Пастушок - Григорий Александрович Шепелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где это ты так? – спросила Евпраксия, поглядев на неё с большим удивлением.
– Лбом ударился о косяк, – сказал Даниил. Он уже смекнул, что всё это была мудрость. Не слишком глупо вела себя и Евпраксия. Для начала она прилепилась ртом ко рту гусляра и сладенько пососала его язык. Затем пропищала, нежно повиснув на его шее:
– Дай мне сюда золотые пуговицы, телёночек мой!
– Зачем? – не понял гусляр. В такую минуту он бы не понял и куда менее остроумную выдумку. А Забава Путятишна размягчала его руками, как комок глины.
– Дай! Пожалуйста, дай! Они нас спасут!
– Спасут? От чего?
– От гибели! От разлуки! Я ведь тебя люблю, и ты меня любишь! Клянусь, они мне нужны!
Даниил задумался. Тут Забава Путятишна разозлилась и начала трясти его, как согнувшуюся под тяжестью плодов яблоню.
– А ну, дай сюда пуговицы, осёл! Иначе – конец и тебе, и мне! В Царьград меня увезут навеки с постылым мужем!
– На, подавись, – холодно сказал Даниил, мало что поняв, но очень обидевшись, и достал из кармана пуговицы. Шесть штук. Стремительно заграбастав их своей тонкой ручкой, Евпраксия вдруг заметила, что из залы следит за нею чьё-то лицо, вроде бы знакомое. Она тут же его узнала. Это была одна из Меланьиных подруженций, имя которой даже и вспоминать не хотелось. Высунув ей язык, Забава Путятишна ещё раз коснулась губами губ Даниила и устремилась прочь из дворца.
Она задыхалась. Перед распахнутыми дверьми, с другой стороны которых виднелись отроки с алебардами, колобродил Вольга Всеславьевич. Он стоял на коленях перед супругой Всеволода Олеговича, княгиней Елизаветой. Но богатырь преклонил колени вовсе не из почтительности. Его могучие руки были под юбкой из золотой греческой парчи. Княгиня стонала, гладя руками русую голову удальца. Ни он, ни она Евпраксию не заметили. И отлично! Что-то ответив что-то спросившим у неё отрокам, дочь Путяты стремглав пересекла двор и выбежала к воротам.
А за воротами ждала Зелга. Тоненькая, взъерошенная, босая, она дрожала от холода, потому что май едва начинался, и ночи были ещё студёные.
– Что ты делаешь здесь? – не сбавляя шаг, спросила Евпраксия. Зелга быстро последовала за ней.
– Как – что я здесь делаю? Разумеется, жду тебя!
– Зелга, что за вздор? Откуда ты могла знать, когда я покину пир?
– Да я и не знала! Поэтому вся продрогла.
Евпраксия улыбнулась.
– Ну, хорошо. Сейчас мы с тобой пойдём на Подолие.
– На Подолие?
– Да. Бегом.
И они вприпрыжку пустились по травяному склону большой горы к туманным низинам Киева. Там мерцали редкие огоньки. Ночь стояла светлая, но не тихая – ветер прямо выл и стонал. Кое-как согревшись быстрой ходьбой, Зелга попросила Евпраксию рассказать, как проходил пир. Евпраксия рассказала о разговоре у князя, о своей хитрости и о Василисиной мудрости. Осознав смертоносный замысел госпожи, Зелга испугалась. Конец рассказа даже пролетел мимо её ушей.
– Очень опасное дело ты затеваешь, душа моя! – резко заявила она Евпраксии, – откажись от своих намерений!
– Почему? Какая опасность мне угрожает?
– Этот патрикий – очень дурной человек. Меня пробирает дрожь, когда я встречаю глазами его глаза! И он к тебе воспылал нешуточной страстью! Весь Киев только об этом и говорит.
– Ну, и что с того? Сотни дураков пылают ко мне нешуточной страстью! Да и к тебе. Разве мы должны каждого из них опасаться?
– Но за тобой следят, госпожа!
Вот тут уж Евпраксии стало не по себе. Они только что перешли пустынный Боричев въезд и видели впереди всё киевское Подолие, озарённое светом луны и звёзд.
– Кто за мной следит?
– Я думаю, половцы!
– Что за вздор?
– Нет, это не вздор! Я ведь половчанка, и своих чую за три версты! Поэтому подошла сегодня к воротам, чтобы тебя дождаться и проводить. Вот уже неделю, когда мы ходим с тобой по городу ночью, я всегда чувствую, что за нами кто-то крадётся.
И Зелга вдруг огляделась по сторонам, испуганно сжав запястье своей боярыни тонкими, почти детскими пальцами. Но Евпраксия гнала страх.
– Откуда ты знаешь, что это половцы? Как могли они пролезть в Киев?
– Да я тебе говорю, что чую я их! Я не удивлюсь, если они прячутся на подворье митрополита! Ведь там кого только нет! Этот варяг, Ульф! Ведь ты его видела?
– Да, встречала.
– Он только там и сидит, по городу ходит редко! А про него говорят, что он – человек опасный, служил девяти царям и трём королям, да каждого из них предал! И у него – какие-то дела с Михаилом. Этого Ульфа сегодня не было на пиру?
– Я его не видела.
Они шли южным краем площади, по которой слонялись одни собаки. Ближе к подворьям и кабакам мельтешили девки, в потёмках очень похожие на созвездия, потому что эти туманные киевские потёмки и для Евпраксии, и для Зелги были ещё мрачнее, непостижимее, чем сияющая бездонность ночного неба. И посему, когда вдруг из-за угла вышли трое да преградили ханше и королевишне путь очень недвусмысленно, Зелга вскрикнула. Но Евпраксия, у которой было твёрдое правило: сперва злиться, затем пугаться, так поступила и на сей раз. Она начала с того, что обозвала трёх призраков мерзопакостными ублюдками, а потом, приглядевшись к их пьяным рожам, стала и вовсе топать на них ногами.
– Ах вы, поганцы! – заверещала она, – Может быть, ещё и ножи на меня поднимете, чтоб я встала тут перед вами на четвереньки, а заодно и Зелгу свою нагнула? Василь, Радомир, Иванко! Когда-нибудь я до вас доберусь, сукины сыны, знайте! Вольга к вам в гости пожалует!
– О, да это сама Забава Путятишна! – рассмеялся один из молодцев, а другой воскликнул:
– Прости, боярыня, не признали тебя во тьме! Куда держишь путь? Может, проводить?
– Ведь не мы одни ночью шарим, – прибавил третий, – опасно!
– Да ну вас к дьяволу, я уж почти пришла! Проваливайте.
– Живее! – пискнула Зелга, – пока я добрая!
Удальцы исчезли так быстро, что Зелге снова стало не по себе. Но у неё тут же мелькнула мысль, что, в целом, плевать, кто они такие и куда делись за один миг – главное, что сгинули! Усмехнувшись, две полунощницы зашагали дальше
