Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отголосок старых удельнокняжеских и боярских притязаний представляет также бегство в Литву двух знатных вельмож, князя Семена Бельского и окольничего Ивана Ляцкого, в августе 1534 года. Последний принадлежал к потомкам Андрея Кобылы (от которого пошли и Романовы), а Семен Бельский был сыном того Федора Бельского, который был внуком Владимира Ольгердовича Киевского и, как мы видели, при Казимире IV бежал в Москву к Ивану III, покинув свою новобрачную супругу. Так как ее удержали в Литве, то Федор Бельский потом женился на рязанской княжне, родной племяннице Ивана III. Три его сына, Иван, Семен и Дмитрий, занимали высшие ступени в московской боярской аристократии. Но один из них, именно Семен, не довольствовался тем, а возымел притязания не только на отцовский Бельский удел, но и на Рязань, как на свое наследственное княжение, за прекращением мужской линии. (По-видимому, около того времени умер в Литве бежавший туда последний князь Рязанский.) Он надеялся достигнуть своей цели с помощью польско-литовского короля Сигизмунда I, так как в это самое время король, по истечении перемирия, возобновил военные действия против Москвы. В Литве рассчитывали на малолетство Ивана IV, т. е. на беспорядки или смуты, имеющие произойти от женского правления и боярских партий, и надеялись воротить Смоленскую область, для чего король заключил союз против Москвы с крымским ханом Саип-Гиреем. Семен Бельский и Иван Ляцкий были в числе московских воевод, высланных для обороны западных и южных пределов, и стояли в Серпухове, но отсюда с несколькими детьми боярскими перебежали в Литву. Эта измена произвела в Москве большую тревогу, судя по дошедшим до нас донесениям некоторых пограничных литовских воевод королю Сигизмунду. Вот что узнали они от своих лазутчиков и от разных московских перебежчиков. Боярская дума велела схватить и посадить в заключение Семенова брата Ивана Бельского (стоявшего с войском в Коломне против татар), князя Ивана Воротынского с сыном и князя Богдана Трубецкого, потому что был слух, что они также хотят отъехать в Литву; но любопытно, что третьего брата, Дмитрия Бельского, не тронули, а только отдали его на поруки, отобрали у него коней и переписали имение; также отдали на поруки Михаила Юрьевича Захарьина и дьяка Меньшого Путятина. (В это самое время был заключен Михаил Глинский.) Перебежчики прибавляли, будто между московскими большими боярами идут сильные несогласия и они между собой на ножах, и что если король щедро пожалует Семена Бельского и Ляцкого, то, услыхав о том, будто бы многие князья и дети боярские также отъедут в Литву. Особенно Московское правительство тревожилось за Новгород и Псков, еще не успевших примириться с потерей своей самобытности, и действительно, по тем же донесениям, в Пскове происходило какое-то движение; пользуясь удалением большей части детей боярских для защиты границ, черные люди псковичи стали часто сходиться на вече и о чем-то рассуждать, хотя наместники и дьяки запрещали им эти сходки. Не вполне полагаясь на верность, самих наместников и дьяков, правительство велело вновь привести их к присяге вместе с детьми боярскими. Новгородскими наместниками тогда были князь Борис Горбатый и Михаил Семенович Воронцов, а псковскими — князь Михаил Кубенский и Дмитрий Семенович Воронцов (брат Михаила Семеновича). Тогда же, по распоряжению из Москвы и по благославению владыки Макария, наскоро выстроена была стена вокруг Софийской стороны трудами всего городского населения, не исключая и духовного чина (на что с неудовольствием указывает новгородский летописец, говоря, что прежде городские стены ставили всею новгородской волостью).
Сигизмунд щедро наградил Бельского и Ляцкого волостями, однако расчет его на московские беспорядки и несогласия не оправдался: правительница и Боярская дума обнаружили энергию и распорядительность в борьбе с внешними врагами. Во главе думы тогда стояли князь Василий Шуйский, Михаил Тучков, Михаил Юрьевич Захарьин, Иван Шигона Поджогин.
Сначала литовские войска имели успех. Гетман Юрий Радивил, соединясь с Крымскими татарами, летом 1534 года опустошил Северскую украйну, нигде не встретив сопротивления в открытом поле, а потом он отрядил туда же воеводу киевского Андрея Немирова; но последний был отбит от Стародуба и Чернигова. В то же время князь Вишневецкий неудачно приступал к Смоленску. Главная московская рать оберегала тогда южные пределы государства, так как опасались вторжения татар. Только глубокой осенью часть ее двинулась в Литву; причем в свою очередь не встретила неприятеля в открытом поле и беспрепятственно опустошила страну; а передовой полк под начальством князя Ивана Овчины-Телепнева-Оболенского верст за 40 доходил до самой Вильны. По известиям польским, русские на этом походе совершали большие жестокости, без пощады жгли, убивали, пленили, а многих детей и женщин сажали на кол. По-видимому, обе стороны отличались варварским способом ведения войны. Но есть известия, что относительно православного населения литовских областей русское войско поступало мягче, отпускало многих пленников на свободу, а храмы Божии воеводы приказывали не трогать и ничего из них не брать. В 1535 году литовское войско снова вторглось в Северскую украйну, взяло Гомель и осадило Стародуб. Князь Федор Телепнев-Оболенский (брат Ивана) мужественно оборонял этот город, снабженный пушками и пищалями. Но неприятели, защищаясь турами, близко подошли к стенам и успели тайно сделать подкоп. Московские воеводы еще мало были знакомы с такими осадными работами и потому не сумели их предупредить; когда подкоп взорвал часть стены и произвел пожар, город был взят; жители большей частью избиты, воевода попал в плен. Но тем и ограничились успехи Литвы. Когда неприятели ушли, москвитяне возобновили Старо-дуб. Кроме того, они успели во время этой войны построить на литовских границах новые крепости Себеж, Велиж и Заволочье. Литовцы, пытавшиеся взять Себеж, потерпели под ним поражение. Видя, что разорительная война только затягивается и никакой смуты в Москве не произошло, Сигизмунд желал уже прекратить борьбу. Переговоры завязались сначала издалека: между гетманом Радивилом и князем Иваном Телепневым-Оболенским при посредстве брата последнего Федора, находившегося в литовском плену. Долго обе стороны спорили о том, где должны идти главные переговоры: в Москве или в Литве, или на границе. Московская дума твердо стояла за честь своего
