Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

утомление; все настойчивее обращались они к королю с просьбой отложить остальные дела до следующего сейма. Наконец, король и сенаторы вняли этим просьбам. 11 августа назначено было прощание послов с королем. Но едва маршал посольский, Чарнковский, заболевший лихорадкой, начал говорить прощальную речь, как ему сделалось дурно, и его вывели. Послы обратились к известному между ними оратору, перемышльскому судье Валентину Ореховскому, и усердно просили его сказать прощальное слово, чтобы не откладывать заключение сейма до следующего дня. Но Ореховский отказался говорить без приготовления. Пришлось вновь собраться на следующий день, 12 августа, в пятницу. Успевший оправиться, Чарнковский сказал пространную речь, длившуюся около двух часов. Содержание ее главным образом заключалось в похвалах и благодарности королю за то, что он со славою окончил столь важное дело, т. е. унию, которое не удалось окончить его предкам. Далее он убеждал короля сохранить в целости два соединенных государства и дать энергический отпор как Московскому князю, так и другим неприятелям. В заключение призывал Божие благословение на короля и просил Бога надолго сохранить его в добром здоровье. Король отвечал в том же тоне; просил в будущем озаботиться хорошим избранием государя, так как он сам не оставляет после себя мужского потомства. Между прочим, высказал огорчение, что в его правление появилось много разных вер, и свое намерение восстановить единство веры, впрочем, не насилием, а «при помощи всемогущего Бога». В заключение просил сенаторов и рыцарство не сетовать на него за то, что он не будет платить четвертой части со старых сумм, какие ему следуют с имений в Мазовии, королевстве и Литовском княжестве, так как сейм со своей стороны не постановил никакого обеспечения для его семейства (собственно для сестер). По окончании речи послы подходили к королю и целовали его руку.

Так окончился знаменитый Люблинский сейм, длившийся целых девять месяцев и довершивший дело польско-литовско-русской унии, дело, начатое еще в конце XIV века. Оно так долго и так постепенно направлялось в одну сторону, что его окончательный исход почти не мог подлежать какому-либо сомнению. Главным деятелем этой унии явилась, конечно, окатоличенная и ополяченная династия, которая кроме довольно сильной, почти абсолютной, власти в великом княжестве Литовском имела в своих руках еще могущественное средство в виде многочисленных должностей и земельных имуществ, раздававшихся шляхте во временное пользование. Далее, успеху унии немало содействовали некоторая рознь между аристократией литовско-протестантской и русско-православной, а также стремление литовско-русской мелкой шляхты к приобретению тех же прав и вольностей, которыми пользовалась шляхта польская. Московское самодержавие, представлявшееся в то время в виде тирании Ивана Грозного, понятно, отталкивало литовско-русское дворянство от сближения с Восточной Русью и побуждало его еще теснее сплотиться с Польшей. При упадке католичества в самой Польше, вследствие распространившегося протестантизма, православная аристократия, конечно, не предвидела тогда большой опасности для своей церкви от слияния юго-западных русских областей с Польшей, и потому с этой стороны мы находим только слабо выраженные заявления. Сия аристократия как бы страдала какой-то слепотою и не понимала, что значит непосредственное слияние русских областей с Польшей и как жаждали поляки, чтобы им широко растворены были двери для захвата и колонизации благодатных земель Волыни, Подолии, Киевщины.

Но в то время, когда поляки, присоединяя к себе обширные области Юго-западной России, возвышались на сравнительно высокую степень политического могущества, они обнаружили большую близорукость и недостаток государственного инстинкта по отношению к северным и западным своим соседям, т. е. к немцам. На том же Люблинском сейме преемником прусского герцога, находившегося в ленной зависимости от Польши, король утвердил бранденбургского курфирста Альбрехта Фридриха. Хотя последний в качестве прусского герцога и принес ленную присягу польскому королю в Люблине 19 июля, но хорошим государственным людям нетрудно было бы предвидеть, к чему поведет это соединение в руках одного дома двух немецких владений, разделенных между собой польско-прусской провинцией. Некоторые польские послы по этому поводу (в заседании 6 июля) заводили было речь о том: будет ли полезен Речи Посполитой такой шаг и не выйдет ли отсюда какого ущерба для нее? Но подобные голоса не возбудили никакого серьезного внимания.

В историческом развитии самого польского сеймования этот Люблинский сейм также имел важное значение. На нем в последний раз встречаются остатки городского представительства, именно два посла от Кракова; а с этого времени сеймы имеют исключительно шляхетский характер. Далее, выступает окончательное распадение сейма на две палаты, сенаторскую и посольскую. Первая состоит из епископов, воевод, маршалов, канцлеров, подскарбиев, из старших и младших кастелянов. Но младшие кастеляны в это время еще занимают не вполне определенное положение; мы встречаем их то в сенате, то в посольской избе. Сенаторские совещания были закрытыми, т. е. сторонние свидетели не допускались, а посольские, наоборот, были публичны. Для важных вопросов обе палаты соединялись в общее заседание. При подаче мнений еще не видим счета голосов, а просто, если меньшинство казалось незначительным, то на него не обращали внимания; если же оно было значительно, то обе стороны представляли свои мнения на решение короля, который не всегда держится большинства. Хотя сенат еще старается сохранить свой старый авторитет и присваивает себе почин во всяком деле, однако посольская изба или шляхетская демократия выступает на этом сейме уже с явными притязаниями на преобладающее значение в государстве{26}.

Сигизмунд Август как бы все свои способности и весь остаток воли истощил на дело унии. После Люблинского сейма он прожил еще около трех лет, тратя на чувственные забавы последние физические силы. Подагра и спинная сухотка окончательно привязали его к мягкому креслу. Тяготясь строгими советами медиков, он искал спасения у шарлатанов и знахарей, средства которых, конечно, приносили ему один вред. Меж тем, окружавшие короля недостойные любимцы и фаворитки пользовались его слабостью, обирали его и торговали его милостями. Наибольшею силой при дворе в это время пользовались два брата Мнишки Юрий и Николай, дворяне королевские, некая Варвара Гижанка, дочь одного варшавского райцы (ратмана) и некий жид Едидзи. Король скончался в любимом своем местечке Кныши (недалеко от Белостока) 7 июля 1572 г., 52 лет от роду.

С Сигизмундом Августом угасла династия Ягеллонов, которой сравнительно небольшая Польская народность обязана своим возвышением и небывалым внешним блеском, распространив свое государственное здание на всю Западную Русь. Но та же самая династия, наградив Речь Посполитую временным внешним блеском, оставила после себя глубокие, смертельные язвы в организме соединенного государства в виде расшатанной королевской власти, избалованного шляхетства, борьбы разных исповеданий и прочно внедрившегося еврейского элемента.

V

Детство и юность