Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Резная дверь тоже не потеряла былой красоты. Сразу видно, что сделана она рукой настоящего мастера. Кошма, которой изнутри обивалась юрта, была, по-видимому, настоящим произведением искусства. Основной мебелью, которую везли с собой на джайляу, был все тот же дедовский сундук. Все наши богатства не помещались в нем, и по обеим сторонам сундука укладывались кошемные мешки с зимней одеждой. Тут же на сундуке укладывались кошма для подстилки, одеяла и подушки. На верхних оконечностях кереге висели детские вещи, бабушкина пуховая шаль, костяное веретено с неизменным клочком готовой к пряже шерсти, шапки, малахаи, а у самой двери отцовская плеть.
Запасы продуктов для питания хранились по правую сторону от двери, за перегородкой из чия. Чего там только не было: горшок со сметаной, курт, айран и шубат в бочонках, мешок с просом, деревянные чаши с толокном. Дальше всего прятался сахар и длинные полосатые конфеты собственного производства, которые нам выдавались не очень часто. Их держали для почетных гостей. Все эти лакомства, а также черный индийский чай, перец, гвоздика обычно прятались в сундук, а ключ бабушка носила при себе. Звон открываемого сундука был для нас сладчайшей музыкой.
Слева возле двери обычно висел внушительный холщовый мешок со старым перекисшим молоком, под ним стояло корытце, куда стекала сыворотка. Оставшаяся густая масса шла на приготовление особого творожного сыра. С джайляу увозилось обыкновенно пять-шесть вьюков такой массы, которая считалась целебной.
Пол в юрте был устлан паласом, у чиевой перегородки лежала телячья шкура, на которой обычно восседала бабушка, а у порога стелились старый потник, попона или что-нибудь другое для вытирания ног.
Приехав на джайляу, мы не сразу ставили юрту, а вначале выпускали на это место попастись отару овец, чтобы они очистили облюбованное место от змей, скорпионов, тарантулов и прочей ядовитой твари. В середине мая приходит куралай, это холода, которые приурочиваются к выводу на прогулку оленями своих детенышей. Куралай — самка оленя. Потом подует свирепый бес-кунак — ветер, пронизывающий до костей и сопровождаемый снегопадом. Он срывается неожиданно, и покрытая цветами степь в каких-нибудь десять минут становится белой. Ветер порой переворачивает большую юрту. Снегопад мокрый, леденящий душу. Люди невольно вспоминают теплое зимовье…
…По преданию, пятеро друзей-джигитов в солнечный весенний день оделись по-летнему и поехали в гости к соседям. По дороге они попали в неожиданный буран и погибли. Потому и называется этот коварный ветер «бескунаком», то есть «ветром пяти друзей».
Несколько дней длятся эти холода, и мы копошимся в юрте у костра, боясь высунуть нос наружу. На ночь нас укрывают стеганым одеялом, наваливают сверху все, что есть теплого в доме. Порой бабушка достает из перевязанных арканами вьюков мой твердый, как дерево, полушубок, сыромятные, задубелые, с истертыми подошвами сапоги, ушанку. Одеваются дети и в других юртах, и все мы выбегаем прямо в разъяренную пургу.
Но заканчиваются холода, и жизнь на джайляу вступает в свои права. Бабушка с матерью уходят в степь собирать кизяк. Я увязываюсь за ними и тоже приношу полный мешочек. Меня хвалят, и мне приятно. Постепенно возле летнего очага вырастает целая пирамида сухого кизяка. Его собирают каждый день, но мне уже наскучивает это занятие. Едва женщины берутся за мешки, я стремглав убегаю в степь.
Бегал я очень быстро и никогда не уставал.
— О аллах, он когда-нибудь задохнется от такого бега!..
Так говорили взрослые, но этого не случалось. Что есть силы устремлялся я к озеру и с разбегу, скидывая на ходу рубашонку и штанишки, нырял головой в обжигающе прохладную чистую глубину. Мы еще не придавали значения разделению на мальчиков и девочек. Все рядом бултыхались в воде, обрызгивали друг друга, а потом загорали на какой-нибудь отмели.
— Эй вы, голопузые, далеко не заходите, в подводную яму попадете. Идите сюда, здесь помельче!.. — кричали нам часто взрослые, когда мы купались.
Приходилось для вида подчиняться. Но только они уходили, мы снова норовили заплыть на самое глубокое место. К счастью, глубоких мест на Сары-коле было немного, а отмель тянулась от нашего берега чуть ли не до середины озера…
Самым приятным было, подкравшись к кому-нибудь, неожиданно вынырнуть под ногами и обдать целым фонтаном брызг. Еще лучше — потянуть неожиданно за ноги на дно.
— Ма-а-ма!
— Вот я скажу папе!
— Вот баба покажет тебе!
Пока это хныканье разрешалось и нам, а не только девчонкам. Я не помню драк между нами..
Купались мы до того, что тело покрывалось пупырышками, как у ощипанной утки. Но стоило выскочить и закопаться в горячий прибрежный песок, как дрожь мгновенно проходила. Мы нагребали вокруг себя вязкой красной глины и лепили верблюдов, коров, лошадей, а то и всадников.
Через некоторое время нас начинает мучить голод, но домой мы не идем. Рядом с берегом — целые заросли куги. Мы бродим по щиколотку в воде, выдергиваем ее с корнем. Корень длинный, белый и очень сладкий. Не выходя из воды, мы до того набиваем животы сладкой кашицей, что начинает поташнивать. Еще слаще корни тростника, но до них труднее добраться, и мы довольствуемся теми, которые растут у самого берега. Корни у них более жесткие, и приходится долго разжевывать их.
Тем временем подсыхает и обретает под солнцем необходимую твердость наш глиняный скот. Мы начинаем копать для него колодцы. В лунках быстро проступает вода. Из половинок камыша мастерим поилки. Ракушки служат ведрами…
Старших по возрасту мальчиков мы слушаемся беспрекословно и всюду ходим за ними. Однажды я увязался за своими более взрослыми друзьями, когда они собрались на кладбище. По дороге они говорили, что таинственная птичка-пеганка устраивает себе гнездо в старых могилах и
