Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным - Тимоти Снайдер

Даже если бы все советские военнопленные были здоровы и хорошо питались, смертность зимой 1941–1942 года все равно была бы высокой. Вопреки тому, что думали многие немцы, у славян не было врожденного иммунитета к холоду. В отличие от немцев, советские солдаты иногда были снабжены зимней одеждой, которую немцы отбирали. Военнопленных обычно оставляли без приюта и без теплой одежды при температуре значительно ниже нуля. Поскольку лагеря часто находились в полях, не было деревьев или пригорков, которые бы защищали от беспощадных зимних ветров. Узники, роя руками мерзлую землю, строили сами себе простые землянки, где и спали. В Гомеле три советских солдата-товарища пытались согревать себя, тесно прижавшись друг к другу. Каждый по очереди спал посредине, в самом лучшем месте, согреваемый телами товарищей. Только один из них дожил до того, чтобы рассказать эту историю[367].

Для сотен тысяч военнопленных это был второй политический голод в Украине после перерыва в восемь лет. У тысяч солдат из Советской Украины во второй раз вспухли животы или же они снова стали свидетелями каннибализма. Несомненно, что очень многие их тех, кто пережил тогда первый массовый голод, погибли во время второго. Немногим украинцам, как, например, Ивану Жулинскому, удалось пережить оба. Сын депортированного «кулака», он вспоминал голод 1933 года и говорил людям, что он из «голодного края». Он подбадривал себя в немецком плену, напевая песню:

Якби мені крила –Піднявся б у небоЗа синії хмари:Немає там власті,Немає там кари[368].

Как и во время советского голодомора 1933 года, во время устроенного немцами голода 1941 года многие местные жители в Украине делали все возможное, чтобы помочь умирающим. Женщины называли мужчин своими родственниками и делали так, чтобы тех отпустили. Молодые женщины выходили замуж за пленных, которые были на работах за пределами лагерей. Немцы иногда такое позволяли, поскольку это означало, что мужчины будут работать в зоне немецкой оккупации и производить продукты для немцев. В Кременчуге, где ситуация с продовольствием не была тяжелой, работники из лагерей оставляли в городе пустые сумки утром, когда шли на работу, и забирали их вечером, наполненные продуктами, которые приносили прохожие. В 1941 году условия для такой помощи были благоприятными, поскольку урожай был необычайно хорошим. Женщины (в рапортах почти всегда значились женщины) старались кормить пленных во время маршей смерти или уже в лагерях. Однако командование лагерей для военнопленных в большинстве случаев запрещало гражданскому населению приближаться к лагерям с продуктами. Таких людей обычно прогоняли предупредительными выстрелами. Иногда их убивали[369].

Устройство лагерей на востоке демонстрировало презрение к жизни – жизни славян, азиатов и евреев, что и сделало такой массовый голод возможным. В немецких лагерях военнопленных для солдат Красной армии смертность за время войны составляла 57,5%. В первые восемь месяцев операции «Барбаросса» она, должно быть, была гораздо выше. В немецких лагерях военнопленных для солдат западных союзников смертность составляла менее 5%. Осенью 1941 года за один день погибло столько советских военнопленных, сколько британских и американских вместе взятых за весь период Второй мировой войны[370].

* * *

Как советское население нельзя было заставить голодать силой воли, так нельзя было разрушить Советское государство одним ударом, хотя немцы, конечно же, пытались. Часть идеи о «молниеносной победе» состояла в том, что Вермахт займет территорию так быстро, что солдаты и замыкающие айнзацгруппы смогут убивать советскую политическую элиту и военно-политических офицеров Красной армии. «Руководящие указания по поведению войск в России», изданные 19 мая 1941 года, требовали «применения суровых мер» к четырем группам: агитаторам, партизанам, саботажникам и евреям. «Директивы по обращению с военно-политическими комиссарами» от 6 июня 1941 года указывали, что пленных политофицеров нужно расстреливать[371].

Фактически местная советская элита сбежала на восток, и чем более элитными были эти люди, тем с большей долей вероятности их могли эвакуировать, либо же у них были ресурсы для организации собственного бегства. Страна была огромной, и у Гитлера не было союзника, который бы вторгся с другой стороны и мог бы схватить этих людей. Немецкая политика массового уничтожения могла коснуться советского руководства только на тех землях, которые уже были оккупированы: Украина, Беларусь, страны Балтии и очень тонкая кромка России. Это был далеко не весь Советский Союз, и вышеупомянутые люди не были критически важными для советской системы. Людей расстреливали, но последствия этого для Советского государства были весьма незначительны. У большинства отрядов Вермахта, казалось, не было проблем с подчинением «комиссарскому приказу»: 80% из них докладывали про экзекуции комиссаров. Военные архивы сохранили записи о 2252 таких расстрелах Вермахтом, но действительное количество было, очевидно, больше[372].

Убивать гражданское население было в основном заданием айнзацгрупп, и они его уже выполняли в Польше в 1939 году. Так же, как и в Польше, айнзацгруппам поручали уничтожение определенных политических групп с тем, чтобы государство пало. За Вермахтом в Советский Союз следовали четыре айнзацгруппы: айнзацгруппа «А» – за группой армий «Север» на земли Балтики по направлению к Ленинграду; айнзацгруппа «В» – за группой армий «Центр» через Беларусь по направлению к Москве; айнзацгруппа «С» – за группой армий «Юг» в Украину, а айнзацгруппа «D» двигалась за 11-й Армией на крайнем юге Украины. Как Гейдрих уточнил в своей телеграмме от 2 июля 1941 года после того, как устно отдал соответствующие приказы, айнзацгруппы должны были убивать коммунистов-начальников, евреев, занимающих партийные и государственные должности, а также других «опасных элементов». Точно так же, как и с «Планом голода», происходило и с уничтожением людей, обозначенных как политически опасные: те, кто находился в тюремном заключении, были самыми уязвимыми. К середине июля поступили приказы проводить массовые расстрелы в шталагах и дулагах. 8 сентября 1941 года айнзацкомандованию было приказано сделать «отбор» военнопленных и расстрелять государственных и партийных работников, комиссаров, интеллектуалов и евреев. В октябре высшее армейское руководство предоставило айнзацкомандованию и Секретной полиции неограниченный доступ к лагерям[373].

Айнзацкомандование не могло тщательно проверять советских военнопленных. Его представители допрашивали советских военнопленных в загонах сразу же после их прибытия. Они приказывали комиссарам, коммунистам и евреям сделать шаг вперед. Затем они уводили их, расстреливали и сбрасывали в ямы. У них было несколько переводчиков, и по их воспоминаниям отбор людей был довольно случайным. У немцев были неточные представления о воинских званиях и знаках различия в Красной армии, и поначалу они принимали горнистов за комиссаров. Они знали, что офицерам разрешалось иметь более длинные волосы, чем рядовым, но этот показатель был нечетким: большинство этих мужчин уже давно не были у парикмахера. Только одну группу мужчин можно было легко идентифицировать – мужчин-евреев: немецкие охранники инспектировали пенисы на предмет обрезания. В редких случаях евреям удавалось выжить, утверждая, что они обрезанные мусульмане, но чаще случалось так, что расстреливали обрезанных мусульман, принимая их за евреев. Кажется, немецкие врачи охотно участвовали в проведении этой процедуры; медицина была очень нацифицированной профессией. По воспоминаниям врача из лагеря в Хороле, «для каждого офицера и солдата в те времена было абсолютно естественным, что евреев расстреливали». После отбора были расстреляны по крайней мере пятьдесят тысяч советских евреев, а также пятьдесят тысяч неевреев[374].

Немецкие лагеря военнопленных на Востоке были гораздо более смертоносными, чем немецкие концлагеря. Действительно, существующие концлагеря изменили характер после контакта с военнопленными. Дахау, Бухенвальд, Заксенхаузен, Маутхаузен и Аушвиц стали местом уничтожения, поскольку СС использовали их для казней советских военнопленных. Около восьми тысяч советских военнопленных были уничтожены в Аушвице, десять тысяч – в Маутхаузене, восемнадцать тысяч – в Заксенхаузене. В Бухенвальде в ноябре 1941 года СС применяли метод массового уничтожения советских военнопленных, который был поразительно похож на советские методы, используемые во времена Большого террора, но в нем было еще лицемернее и изощреннее. Узников заводили в комнату посреди барака, в котором было довольно шумно. Они оказывались как будто в госпитальной комнате для осмотра, окруженные мужчинами в белых халатах – эсэсовцами, которые притворялись врачами. Они заставляли пленного стать спиной к стене в определенном месте, как будто бы для измерения роста. В стене была вертикальная щель, напротив которой оказывалась шея заключенного. В прилегающей комнате находился эсэсовец с пистолетом. Когда он видел шею через щель, он стрелял. Труп затем выбрасывали в третью комнату, «экзаменационную» же быстро мыли и заводили в нее следующего заключенного. Трупы партиями по тридцать пять – сорок человек увозили на грузовиках в крематорий – техническое достижение по сравнению с советской практикой[375].