенте, но не единственными европейскими державами. Германия и Советский Союз переделали Европу, но мир создала Великобритания. Советский Союз и Германия влияли друг на друга определенным образом, но на обоих оказывала влияние Великобритания – враг, который отказывался от альянса с ними. Британская империя и флот сформировали мировую систему, на которую ни нацисты, ни СССР в ближайшем будущем не намеревались замахнуться. Вместо этого каждая из этих стран хотела выиграть собственную войну, завершить свою революцию и построить собственную империю, невзирая на существование Британской империи и доминирование Королевского флота. Советское и нацистское руководство – независимо от того, будут они врагами или союзниками, и невзирая на разность идеологий – стояли перед тем же самым вопросом, поставленным самим существованием Британской державы: как могла большая сухопутная империя процветать и доминировать в современном мире без надежного доступа к мировому рынку и без могущественного флота?[320]

Сталин и Гитлер пришли к одному и тому же базовому ответу на этот фундаментальный вопрос. Государство должно быть территориально большим и самодостаточным в экономическом плане, со сбалансированными индустрией и сельским хозяйством; оно должно поддерживать послушное и идеологически мотивированное население, способное воплощать в жизнь исторические пророчества – либо сталинскую внутреннюю индустриализацию, либо нацистский колониальный аграрианизм. И Гитлер, и Сталин были нацелены на имперскую автократию в пределах большой сухопутной империи, хорошо снабженной продуктами, сырьем и полезными ископаемыми. Оба понимали показную привлекательность современных материалов: Сталин назвал себя по имени стали, а Гитлер уделял особое внимание ее производству. Однако и Сталин, и Гитлер понимали, что сельское хозяйство – ключевой элемент для завершения столь нужной каждому из них революции. Оба верили, что их система докажет свое превосходство над упадническим капитализмом и будет гарантировать независимость от остального мира, благодаря производству продуктов питания[321].

Начиная с конца 1940-го – начала 1941 года советская власть и нацисты очень по-разному учитывали войну в этом грандиозном экономическом планировании. К этому времени Сталину пришлось защищать экономическую революцию, в то время как Гитлеру нужна была война для экономического преобразования. Если у Сталина был «социализм в отдельно взятой стране», то у Гитлера на уме было что-то вроде национал-социализма в нескольких странах: огромная Германская империя сделала возможным процветание немцев за счет других. Сталин саму коллективизацию преподносил как внутреннюю классовую войну и вместе с тем как подготовку к предстоящим внешним войнам. Понять экономическое видение Гитлера можно было только после настоящего военного конфликта, а именно после тотальной военной победы над Советским Союзом. Секрет коллективизации (как говорил Сталин еще задолго до нее) состоял в том, что это была альтернатива экспансивной колонизации, то есть форма внутренней колонизации. В отличие от Сталина, Гитлер полагал, что все еще можно захватить колонии за рубежом: колонии, которые он подразумевал, включали аграрные земли западной части Советского Союза, а также нефтяные запасы советского Кавказа. Гитлер хотел, чтобы Германия была, как он выразился, «самым автократичным государством в мире». Для этого не нужно было побеждать Британию, но нужно было победить Советский Союз. В январе 1941 года Гитлер сказал военному командованию, что «несметные богатства» Советского Союза сделают Германию «неприступной»[322].