Королевство Гаргалот - Гай Орловский

– Сейчас главное, – сказал я настойчиво, – уберечь бухту в тайне! Даже своих туда не пускать. Вы же знаете, свои не всегда свои.

Он покачал головой.

– Горькая истина.

– Вот еще, – сказал я с неохотой, – к сожалению, даже после того, как построим целый флот, нельзя выпускать пленных… Как-то об этом не подумал сразу! Но не убивать же…

Он смотрел с сочувствием.

– И что придумали?

– Еще ничего, – признался я. – Голова такая тупая… Разве что всех перевезти на новооткрытый остров? Сперва открыть подходящий, а потом перевести?.. Мне же все равно нужна база не только прятаться, но и ремонтировать корабли, а в идеале – строить еще… Так что лагерь просуществует немножко дольше, ваше величество… Спасибо за вино, ваше величество!

Он кивнул.

– Отдыхайте. Новости, как всегда, самые лучшие. И, уверен, почти нигде особенно не приврали.

Я посмотрел с укором, а он улыбнулся, дескать, короли тоже шутят и не совсем не обязательно при этом рубят головы.

Глава 4

Понсоменера я не застал, наверняка либо с лошадьми, либо осматривается в городе, а Фицрой встретил меня у входа в таверну, веселый, хмельной и уже разодетый ярче, чем самые хвастливые придворные.

Я посмотрел с укором, он сказал независимо:

– Ты чего? Мы же у своих. Что, не свои?

– У тебя везде свои, – сказал я с укором. – Космополит безродный, как Диоген какой… А как же патриотизм, патрио о муэртэ, лучше умереть стоя, чем жить на коленях?.. Хотя это не из этой оперы, но все равно тебе должно быть стыдно… Тебе стыдно?

Он посмотрел на меня абсолютно бесстыжими глазами.

– Ага, еще как!.. Вот прямо даже не знаю как. Видишь, уже вместо глаз ямки?.. Все повыедено! И совесть мучает прям не знаю как.

– Где Понсоменер? – спросил я.

– С Рундельштотом, – ответил он словоохотливо. – Обустраивает мастера, тот все-таки в дороге поиздержался здоровьем. А как ты?

– Насчет поиздержался? – переспросил я.

– Ну да, – подтвердил он. – Какой-то весь озабоченный. Вина дать?

– Заботливый ты, – сказал я. – И прекрасный лекарь. У тебя от всех хворей одно лекарство. Верно? Чаша вина – и все!

Он сказал обидчиво:

– Почему это одно? Если хворь цепкая, то две чаши. А лучше три. Но ты в самом деле нахмуренный. Привести девок?.. Или тебе надо обязательно фрейлин?

Я отмахнулся.

– На моих плечах другая тяжесть, птичка ты моя беззаботно-фрейлинная. Утром выступаем. На рассвете… Ты когда-нибудь выступал на рассвете? Или всегда храпишь до полудня?

Он вытаращил глаза в великом возмущении.

– До полудня?.. С ума сошел! Как можно просыпаться так рано?

– Как наша поклажа? – поинтересовался я. – Не растащат?

Он хохотнул.

– Твои мешки считаются хозяйством мудрого лекаря Рундельштотта, потому никто не удивился, что они под постоянной охраной личной гвардии его величества.

– Ого!.. Спасибо!

– Не за что, – ответил он беспечно. – Это не я, Пэлс Гледжер прислал двух гвардейцев.

– Молодец Пэлс, – сказал я. – Блюдет интересы короля. Люблю работников, которым не нужно постоянно подсказывать, что делать.

Он пожал плечами.

– Все во дворце знают, короля удалось излечить именно ученику Рундельштотта бесценными настойками и отварами его мудрейшего учителя.

– Так уж и все?

– Думаю, все, – уточнил он злорадно. – Здесь с Рундельштоттом носятся больше, чем с тобой, его мелким ученичком. А он все не поймет, почему кланяются и стараются познакомиться!

– Пусть, – сказал я. – Мастер знает очень много, но его знания стохастичны.

– А ты знаешь мало? – спросил он с насмешкой.

Против его ожидания я ответил смиренно:

– Мало. Да и то не моя в том заслуга. Ладно, веселись, но надолго не исчезай. Утром выступаем, помни!

– А ты куда?

– Я весь в делах, – сообщил я. – Как бобер какой. Самый старательный.

Остаток для я в самом деле потратил на беготню по цехам столичных ремесленников, встретился с главами гильдий плотников, каменщиков, оружейников и, что важнее, переговорил с ткачами, разместив громадный заказ на плотное полотно из конопли.

Платил я щедро, благо не из своего кармана, перенаправляю счета в казну. И делаю это без всякого зазрения совести, король сам сказал, что обязан мне жизнью, и потому все, что потребую… вот и требую, и совесть не грызет, я ж не для себя, а для счастья всего человечества, будь оно неладно, тупое такое и косное…

Ночь можно было провести, как и Фицрой, но потеряется мой ореол таинственности и загадочности. Женщины сразу теряют уважение к мужчине, как только он снимает штаны. Не понимают, дуры, что хоть в штанах, хоть без штанов – я все тот же грозный и ужасный, потому лучше не буду переть против их накаркального мышления.

Мы заняли пару комнат в гостинице, Фицрой разместился с Понсоменером, это значит, что Понсоменер его там даже и не видел, а мы с Рундельштоттом, как два то ли колдуна, то ли врачевателя, устроились на довольно приличных кроватях и оба почти сразу провалились в сон, так, говорят, засыпают люди с чистой совестью…

Я часто летаю во сне, всегда это восхитительно, хотя теперь уже не пикирую на любую женщину, лишь бы она с вот такими, иначе не успею, теперь выбираю придирчиво, приземляюсь и успеваю сказать пару слов, прежде чем начинаю процесс, но сегодня что-то грозное и опасное подрезало мне крылья, я пытался взлететь с опасной земли, но рухнул на выжженную почву, в страхе дернулся и проснулся.

В полной темноте проступили две голубые тени, передвигаются одна за другой медленно, осторожно, словно плывут в тумане. Сердце начало стучать чаще, холодок пробежал по хребту и просочился во внутренности.

Холодные рукояти пистолетов раздвинули мои стиснутые кулаки раньше, чем, как мне показалось, я возжелал их ощутить в своих ладонях.

Осторожно повернувшись на бок, я слез и встал в сторонке от постели. Дверь с силой распахнулась, в проеме на миг появилась рослая фигура. В следующее мгновение человек оказался у моего ложа и с силой вонзил кинжал в скомканное одеяло, а потом еще и еще.

Второй вбежал вслед за первым. Я выстрелил сперва в него, затем в моментально развернувшегося от кровати в мою сторону первого. Оба зашатались под ударами пуль, один умер сразу, а второй, которому три пули пробили грудь и живот, оперся на стену и, держа мое лицо ненавидящим взглядом, попытался двинуться на меня с ножом в руке.

Я стиснул челюсти и всадил в него еще четыре пули, кто знает их живучесть, есть же всякие с амулетами. Его отшвырнуло к стене, распластало на ней, кровь плеснула из всех ран тугими струями, как из туго наполненного винного бурдюка.

Ноги подогнулись, начал медленно сползать по стене на пол, однако нож из руки не выпустил и взгляд не опустил.

Вспыхнул огонь, это Рундельштотт трясущимися руками зажигает свечи у своей кровати.

– Кто ты? – спросил я требовательно.

Раненый искривил губы в злой гримасе, ненависть в его глазах плескалась все с той же яростью.

– О тебе уже знают…

– Я красавец, – согласился я. – И живая легенда.

– И за тобой идут, – шепнул он.

– Скоро?

– Узнаешь, – дошептал он. – И возмездие…

В коридоре прогрохотали шаги, Фицрой ворвался в комнату с обнаженным мечом в руке, огляделся быстро и стремительно дикими глазами.

– Еще есть?

– Близко нет, – ответил я. – Я думал, ты, как всегда, с бабами.

– Когда твой друг в беде, – сказал он трубным голосом, – с другого конца света прибежишь. Их было только двое?

– Из восемнадцати ребят, – подтвердил я. – Посмотри, что у них там за амулеты. Второй оказался таким живучим, даже непонятно…

Фицрой наклонился, но не сорвал добычу с груди убитых, а снял аккуратно через головы, бережливый, цепочки сохранил, некоторое время рассматривал на ладони задумчиво и внимательно.

– Странный рисунок…

Рундельштотт хмыкнул и пошел вдоль стен, поочередно зажигая свечи.

– Да, – согласился я, – странный. Но если их вот так…

Он с непониманием смотрел, как я прямо на его ладони повернул оба амулета и придвинул один к другому. Края вспыхнули белым огнем, Фицрой вскрикнул от боли, но удержал на ладони.

Амулеты моментально спаялись в одно целое, а странный рисунок перестал быть таким уж странным: оборванные линии продолжились на другом, но дальше тоже оборвались.

Фицрой сказал изумленно:

– Это же карта!

– Тебе виднее, – согласился я. – Искатель ты мой тутанхаимов… Осталось еще несколько человек убить, чтобы составить карту полностью. Или сотню, если карта большая.

– И убью, – ответил Фицрой с готовностью. – Ради карты, а так я вообще-то и комара не трону.

– Только сперва отыщи, – сказал я злорадно. – Не будешь же убивать всех подряд? Хотя кто тебя знает.