Гнев Цезаря - Богдан Сушинский

Боргезе чуть было не переспросил: «А что такого там происходит?», однако вовремя вспомнил, что командующего бесит, если кто-то позволяет себе отвечать вопросом на вопрос.

– Прошу прощения, синьор контр-адмирал, не понял, что вы имеете в виду.

– Но все-таки? Что-то же происходит. Вы же знаете, что я терпеть не могу политиков и политиканства, к тому же в последние годы почти вся жизнь моя протекала на базе, в которую вложил столько сил и которую, может, только потому и не ликвидировали после войны, да под горячую руку, что я всегда высказывал свое твердое мнение. Нет-нет, речь идет не об этой Лигурийской базе, куда меня перевели сравнительно недавно; я имею в виду еще ту базу, на Адриатике…

– Мне известна ваша преданность флоту, синьор контр-адмирал. Как и ваши усилия по спасению базы боевых пловцов Сан-Джорджио, – как можно проникновеннее заверил его князь, помня, что, когда речь заходила о спасении военно-морской базы, а значит, и пристанища штурмовых плавсредств, в Солано тут же вселялся дух Цицерона. – Но хотелось бы вернуться к вашему вопросу, связанному с событиями в России. Очевидно, я чего-то не знаю…

– Вы много не знаете, фрегат-капитан. Из «черной знати», высокородный, состоятельный, храбрый и удачливый, не то что я, сын погибшего в бою флотского унтер-офицера, чудом пробившийся до чина «берегового адмирала», вы позволяете себе много чего такого, чего не может позволить себе ни один ретивый служака вроде меня.

Пока он все это говорил, Валерио метался между желанием сочувственно погладить его по плечу или, на волне озверения, рявкнуть что-нибудь эдакое, не при адмиралах произносимое… Но вместо этого он, поигрывая желваками, осматривал гроздья малых боевых катеров, которые после загрузки в них взрывчатки, по существу, превращались в те же управляемые торпеды, только движущиеся по поверхности, видимые, а потому из всех видов оружия расстреливаемые. А чуть дальше, в окаймленном скалами заливе, вмерзали в голубовато-серое пространство свинцово-серые силуэты тральщиков, миноносцев и сторожевиков…

В послевоенные годы Лигурийская военно-морская база в самом деле теряла и свои, частью отданные по репарации победителям, а частью отправленные на ремонтные стапеля или на переплавку, корабли; и свою значимость, сам смысл своего существования. Прав был вице-адмирал Роберто Гранди, когда во время своего последнего визита с грустью произнес: «Как только речь заходит о сокращении военных расходов и переброске армейских средств на социальные нужды, первым объектом, на который депутаты набрасываются, становится ваша Лигурийская база, и, в частности база боевых плавсредств. От наших парламентариев труднее отбиваться, чем от наседающего противника. А все потому, что кое-кто из промышленников и банкиров уже присмотрел себе этот участок побережья под туристический центр».

– Вы позволяете себе по неделе не появляться на службе, фрегат-капитан.

Это было правдой, в последнее время, поняв, что совершить рейд на Севастополь ему не позволят, Боргезе действительно потерял всякий интерес к службе. Если его что-либо и связывало теперь с базой Сан-Джорджио, то разве что желание поддержать своих боевых пловцов, каждый из которых понимал: как только Черный Князь подаст в отставку, отряд тут же расформируют, а базу штурмовых плавсредств «изведут».

– Не сомневаюсь, – продолжил после небольшой паузы свой монолог контр-адмирал, – что время, отнятое у службы отечеству, вы используете рационально, поскольку сидите над рукописью новой книги мемуаров. Но, когда вы станете известнейшим мемуаристом Европы, обнаружится, что ни мне, ни обо мне вспомнить уже будет нечего.

– Пришел приказ о вашей отставке? Готов протестовать. Что конкретно я могу сделать для вас?

Судя по всему, слово «отставка» способно было воздействовать отрезвляюще даже на Солано. Внутренне содрогнувшись, он мгновенно взял себя в руки и впервые взглянул на Боргезе трезво и вполне осмысленно.

– Я не об этом, фрегат-капитан. Еще неделю назад никто и слышать не хотел о вашем рейде на Севастополь. При любом упоминании об операции «Гнев Цезаря» на меня смотрели как на городского сумасшедшего. Признайтесь, что и сами вы за прошедшие годы отчаялись когда-либо приблизиться к осуществлению своей мечты…

– И что же произошло? – нетерпеливо перебил его фрегат-капитан.

– Сам хотел бы знать, что именно… Первым позвонил вице-адмирал Гранди, которого ничего, кроме ваших намерений относительно русской базы, не интересовало. Поначалу я решил, что нас с вами в очередной раз хотят убедить в бесполезности этой затеи. – «Нас с вами», отметил про себя Валерио, сознание «берегового адмирала» явно прогрессировало. – Но в завершение Гранди неожиданно сказал: «Когда ваш заместитель все-таки соизволит появиться на службе, попросите, чтобы он проработал свой план и севастопольского рейда, и самой диверсии в деталях».

– Но мы с ним уже обсуждали…

– Это было несколько лет назад, – резко взмахнул Солано руками перед своим лицом. – И тогда речь, очевидно, шла об идее, а не о плане. Важно, что Гранди потребовал эти проработки. Но… что бы это могло значить?

– Пока не знаю. Звонил еще кто-либо?

– В тот же день со мной связался начальник службы внешней разведки генерал Миноре. Тот прямо, без обиняков, спросил: «Ваш фрегат-капитан все еще оттачивает свое мемуаристское перо на вилле „Витторио“, под покровительством княгини Лукании?» А получив утвердительный ответ, объявил, что во вторник, то есть завтра, хотел бы видеть вас. И заодно – ознакомиться с базой Сан-Джорджио.

– То есть он прибудет сюда?

– Даже представить себе не могу, кто способен отговорить его от этой затеи. Но самое удивительное произошло вчера. Неожиданно позвонил главный инженер судоремонтного завода, того самого, в ангаре которого уже третий год ржавеет ваша субмарина «Горгона». У него сразу две новости. Первая – еще в начале месяца субмарину официально исключили из действующего плавсостава военно-морского флота и передали в ведение Академии наук в качестве научно-исследовательского судна, якобы для изучения прибрежной фауны.

– Это еще что за новости?! Это уже удар ниже пояса.

– Не торопитесь с выводами, Боргезе, все не так уж и плохо. Сугубо формально передав субмарину благородному гражданскому ведомству, правительство тут же выделило значительную сумму денег на полное восстановление и модернизацию «Горгоны», в том числе на обновление корпуса и… боевого оснащения, – многозначительно произнес адмирал последние слова. – Объяснили, что, дескать, в случае войны субмарину могут вернуть в резерв флота.

– Достаточно грамотная аргументация, – вскинул брови Боргезе, начиная улавливать ход мысли тех чинов и чиновников, которые стоят за данной авантюрой.

– Но и это еще не все. После столь радикального переподчинения на завод вдруг зачастили военные спецы по подводным аппаратам, а ремонтникам поставили жесткие условия: все работы завершить до конца марта будущего года, после чего субмарину вернуть на базу Сан-Джорджио.

Услышав это, обер-диверсант империи победно улыбнулся.

– Причем здесь, на базе, она обязана находиться вплоть до особого распоряжения о переводе на исследовательскую базу Академии наук.

– Неожиданный поворот событий, неожиданный, – подытожил Боргезе, но, почувствовав, что контр-адмирал еще кое-что не договаривает, спросил: – Больше никаких сведений не поступало?

– С вами что, действительно никто в эти дни не связывался?

– Уже хотя бы потому, что на вилле стоит обычный городской телефон, а не линия секретной связи, соединяющая римские кабинеты со штабом базы.

– Тоже верно. Ко всему сказанному добавлю: меня попросили всячески способствовать подготовке вашей команды боевых пловцов.

– И вы пытались утаить от меня этот факт, синьор контр-адмирал?!

– Разве без их просьб и напоминаний я каким-то образом препятствовал подготовке ваших людей? – пожал плечами Солано. – Теперь они все почему-то засуетились, знать бы, с чего вдруг. А где они были раньше, когда при одном упоминании о «команде Боргезе» или операции «Гнев Цезаря» все чины изображали на своих лицах испуг или праведный гнев?

И фрегат-капитан вынужден был признать, что командующий по-своему прав.

Январь 1949 года. Албания.

Влёра. Отель «Иллирия»

По аскетизму своему каюта фон Штубера вполне могла бы сойти за корабельную келью скитальца-монаха: привинченный к палубе столик, два привинченных стула и два, тоже намертво прикрепленных к стенке, металлических распятия, над изголовьями двух застеленных коричневыми одеялами лежанок.

– Я могу остаться, господин штурмбаннфюрер? – несмело спросил Морару на ломаном русском.

– Позже, капитан-лейтенант, позже.

– Как прикажете, – сухо обронил этот «полурумын».