Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным - Тимоти Снайдер

Сталин и сам получил более сотни таких сигналов, но предпочел их проигнорировать. Его собственная стратегия всегда состояла в том, чтобы побуждать немцев воевать на западе в надежде на то, что капиталистические державы истощат друг друга и тогда СССР останется только наслаждаться плодами поверженной Европы. Гитлер, по мнению Сталина, одержал победу в Западной Европе (над Норвегией, Данией, Бельгией, Люксембургом, Нидерландами и Францией) слишком быстро и слишком легко. Однако Сталин, казалось, не мог поверить, что Гитлер откажется от наступления на Великобританию, которая была врагом как нацистских, так и советских амбиций и самой могущественной державой в мире. Он ожидал войны с Германией, но не в 1941 году. Он говорил и себе, и другим, что предупреждения об опасности немецкого нападения были британской пропагандой, направленной на то, чтобы поссорить Берлин и Москву, несмотря на очевидную общность их интересов.

Кроме всего прочего, Сталин не мог поверить, что немцы нападут без зимней амуниции, о которой ничего не сообщалось ни в одном из донесений секретных агентов[337].

* * *

Это был самый большой просчет в политической карьере Сталина. Неожиданное нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года поначалу выглядело потрясающе успешным. Три миллиона немецких солдат в составе трех групп армии пересекли границу Молотова-Риббентропа и двинулись в Балтию, Беларусь и Украину, намереваясь захватить Ленинград, Москву и Кавказ. К немцам в этом наступлении присоединились их союзники (Финляндия, Румыния, Венгрия, Италия и Словакия), а также подразделение испанских и полк хорватских добровольцев. Это было крупнейшее наступление в истории войн; тем не менее, в отличие от вторжения в Польшу, оно происходило только с одной стороны и привело к войне на одном, но очень протяженном фронте. Гитлер не договаривался с японскими союзниками, чтобы те присоединились к атаке на Советский Союз. Японское руководство могло наступать на СССР по собственной инициативе, но вместо этого решило не нарушать договора о ненападении. Несколько японских политических деятелей, в том числе министр иностранных дел Ёсуке Мацуока, призывали к вторжению в советскую Сибирь, но их предложение было отвергнуто. Через два дня после того, как немецкие войска вошли в Советский Союз, 24 июня 1941 года, командование японской армии и флота приняло резолюцию «пока что не вмешиваться в немецко-советскую войну». В августе Япония и Советский Союз вновь подтвердили договор о нейтралитете[338].

Немецкие офицеры нисколько не сомневались, что смогут быстро разбить Красную армию. Успех в Польше, а особенно во Франции, заставил многих из них поверить в военный гений Гитлера. Вторжение в Советский Союз во главе с танковыми войсками должно было принести «молниеносную победу» в течение девяти–двенадцати недель. После военного триумфа наступит коллапс советского политического строя и откроется доступ к советской сельскохозяйственной продукции и нефти. Немецкое командование говорило о Советском Союзе как о «карточном домике» либо же «колоссе на глиняных ногах». Гитлер ожидал, что кампания продлится не более трех месяцев или даже меньше того, что это будет «детская игра». Это был самый большой просчет в политической карьере Гитлера[339].

* * *

Жестокость – это не то же самое, что эффективность, и немецкое планирование было слишком кровожадным, чтобы быть действительно практичным. Вермахт не мог осуществить «План голода», и проблема была не этического характера и состояла не в соблюдении законности. Гитлер освободил войска от обязанности подчиняться законам войны по отношению к гражданскому населению, и немецкие солдаты убивали безоружных людей без колебания. В первые дни нападения они вели себя так же, как и в Польше. На второй день после вторжения немецкие солдаты использовали гражданское население в качестве живого щита. Так же, как и в Польше, немецкие солдаты часто относились к советским солдатам как к партизанам и расстреливали их, когда брали в плен, а также расстреливали советских солдат, пытавшихся добровольно сдаться. Женщин в военной форме (это не было редкостью в Красной армии) сначала убивали просто потому, что те были женщинами. Проблема для немцев состояла скорее в том, что систематически заставлять голодать огромное количество гражданского населения – это по своей сути трудное дело. Значительно легче завоевать территорию, чем перераспределить калории[340].

За восемь лет до этого сильное Советское государство смогло заставить голодать Советскую Украину. Сталин воспользовался материально-техническими и социальными ресурсами, на освоение которых не могла надеяться ни одна вторгшаяся армия: опытный и знающий НКВД, партия, корни которой находились в селе, и толпы идеологически настроенных добровольцев. Под его правлением люди Советской Украины (и повсюду) перегибались через вздутые животы, чтобы срезать несколько снопов пшеницы, которую им не дозволялось есть. Возможно, еще более ужасным было то, что они делали это под недремлющим оком многочисленных государственных и партийных чиновников, которые часто сами жили в той же местности. Авторы «Плана голода» считали, что колхозы можно будет эксплуатировать для контроля над запасами зерна и морить голодом значительно большее количество человек, даже если уничтожить власть Советского государства. Нацистам, видимо, даже не приходила в голову идея о том, что любая форма экономического менеджмента будет работать лучше под советским контролем, чем под нацистским. Если так, то немецкая эффективность была скорее идеологическим допущением, а не реальностью[341].

Немецкие оккупанты не были способны заставить население голодать тогда и там, когда и где им этого хотелось. Для воплощения «Плана голода» немецкие войска должны были бы охранять каждый колхоз, повсеместно наблюдать за сбором урожая и следить, чтобы продовольствие не прятали и чтобы оно не оставалось неучтенным. Вермахт был способен поддерживать и контролировать колхозы так же, как были способны на это СС и местные помощники, но не настолько же эффективно, как советская власть. Немцы не знали местного населения, местных урожаев и мест, где люди могли прятать продовольствие. Они могли применять террор, но делали это менее систематично, чем советский режим; у них не было партии и они не вызывали такого страха и веры, как она. У них не хватало людей, чтобы закрыть доступ к селам для горожан. И, поскольку война продолжалась дольше запланированного, немецкие офицеры волновались, что организованный голод вызовет в тылу движение сопротивления[342].

«План Барбаросса» должен был реализоваться быстро и решительно и принести «молниеносную победу», в крайнем случае, за три месяца. Однако хоть Красная армия и отступала, она не была разбита. Через две недели боев немцы захватили Литву, Латвию, Восточную Польшу, а также большую часть Советской Беларуси и небольшую – Советской Украины. Франц Гальдер, начальник штаба немецкой армии, признался в своем дневнике 3 июля 1941 года, что, по его мнению, война выиграна. К концу августа немцы добавили к списку Эстонию, еще часть Советской Украины и остальную Советскую Беларусь, но скорость продвижения была недостаточной и фундаментальных целей не было достигнуто. Советское руководство оставалось в Москве. Как точно выразился один из немецких командующих корпуса Вермахта, не было «ни победного блицкрига, ни уничтожения русской армии, ни распада Советского Союза»[343].

Германия все равно морила голодом советских граждан, но не столько из соображений политического доминирования, сколько от политического отчаяния. Хотя «План голода» базировался на ложных политических предпосылках, он все еще задавал вектор моральных принципов войны на Востоке. Осенью 1941 года немцы устроили голод не для того, чтобы переделать покоренный Советский Союз, а чтобы продолжать войну без навязывания финансовых затрат собственному гражданскому населению. В сентябре Герингу пришлось дать оценку сложившейся ситуации, которая катастрофически отличалась от ожиданий нацистов. Мечты о разрушенном Советском Союзе, отдающем свои богатства триумфальной Германии, пришлось отбросить. Классическая дилемма политэкономии – ружья или масло – должна была быть разрешена магическим образом: ружья будут взбивать масло. Но теперь, через три месяца после начала войны, мужчины с ружьями очень нуждались в масле. Поскольку война длилась дольше запланированных двенадцати недель, немецкие солдаты соревновались с немецким гражданским населением за ограниченные запасы продовольствия. Само по себе вторжение задержало поставку зерна из Советского Союза. Теперь три миллиона немецких солдат нужно было кормить и при этом не урезать продовольственный паек в самой Германии[344].