Встреча выпускников - Дороти Сэйерс

— Ага, значит всё известно. Ну, это была не слишком хорошая ночь для такого дела: полная луна и всё такое, но это был последний шанс получить десять фунтов, поэтому я спрыгнул. Там есть что-то вроде сада.

— Сад для преподавателей. Да.

— Точно. Ну, и когда я продирался там, кто-то прыгнул сзади из кустарника и схватил меня. Моё сердце чуть не выпрыгнуло прямо на лужайку. Я хотел дать дёру.

— Как выглядел этот человек?

— Некто в чёрном и что-то чёрное обмотано вокруг головы. Я ничего не мог видеть кроме глаз, и они смотрели диковато. Тогда я сказал: «Чёрт возьми!», а она сказала: «Которая из них тебе нужна?», — таким липким голосом, как патока. Ну, это уж было совсем нехорошо и не то, чего я ожидал. Я не притворяюсь хорошим мальчиком, но в тот момент у меня не было предосудительных намерений. Поэтому я сказал: «Ничего подобного, я только заключил пари, что меня не поймают, но я пойман, поэтому я уйду и прошу прощения». А она сказала: «Да, уходи. Мы убиваем таких красивых мальчиков, как ты, вынимаем их сердца и съедаем». Тогда, я сказал: «О, Боже! Как неудачно». Мне это совсем не понравилось.

— Вы всё это придумали?

— Честное слово, нет. Тогда она сказала: «У того, другого, тоже были светлые волосы». И я сказал: «В самом деле?» А она сказала что-то, я забыл что, — у неё был какой-то голодный взгляд, если вы понимаете, что я имею в виду, — и, во всяком случае, это было всё как-то неестественно, и я сказал: «Извините, я думаю, мне пора», —  вырвался (у неё были необыкновенно сильные руки) и перелетел через стену, оставшись для неё неким Джоном Смитом.[65]

Харриет посмотрела на него, но он, казалось, был совершенно серьёзен.

— Насколько высокой она была?

— Примерно вашего роста или немного ниже. Если честно, я был слишком напуган, чтобы многое заметить. Не думаю, что узнал бы её снова. Она не производила впечатление молодой, и это всё, что я могу сказать.

— И вы говорите, что держали эту замечательную историю при себе?

— Да. Не похоже на меня, правда? Но в этом деле было что-то такое… просто не знаю. Если бы я сказал кому-либо из мужчин, то они нашли бы историю чертовски забавной. Но это было не так. Поэтому я молчал. Мне всё это показалось неестественным.

— Я рада, что вам не захотелось это высмеять.

— Нет. У мальчика довольно здоровые инстинкты. Ну, это всё. Двадцать пять, одиннадцать, девять, этот проклятый автомобиль просто жрёт бензин и масло — все большие двигатели таковы. И ещё эти неприятности со страховкой. Пожалуйста, дорогая тётя Харриет, должен ли я поработать ещё? Бумаги меня подавляют.

— Можете отложить их, пока я не уйду, а затем подписать все чеки и конверты самостоятельно.

— Погонщик рабов. Я сейчас разрыдаюсь.

— Я одолжу вам носовой платок.

— Вы — самая неженственная женщина, которую я когда-либо встречал. Дяде Питеру — моё искреннее сочувствие. Только посмотрите на это! Шестьдесят девять, пятнадцать — счет выставлен, интересно, что это было.

Харриет ничего не сказала, но продолжала выписывать чеки.

— Ещё один небольшой из Блэквелла. Просто пустячок — шесть фунтов двенадцать шиллингов.

— Всего на полпенса хлеба при таком невероятном количестве хереса.

— Вы переняли привычку к цитатам от дяди Питера?[66]

— Не надо перекладывать всё на плечи дяди.

— Обязательно издеваться? От винного торговца тоже фактически ничего. Беспробудное пьянство вышло из моды. Разве это не вдохновляет? Конечно, папаша время от времени одаривал меня бутылкой-другой. Вам понравился на днях этот Ниерштейнер? Это подарок дяди Питера. Сколько там ещё осталось?

— Порядочно.

— О! Рука ужасно болит.

— Если вы действительно так устали…

— Нет, я справлюсь.

Полчаса спустя Харриет наконец сказала:

— Всё, партия.

— Слава Богу! Теперь поговорите со мной красиво.

— Нет, теперь мне пора возвращаться. Я отправлю всё по пути.

— Вы действительно уедете? Так сразу?

— Да, прямо в Лондон.

— Хотелось бы быть на вашем месте. Вы приедете в следующий семестр?

— Не знаю.

— Боже, Боже! Ну, поцелуйте меня на прощание.

Поскольку она не смогла придумать никакой формы отказа, которая не спровоцировала бы едких комментариев, Харриет степенно подчинилась. Она повернулась, чтобы выйти, когда вошла нянечка, чтобы объявить о другом посетителе. Это была молодая женщина, одетая с предельной глупостью современной моды, с какой-то пьяной шляпкой и ярко-фиолетовыми ногтями. Женщина ворвалась с сочувственными восклицаниями:

— О, дорогой Джерри! Какие ужасные раны!

— О, Господи, Джиллиан! — сказал виконт без особого энтузиазма. — Как ты сюда…?

— Мой ягненочек! Ты кажетесь не очень-то рад меня видеть.

Харриет выбежала и обнаружила в проходе нянечку, вставляющую букет роз в вазу.

— Надеюсь, что не очень утомила вашего пациента.

— Я рада, что вы пришли и выручили его с делами, он очень переживал. Разве эти розы не прекрасны? Молодая особа привезла их из Лондона. У него много посетителей. Но это и не удивительно, не так ли? Он — хороший мальчик, но вещи, которые он говорит медсестре! С трудом сохраняешь серьёзный вид. Теперь он выглядит намного лучше, правда? Мистер Вайброу проделал замечательную работу с раной на голове. Пока ещё остались швы, да, но потом ничего не будет заметно. Это — счастье, правда? Потому что он очень красив.

— Да, он — очень красивый юноша.

— Это у него от отца. Вы знаете герцога Денверского? Он тоже очень красив. Я не могу назвать красивой герцогиню, скорее выдающейся. Она ужасно боялась, что он останется изуродованным на всю жизнь, это была бы трагедия. Но мистер Вайброу — великолепный хирург. Вы увидите, что всё будет прекрасно. Медсестра очень рада — мы говорим ей, что она просто влюбилась в номера пятнадцатого. Нам будет жаль с ним расстаться, он вдохнул жизнь во всех нас.

— Не сомневаюсь.

— А как он дурачит экономку! Она называет его нахальной мартышкой, но не может не смеяться над его проделками. О, Боже! Опять звонит номер семнадцать. Думаю, он требует судно. Вы найдёте выход?

Харриет покинула больницу, чувствуя что быть тётей лорда Сейнт-Джорджа довольно обременительно.

— Конечно, — сказала декан, — если что-нибудь произойдёт в каникулы…

— Я сомневаюсь, что произойдёт, — сказала Харриет. — Аудитория недостаточна. Цель — большой скандал. Но если что-нибудь произойдёт, это сузит круг.

— Да, большинство преподавателей уедет. В следующий семестр, поскольку директриса, мисс Лидгейт и я выведены из-под подозрения, мы сможем патрулировать территорию лучше. А что вы собираетесь делать?

— Не знаю. Я подумываю о возвращении в Оксфорд на какое-то время, чтобы закончить работу. Это место захватывает. Оно какое-то  абсолютно некоммерческое. Полагаю, что мой ум становится слишком язвительным. Мне необходимо размягчиться.

— Почему бы не поработать над диссертацией по литературе?

— Это было бы забавно. Но боюсь, что Ле Фаню не одобрят. Это должен быть кто-то более скучный. Я должна ввести немного скукоты. Да, нужно продолжать писать романы для хлеба с маслом, но я хотела бы для разнообразия получить к чаю и кусок мяса.

— Надеюсь, что, так или иначе, вы приедете на часть семестра. Невозможно оставлять мисс Лидгейт, пока корректуры не окажутся в типографии.

— Я оставляю её одну на каникулы почти с ужасом. Она не удовлетворена своей главой о Джерарде Мэнли Хопкинсе — она говорит, что, возможно, вообще подошла к этому вопросу не с того конца.

— О, только не это!

— Боюсь, что именно так!.. Ну, с этим я как-нибудь справлюсь. А всё остальное… посмотрим, что произойдёт.

Харриет покинула Оксфорд сразу после обеда. Когда она укладывала чемодан в автомобиль, подошёл Пэджет.

— Простите, мисс, но декан считает, что вы должны это увидеть. Это было найдено этим утром, мисс, в камине мисс де Вайн.

Харриет посмотрела на полусожжённый лист смятой газеты. Из рекламных столбцов были вырезаны буквы.

— Мисс де Вайн всё ещё находится в колледже?

— Она уехала в 10:10, мисс.

— Спасибо, Пэджет, я оставлю это у себя. Мисс де Вайн обычно читает «Дейли Трампет»?

— Не думаю, мисс. Скорее «Таймс» или «Телеграф». Но это легко узнать.

— Конечно, любой мог бросить газету в камин. Это ничего не доказывает. Но я очень рада, что её увидела. До свидания, Пэджет.

— До свидания, мисс.

11

Оставь меня, Любовь! Ты тлен и прах.

Не устрашись, о Разум, высоты,

Где ценно нерушимое в веках,

Где увяданье полно красоты.

О, поклоняйся сладкому ярму,

Чей тяжкий гнёт — начало всех свобод,

Прими тот свет, что разверзает тьму

И чистые лучи на землю шлёт.