Полночная дымка - Хелен Харпер

В его взгляде жила нежность.

— Как я мог не думать об этом? Ты хорошо поддерживаешь образ крутого детектива, но любому, у кого есть глаза, очевидно, что в тебе есть нечто большее. Множество слоёв Эммы. И каждый раз, когда я думаю, что снял один такой слой, я обнаруживаю новый.

Мой язык увлажнил мои губы.

— Мне это давалось тяжело, — призналась я. — Я не знаю, могу ли я тебе доверять — и я не знаю, во мне дело или в тебе. И твоя смерть определённо связана с тем фактом, что я сейчас здесь. Не потому, что мне тебя жалко, а потому, что это заставило меня осознать, как глупо было отрицать собственные чувства. Я не знаю, что принесёт нам будущее — я даже не знаю, что принесёт завтрашний день, хотя переживала его уже три раза. Но я знаю, что сейчас хочу этого, потому что хочу тебя. Не секса, — я слегка улыбнулась, — хотя и это было бы здорово, а тебя. Лорда Лукаса Хорвата.

Он посмотрел на меня, а затем накрыл мои губы своими.

Все внятные мысли испарились, когда ноющее ощущение в паху усилилось. Руки Лукаса скользнули на мою талию, сжимая всё крепче, и поцелуй углубился. Я прильнула к нему всем телом, а потом, когда этого оказалось недостаточно, обвила ногами его талию.

Лукас поднял меня с мраморной столешницы, прижимая к себе. Я слегка отстранилась и взглянула ему в глаза. Они блестели интенсивностью, которой я никогда прежде не видела. Его грудь часто вздымалась и опадала, учащённое дыхание вторило моему.

— Наверх, — прорычал он.

Я не могла говорить; мне удалось лишь кивнуть. Я обвила руками его шею, и Лукас быстро понёс меня на второй этаж. Казалось, это всё равно заняло целую вечность. Когда мы наконец-то добрались до его спальни, и он нежно уложил меня на постель, я вспомнила про необходимость дышать.

Я окинула взглядом роскошную комнату. Кровать была массивной, из красного дерева с четырьмя столбиками, застеленная тёмным сатиновым постельным бельём. Обои были из роскошной красной парчи, а мельком увидев своё отражение в зеркале на потолке, я издала смешок, вновь обретя дар речи.

— Такое чувство, будто я вошла в викторианский бордель.

На щеках Лукаса проступил румянец.

— Я давненько не делал ремонт. Но поменяю на такой стиль, какой ты захочешь.

Я улыбнулась ему.

— Мне нравится. В твоём стиле, — я положила ладонь на матрас подо мной и помяла. — И матрас не водный.

— Даже у меня есть свои пределы.

Моя улыбка превратилась в дерзкую ухмылку. Я показала на стул напротив.

— Сядь, — приказала я.

Лукас подчинился. Я приподнялась на колени. Медленными движениями пальцев (скорее потому, что я дрожала, а не из-за попыток быть сексуальной) я расстегнула пуговицу на джинсах и начала стягивать их ниже по бёдрам. Я глянула вниз, запоздало сообразив, что трусики были сереющими, а не красивым кружевным бельём. Теперь пришёл уже мой черёд смущаться, но судя по тому, как у Лукаса перехватило дыхание, его это не волновало.

Я стянула джинсы до конца и отбросила в сторону, после чего повернулась спиной к Лукасу. Я взялась за застёжку лифчика и расстегнула её, сбросив лямочки с плеч, затем оглянулась через плечо.

Лукас застонал. Он вскочил со стула и в мгновение ока добрался до меня, подняв и снова развернул меня лицом к себе.

— Я думала, — пробормотала я, — я сказала тебе сидеть.

Я ощутила его горячее дыхание на своей коже.

— Я закончил быть хорошим мальчиком, — он снова поцеловал меня.

На сей раз наши движения были более торопливыми. Я цеплялась за штаны Лукаса, расстёгивая ширинку и стягивая их вниз, пока он снимал мой лифчик. Его ладони накрыли мои груди, большие пальцы помассировали напряжённые соски. Его голова опустилась, язык проложил дорожку от моего рта вниз. Я застонала, не в силах сдержаться. Мои руки теребили его одежду, добираясь до горячего, твёрдого члена. Пальцы на мгновение обхватили его, затем погладили вниз, по направлению к головке.

— Ведьма, — пробормотал он, большими пальцами подцепив мои трусики и сдернув их. Я выпустила его. Мгновение спустя он уже оказался во мне, войдя до упора. Я ахнула и выгнулась. Лукас взглянул на меня, и в его глазах читался восторг, триумф и глубинное удовлетворение. А затем, дюйм за дюймом, он медленно вышел. Его контроль был абсолютным.

Прерывисто вздохнув, я снова потянулась к его телу, пытаясь привлечь его обратно. Но Лукас не спешил. Он ждал, и лишь головка его члена по-прежнему находилась во мне.

— Скажи мне, Эмма, — он облизнул губы. — Скажи, что хочешь меня.

Мой ответ напоминал карканье.

— Я хочу тебя.

— Только меня.

Я кивнула.

— Лукас…

— Скажи это.

Я сглотнула.

— Только тебя.

Он улыбнулся, затем снова совершил толчок. Наши скользкие от пота тела встретились друг с другом. Я запрокинула голову, мельком увидев в зеркальном потолке отражение его мускулистого тела на моём, а после отдалась ощущениям, бесконтрольно задрожав.

***

Я лежала на боку, положив одну руку на грудь Лукаса и переплетаясь с ним ногами. Его пальцы играли с моими волосами, но глаза не отрывались от часов на прикроватной тумбочке.

— Осталось всего несколько минут. Ты будешь помнить всё это, — он помедлил. — А я нет. Ты скажешь мне, что случилось?

— А ты поверишь, если я скажу?

Его глаза опустились к моим.

— Всегда.

— Тогда да, — прошептала я. — Я тебе скажу.

Уголки его рта слегка приподнялись, и я почувствовала, как Лукас расслабился.

— Хорошо, — его большой палец поглаживал мою щёку. — Что бы ни случилось, когда твой день начнётся заново, — сказал он, — и каким бы ни был исход, ты сделала всё, что могла. Даже если всё не сложится так, как должно, я знаю тебя достаточно хорошо и ценю, что как только ты приняла решение, ты вложишь в это всё своё сердце, — его ладонь легла на центр моей груди. — И Эмма, твоё сердце столь прекрасно. Я не хочу, чтобы ты боялась меня или того, во что это может вылиться. Я бы никогда не причинил тебе боль.

— Я знаю.

И я правда знала. Лукас — не Джереми. И неважно, вампир он или нет, доверяла я ему по-настоящему или нет, он ощущался как часть меня.

Я улыбнулась ему, позволяя глазам закрыться. Я могла бы вечно лежать здесь. Я не хотела думать о том, что случится дальше, и смогу ли я наконец-то арестовать грабителей банка. С ними оставалось слишком много