Плач - Кристофер Сэнсом

Лицо Николаса слегка покраснело.

– Вы понимаете, сэр… Ну, для меня запланировали женитьбу – на дочери богатого землевладельца, чьи земли около нашего поместья в Кодсолле.

– И она тебе не понравилась? Или ты ей? – грустно улыбнулся я. – Оба положения нелегки.

Лицо Овертона затвердело.

– Мы друг другу очень понравились. Но мы не любили друг друга. Я не очень выгодная партия, да и она, по правде сказать, тоже, и поэтому они подумали, что мы подходим друг другу, – горько проговорил он. – Мои отец и мать так мне и сказали. Но Энис и я хотели со временем жениться по любви. Мы навидались браков по расчету, которые кончались разладом. И потому как-то во время прогулки по саду моего отца – нас на нее подтолкнули родители, которые следили за нами из окна – мы с Энис заключили пакт. Мы договорились сказать родителям, что не поженимся. Мой отец вышел из себя: он уже был мною недоволен за то, что я провожу слишком много времени на охоте, а не помогаю в хозяйстве, и отправил меня сюда. В качестве наказания, я думаю, хотя я был рад покинуть поместье и увидеть Лондон, – добавил юноша. – Мы с Энис по-прежнему переписываемся как друзья. – Он уныло улыбнулся. – Вот, сэр, теперь вы знаете, что я действительно непослушный парень.

– Похоже, что вы с Энис вполне притерлись бы друг к другу.

– Но этого недостаточно, чтобы жениться.

– Да, – согласился я. – Многие бы не согласились с этим, но я считаю так же, как ты: недостаточно.

– Бедным проще, – с горечью сказал мой помощник. – Они могут жениться по любви.

– Только когда могут себе это позволить, а нынче это зачастую оказывается позже, чем они хотели бы. А что касается влияния войны, налогов и краха денежной системы – что ж, у твоего отца есть поместье, но ручаюсь, его бедные арендаторы вряд ли могут и платить ренту, и есть.

Николас решительно покачал головой:

– Теперь война закончилась, и процветание наверняка вернется. А безопасность каждого зависит от того, остаются ли люди в том сословии, в котором им суждено было родиться. А то у нас была бы анабаптистская анархия.

Опять эта трясина…

– Признаюсь, что чем больше я думаю о человечестве, тем более убеждаюсь, что все мы сделаны из одной и той же глины, – заявил я.

Овертон задумался на мгновение, а потом ответил:

– Моя семья и мои родственники были дворянами по рождению в течение веков. Еще до Вильгельма Завоевателя, говорит отец, еще до того, как Линкольншир заселили викинги. Править – наша унаследованная привилегия.

– Они стали дворянами исключительно за счет завоеваний. Викинги много отняли у англичан, как и норманны. Большинство семейств разбогатело именно таким образом – я знаю, я юрист, специалист по собственности; я провел много времени, копаясь в деяниях древних.

– Завоевывать земли – благородное дело, сэр.

– Как норманны, несомненно, отвоевали их у твоих предков-викингов. А то у тебя могло бы быть сейчас больше земель.

– Я полагаю, теперь уже поздно отвоевывать их обратно. А жаль, пожалуй, – улыбнулся парень.

Николас начинал мне нравиться: он проявлял признаки ума и при всем своем стремлении к джентльменским условностям сам бросил вызов традициям.

– Что ж, нам представится возможность еще поговорить о землях и о том, кто ими владеет, когда подойдет новая судебная сессия, – пообещал я ему. – А сейчас я должен идти домой обедать.

– Есть какой-нибудь прогресс в деле с убийством печатника? – спросил молодой человек.

– Нет. И запомни, – я поднял палец, – об этом говорить нельзя.

– Слово джентльмена.

– Ладно. – Мои глаза обратились к окну Билкнапа. – После обеда я полежу часик-другой, мне нужно отдохнуть. А потом вернусь.

Я отправился домой. Когда я шел по дорожке к дому, в дверях появилась Джозефина в новом платье, а рядом с нею – молодой человек в строгом камзоле. Агнесса Броккет придержала дверь, улыбаясь им, а Тимоти стоял у угла дома, с любопытством на них поглядывая. Кавалеру Джозефины было немного за двадцать. Он был стройным, темноволосым и умеренно красивым; должно быть, это и есть тот молодой человек, с которым она выходила гулять. При моем приближении девушка покраснела, а юноша приподнял шапку и поклонился.

– Я Эдвард Браун, сэр. Служу у вашего коллеги мастера Питера Хеннинга.

– Ах да! Хороший человек, – кивнул я. – Я с прискорбием узнал, что его жена умерла – несколько месяцев назад, верно?

– В декабре, сэр. Мой хозяин очень горевал. Он подумывает бросить работу и поехать домой в Норфолк.

– Надеюсь, он этого не сделает, – рискнула вмешаться моя служанка.

– Спасибо вам, что разрешили Джозефине выйти на прогулку, – сказал любезнейший Браун.

Я улыбнулся девушке:

– Рад видеть, что она выходит на люди. Куда вы направляетесь?

– Думаю, на луга близ Линкольнс-Инн.

– Там должно быть чудесно сегодня.

– Хорошо за ней ухаживайте, – сказала с порога Агнесса.

– Непременно, – заверил ее Эдвард.

Я обернулся к Тимоти:

– Ты хотел поговорить со мной?

– Я… Я только хотел сказать, что Бытию нужно еще сена.

– Так принеси его завтра, – ответила миссис Броккет, – а сейчас можешь быть свободен.

Мальчик тут же умчался. Джозефина и молодой Эдвард посмотрели друг на друга и улыбнулись. Я разрешал Тимоти покупать свежее сено по мере надобности, и, очевидно, он задержался только для того, чтобы посмотреть на любезнейшего Брауна. То, что молодой человек отнесся к этому скорее с юмором, чем с раздражением, было еще одним очком в его пользу.

Мы с Агнессой смотрели, как парочка удаляется по гравиевой дорожке. И тут с дороги в Линкольнс-Инн донесся звук – тихий удар колокола. По спине у меня пробежали мурашки. Это был похоронный звон, который бывает, когда умер кто-то из членов инна, и в данном случае колокол звонил не иначе как по Билкнапу. Теперь у меня не было возможности ни о чем спросить его – даже своей смертью он перехитрил меня.

– Приятно видеть Джозефину счастливой, – сказала миссис Броккет.

Я улыбнулся ей:

– Да.

Женщина в нерешительности помолчала и добавила:

– Она немного рассказала мне о своем прошлом… Она так вам обязана.

У нее за спиной появился Мартин: он, как всегда, медленно вышел из комнат и посмотрел на дорожку, с которой Джозефина и любезнейший Браун выходили на улицу. Неодобрительный взгляд. Значит, в своей неприязни к Броккету девушка пользовалась взаимностью. Я задумался, что за этим кроется, а Мартин резко обратился к жене:

– Какое тебе до них дело? Ты сказала мастеру Шардлейку о госте?

Агнесса приложила руку ко рту.

– Ох, простите…

Муж опередил ее:

– Молодой джентльмен, юрист, приходивший два дня назад, пришел снова. Он так и не говорит своего имени. – Броккет нахмурился на такое нарушение этикета. – Я сказал ему, что вы ненадолго зайдете на обед. Он ждет у вас в кабинете.