Пастушок - Григорий Александрович Шепелев

утешать не стал. Около избушки летала целая сотня майских жуков. Их не было видно, но было слышно. Дохлебав варево в одиночку, голая девица улеглась бок о бок с Евпраксией. Очень долго они молчали, ну а потом началось меж ними такое, что слёзы у Зелги высохли. Но она была к этому привычна и не смутилась. Когда её ласково позвали, она пристроилась. Очень низко над лесом стояла красная, мертвенная луна.

Глава тринадцатая

Проснувшись раньше зари, Лиса Патрикеевна затопила печь, и две её любушки выскочили наружу без ничего, подумав,что начался пожар. Хозяйка, смеясь, швырнула им вслед одежду. А через полчаса вынесла на поляну грибное варево. Когда, сидя на траве в предрассветных сумерках, уплетали варево, Зелга вдруг заявила, что тоже может предсказать будущее всех трёх на ближайший день.

– Ну, так предскажи, – весело кивнула ей хищница и развратница, – не робей!

– Большую часть дня просидим на корточках за кустами!

Но всё же варево было съедено. Под конец Евпраксия поинтересовалась у Патрикеевны, не встречала ли та во время своих скитаний пастушка Леля.

– Нет, не встречала, – ответила красна девица, – да и не желаю встречать.

– А чем он тебе не нравится?

– Так ведь он, говорят, голых девок не переносит!

– Оделась бы!

– Для чего? Я встречаюсь с мальчиками, которым мешает моя одежда, а не моя нагота.

Когда лес и небо сделались розовыми, Лиса Патрикеевна вдруг заметила среди ёлочек своего приятеля, зайца, и погнала двух подруг восвояси, чтобы спокойно принять трусишку. Он, по её словам, к ней явился по очень срочному делу.

К закату солнца Зелга с Евпраксией, по пути искупавшись в маленьком лесном озере, добрели до стольного города. Но они завернули не к Золотым воротам, а к слободе около Днепра, где жил богатырь Микула Селянинович. Дом известного хлебопашца был самым высоким в предместье, вокруг двора стоял крепкий тын. Горничная девка, трепавшаяся с соседками у ворот, сказала лесным гуляльщицам, что Микула в поле работает, а Настасья и Василиса ужинают в избе.

– А нас в Киеве не ищут? – осведомилась Евпраксия.

– Как не ищут? Ещё как ищут, с ног сбились! Великий князь Мономах приказал обшарить все кабаки да притоны по всей округе! А брата твоего, Яна, он отругал, что тот за тобою не уследил.

– А Госпожа Янка?

– Госпожа Янка с тремя монахинями сама ходила по кабакам, всех трясла!

– Беда, – вздохнула Евпраксия, поглядев на Зелгу, которая испугалась, – ну а другие князья по домам разъехались?

– Да, вчера.

– Ладно, проводи нас к барышням-госпожам.

Настасья и Василиса уже не ужинали, а просто болтали и пили всякое-разное. Но остатки ужина на столе ещё пребывали. Евпраксию и её служанку две сестры встретили громкой руганью. Две беглянки не сочли нужным сразу вступать с ними в пререкания, потому что у них нашлось дело поважнее. Они сначала уселись и подкрепились постными пирогами с рыбой, а уж потом стали отвечать.

– Я что, вашу мать, не могу в лесу заблудиться? – разгорячилась Евпраксия, хлебнув квасу перебродившего, – сколько можно меня учить? Мне через пять лет исполнится тридцать, и я вдова!

– А мне через восемь дней исполнится двадцать! – орала Зелга, заметив полный ковш мёда и сразу сделав его пустым, – и я – королевишна! Во Святых горах есть пещера, в ней висит гроб хрустальный на золотых цепях! Меня в этот гроб положат!

– Сперва, моя дорогая, тебя положат на лавку голой задницей кверху, – предупредила Настасья, – сама знаешь, для чего! И твоей боярыне воздадут великую честь по её заслугам. Сегодня поутру Ян пообещал князю и вашей тётке в субботу это исполнить. Вот как раз завтра суббота! Ждите Филиппа.

Премудрая Василиса Микулишна осрамила Зелгу с другого краю – сказала ей, что отец, Микула Селянинович, одно время гулял по Святым горам, встречал Святогора-богатыря, а вот никакой пещеры с гробом не видывал. Зелга сразу начала спорить. Ну а Евпраксию больше гроба на золотых цепях взволновала лавка.

– Какие срамные глупости! – возмутился перебродивший квас в голове вдовы, – что этот наглец себе позволяет? Ведь ему только семнадцать лет! Это нестерпимо. Вот я сама велю его высечь, а заодно и Меланью! И слуги меня послушают, потому что старшая в доме – я!

– Закрой-ка свой глупый рот! – решительно поднялась Василиса на ноги, – и сиди, молись на иконы! Я, так и быть, отправлю гонца к игуменье, а сама пойду сейчас к Яну да набрешу ему, что ты с Зелгой блуждала по лесу, но вернулась и вся трясёшься от страха! А ты, Настасья, ступай к великому князю и говори ему то же самое.

– Вовсе я не трясусь от страха, – запальчиво возразила Евпраксия, когда сёстры вышли из-за стола. Они только засмеялись и убежали.

Вернувшись часа через два с половиной – три, старшая сестра, то есть Василиса, сказала, что Ян сердит, однако Евпраксия с Зелгой могут спокойно идти домой и ложиться спать, а что будет завтра – зависит лишь от Меланьи, которая, судя по всему, льёт масло во все огни. Настасья же рассказала, что Мономах, выслушав её сообщение, прослезился и стал читать благодарственную молитву, а Ратибор с Мирославом, сидевшие у него, заметили, что напрасно госпожа Янка жалеет розги для некоторых паскудниц.

– И тебе надо сейчас пойти к моей тёзке, – сказала ещё Настасья, – Меланья, кажется, у неё.

– У Анастасии? – подняла бровь Евпраксия, – для чего она там? Зачем мне туда идти? Что всё это значит?

– Госпожа Янка велела ей разобрать ваши отношения, потому что она сама сейчас занята.

Из груди Евпраксии вырвался такой вздох, что по всей избе прошелестел ветер. Анастасия Владимировна, в крещении названная Агафьей, была самой младшей, третьей по счёту дочерью Мономаха, и игнорировать эту двадцатилетнюю стерву было никак нельзя. А госпожу Янку – тем более. И помчалась Евпраксия во дворец, отобрав у Зелги свои зелёные башмачки, её же саму отослав домой.

Прекрасная темнокудрая княжна Настя уже лежала в постели, когда пожаловала к ней вдруг Забава Путятишна. Но ещё не спала, болтала с Меланьей. Та, сидя на кровати около ног двоюродной сестры, восторженно щебетала о провансальских духах, а Настенька с восхищением стрекотала о флорентийских шелках. Три сенные девушки ставили в канделябры на полках и на столе ещё по одной свече, потому что луна исчезла за тучами и оконца были совсем темны.

– И я тебя рада видеть, – строго сказала Анастасия, когда Евпраксия подошла и поцеловала ей руку, а на Меланью даже и не взглянула, – мы уж решили, что твоя Зелга тебя сманила к своим сородичам, половцам! Где вы шлялись? Как ночевали?

– Да мы в лесу заблудились, Настенька, – отвечала Евпраксия, нежно чмокнув на всякий случай другую руку кузины и выпрямляясь, – а ночевали в дупле засохшего дуба.

– Зачем же вы пошли