Сатирикон и сатриконцы - Аркадий Тимофеевич Аверченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бронхов наморщил лоб, машинально повторил: «Поэт Мелюзга», и, после минутного раздумья, спросил:
— Pie вы печатаетесь?
— Больше на жести, да граните… на мраморе, конечно, тоже случается, но редко.
— Так вы… — начал доктор.
— …Специалист по надгробной поэзии, — подхватил Мелюзга. — Мои стихи очень обожают среди купечества.
Он вскочил со стула, откинул назад прядь волос и надтреснутым голосом произнес:
— Под камнем сим…
— Я не сомневаюсь!.. — перебил его доктор.
Мелюзга смущенно улыбнулся, одернул блестевший по всем швам сюртук и сказал:
— У вас очень ритмическая фамилия.
— Неужели? — улыбнулся доктор.
— Бронхов… А в человеческом организме имеются бронхи, вам. вероятно, известно?
— Известно, — скромно подтвердил доктор.
— Вот и готова рифма:
Лежит здесь доктор Бронхов.
Скончался от воспаления бронхов.
— А если я скончаюсь от тифа? — пошутил доктор.
— Тогда придется взять такую…
— Не затрудняйтесь, я еще поживу. А скажите, пожалуйста, на что вы жалуетесь?
— На индефферентизм к лирике господ заказчиков.
— Нет, я… — улыбнулся доктор. — Что у вас болит?
Мелюзга вздохнул, погладил рукой усы и сказал:
— История моей болезни имеет характер лирического отступления от нормы. Еще в нежном, полном грез и мечтаний возрасте, когда дети, не отмеченные печатью таланта…
— Вы кашляете? — нетерпеливо перебил его доктор.
Мелюзга покраснел, как-то весь съежился и прошептал:
— Когда поперхнусь — кашляю.
Бронхову стало неловко оттого, что он смутил пациента, и он поторопился спросить:
— Болей нигде не чувствуете?
— Так — нигде, если не считать сердечных колик, спазм в пищеводе, стрельбы в левом ухе, нытья поясницы…
— Та-ак! — протянул доктор. — Попрошу вас раздеться.
Мелюзга торопливо, обрывая пуговицы, стал раздеваться.
— Извините мое оголенное состояние! — сказал он, когда доктор принялся выстукивать грудь.
— Здесь болит?., при нажиме?..
— Да, очаг любви — сердце — у меня испепелен от частого возжигания любовного нектара музы Терпсихоры.
Доктор подавил улыбку и попросил Мелюзгу глубоко вздохнуть.
— Я часто вздыхаю, но никто не прислушивается! — вздохнув, сказал Мелюзга. — Кроме того, мое сердце проказник Амур, очевидно, занозил своими стрелами. Не потому ли у меня колики?
— Амур тут ни при чем, а вот Бахус действительно тут замешан, — улыбнулся Бронхов.
Мелюзга густо покраснел и стал оправдываться:
— В нашем мире юдоли и печали, когда таланту преграждается широкий путь и оставляется узенькая тропа к гробницам, когда радости жизни…
— Я вас понимаю!.. Прошу лечь… Дышите свободней!
— В наше время людям таланта трудно дышится…
— Попрошу вас не разговаривать!
— Ах, доктор, вы меня не понимаете!
— Вы мне мешаете! — сердито сказал доктор, прикладываясь ухом к его груди.
Мелюзга нахмурился и умолк.
— Можете одеваться.
Мелюзга молча оделся, молча сунул в карман рецепт, молча выслушал наставления, молча простился. И только на пороге комнаты он сказал:
— Вы могли выслушать лишь бренное тело, нетленный же дух мой остался и для вас загадкой!
Доктор наклонил голову и развел руками. Мелюзга круто повернулся и ушел.
— Прошу! — крикнул доктор, высунув голову в приемную.
1913
Передвижник
Черняев лежал на диване и говорил:
— Да, Володька, мой способ — наилучший: минимум расходов и максимум удовольствий!..
— Поехать в деревню и поселиться в крестьянской хате? — спросил Назаров, сидя на столе и болтая ногами.
— Не-ет! — протянул Черняев.
— Репетитором?
— Нет, не догадаешься!
— Ну, открывай секрет! — досадливо сказал Назаров.
— Ладно, открою, только предупреждаю: привилегия заявлена в министерстве торговли и промышленности.
— К делу! — нетерпеливо крикнул Назаров.
— Я люблю иногда хорошенько выпить. Выпить хорошенько можно у Павловых. Антон Иванович поклонник рома и коньяка, других напитков не признает. Юлия Сергеевна обожает наливки и ликеры. Ясно?
Назаров утвердительно махнул головой.
— Я люблю иногда хорошенько поесть. Поесть хорошенько можно у Ольховых. Суп-пюре из шампиньонов. Спаржа с сабайоном. Макароны с ветчиной и пармезаном. Аркас. Пудинг из шпината… Меню разнообразное. Кухарка за повара. Ясно?.. Но маленькое житейское примечание тут необходимо. Павловы живут в Парголове, Ольховы в Шувалове. Как тебе известно, это две соседние станции. Ясно?.. Ergo…
— Можно выпить на остановке у Павловых и закусить у Ольховых, — подхватил Назаров.
— Правильно!.. Я люблю иногда поболтать с девицами, конечно хорошенькими… я ведь эстет! Для этого мне приходится менять маршрут. С Финляндской железной дороги на Приморскую… Но маленькое житейское примечание: соловья баснями не кормят, а у Сухумских молодых людей, приезжающих на дачу, в гости, считают соловьями. Ergo…
— Ergo? — нетерпеливо повторил Назаров.
— Нужно помнить о ветке Новая Деревня — Озерки, соединяющей Финляндскую с Приморской.
— Гениально! — воскликнул Назаров. — Tpex зайцев одним выстрелом!
— Можно прихватить и четвертого: Сухумские живут в Коломягах, а там…
— Тотализатор?!. — с живостью воскликнул Назаров.
— Он самый! Только в этого зайца нужно метить осторожно: не то пропадет ценность, если не всех трех, то двух первых…
Черняев закинул за голову руки и продолжал:
— Главное в жизни: уметь все учесть. Это достигается выдержкой. Конечно, необходимо присутствие ума, ясного и трезвого, но без выдержки — скверно!.. Очень важно также уметь распоряжаться своим временем, уметь согласовать его с расписанием поездов всех пригородных железных дорог, с часом завтрака, обеда и ужина у тех и других знакомых… Петровское «промедление — смерти подобно» нигде так не применимо, как здесь: опоздаешь к обеду, не поторопишься к ужину — грозит голодная смерть!
— Это уж философия, к делу! — оборвал его Назаров.
Черняев презрительно посмотрел на товарища, потянулся всем телом и воскликнул:
— Эх, люблю эти скитания!.. С восторгом слежу за тем, как недовольно вытягиваются лица одних, как расплывается улыбка на лицах других при виде «нашествия дачных гостей»… Ха-ха-ха! Какой калейдоскоп переживаний у чадолюбивых родителей! «Хватит ли пломбира?», «Сделает ли наконец Иванюков предложение Лизочке?». «Не разболтает ли Севринов жене о том-то?», «Не пришли бы при гостях за долгом из лавки»… Ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха!.. Ловить ревнивые взгляды, устремленные на аллею, по которой гуляет «он» с другой или «она» с другим… Нечаянно подслушать чей-нибудь отзыв о ком-нибудь из гостей… Нет, Володька, тебе этого не понять!.. Чтобы это понять, нужно быть убежденным передвижником!.. А появление на небосклоне грозовой тучи! Ха-ха-ха!.. Что за удовольствие смотреть на растерянные лица, на нервную торопливость движений! Как все переплетается! Ха-ха! А женщины!.. Молния, корова на лугу, лягушка в болоте, пьяный в канаве — все внушает им одинаковый страх… Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!! Ха-ха-ха!!!
Назарова заразил смех
