Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У берега всегда стояла на приколе огромная, выдолбленная из цельного дерева лодка. Люди второпях набросились на нее и порядком перегрузили. Я тоже оказался там на руках у матери, и мне с самого начала путешествия сделалось почему-то страшно. Я буквально готов был кричать от ужаса и все сильнее прижимался к матери.
Посредине реки лодка попала в стремнину и закрутилась на месте. Вода вокруг бурлила, как кипящее молоко. Люди переполошились, закричали, лодка перевернулась. Я погружался все глубже, отмечая при этом, что вода становится какой-то небесно-голубой. Мне было года три с небольшим, и я не мог сообразить, что нужно болтать руками и ногами. Вдруг какая-то неведомая сила выбросила меня на поверхность, к свету. Я увидел мать. Она хладнокровно притянула меня к себе, велела сесть на шею и поплыла. Вскоре мы были на другом берегу…
Урочище, в котором мы жили, называлось «Балпан-кеткен» в честь утонувшего здесь когда-то знаменитого пловца Балпана. Много лет назад он навязал на голову одежду и пытался переплыть нашу реку, но до берега не добрался. Люди с тех пор с опаской относятся к этому месту, не купают даже овец. Но я помню, как мать моя на этом самом месте переплыла реку и пригнала с того берега нашу корову.
Я тонул еще раз. Это случилось через несколько лет после первого случая. Мы меняли стойбище и, проехав по берегу верст пятнадцать, переплыли реку на плотах. Плот наш был небольшой, но за один раз перевез весь наш скарб. Овцы, конечно, переплыли сами. А за рекой мы временно поселились на берегу маленького степного озерца…
Чудесное это было озерцо. Идя за водой, мать добиралась до самой его середины, где бил со дна ключ. Вода там была холодная и чистая, как кристалл. Само озерцо сплошь покрывали лилии. Огромные, похожие формой на верблюжьи ступни листья плавали, касаясь друг друга высокими краями. Пучеглазые колченогие лягушки сидели на них в царственных позах. Вечером, собравшись по двое и по трое на каждом листе, они выводили свои рулады. Раз как-то, вскоре после переезда, я со своим другом Сагинаем играл на берегу озерца. Мы заинтересовались плотным, как войлок, наносом, ковыряли его и так и этак, пока не надумали сделать из него плот. Сложив несколько слоев друг на друга и притоптав ногами, мы связали их арканом из молодой куги. Когда спустили плот на воду, он поплыл.
Радости нашей не было предела. Мы уселись вдвоем на это зыбкое сооружение и поплыли, отталкиваясь от дна жердью. Недалеко от противоположного берега пропитавшийся водой плот начал тонуть. Я вырвал жердь из рук более слабого Сагиная и стал что есть силы направлять плот к берегу. А он уже весь ушел под воду и вскоре расползся там, как переквашенный айран. Клочья его всплыли на поверхность воды. Мы оказались в воде по горло, еле-еле доставали кончиками пальцев дна. Порой дно совсем исчезало, и мы булькали в воде, пытаясь не захлебнуться.
Выручила нас мать Сагиная, пригнавшая корову на водопой. Она вытащила нас, намокших, как суслики в норе, когда их изгоняют оттуда с помощью воды. Полдня рвало меня грязной вонючей водой и водорослями. Но через месяц я плавал в этом же озерце и ничего не боялся.
У самого Песчаного брода стояли когда-то два красавца тополя, купая в воде нижние ветви. Сотни птиц вили гнезда в их густых сросшихся кронах, а мы внизу играли в асыки, в бабки, в жмурки. Под этими великанами мы прятались от дождя и града. Они казались нам могучими батырами, охранявшими всю нашу округу.
Тщетно пытаюсь найти хоть какой-нибудь след тополей. Даже пней не осталось… Где-то справа от них стояло зимовье дедушки Узакбая. Вон чернеют его развалины. А тополей нет…
Только густой и высокий ковыль растет на том месте, где поднимались в небо их стволы. Кто же мог срубить красу и гордость наших мест? Чья рука поднялась на это святотатственное дело? Наверное, немало провозились, пока подрубили их!
Все мне кажется меньше, приземистей. Вот холм Бозшокы, на который бежали мы, чтобы первыми увидеть возвращающихся с базара родителей. Нам как на ладони была видна столбовая дорога, проходящая мимо Кара-тюбе. А теперь я еле разыскал этот холм, укрытый одеялом трав. Совсем немного возвышается он над окружающей местностью, да и никакой дороги с него не видать…
Надо возвращаться к зимовью. Иду по колено в полыни. Ее у нас множество разновидностей: голубая, коричневая, прыщевидная полынь, ермен. И все они имеют мясистый, маслянистый стебель, переполненный горьким питательным соком. Отара овец, погулявшая месяц на полынных угодьях, не может подняться от жира. Мы к осени потому и пригнали сюда годовалых барашков и другой предназначенный на убой скот… В одном из наступлений летом сорок четвертого года на Украине я упал как-то на черную землю и почувствовал до боли знакомый запах. У моей головы росла полынь!..
Но полынь растет в долине, а в сторону пустыни до самого холма Кара-тюбе, который едва виднеется на горизонте, росла верблюжья колючка — жантак. Ну и живуч же этот жантак: в палящий зной, когда сгорает все живое, он стоит зеленым. Только недавно узнал я, что корни жантака на добрых двадцать-двадцать пять метров уходят в глубь земли. Да и полынь выбирает своими корнями воду с восьмиметровой глубины. Добрый пример людям подают эти растения. Только в глубинной связи с родной землей обретает человек бессмертие…
Жантак… Я вижу, как мои братья рубят его острыми кетменями, пока он зеленый. Затем они собирают его в копнушки и на волокуше привозят к зимовью, где складывают в скирды. Поработают так пять-шесть дней, и собранного жантака достаточно, чтобы прокормить зимой двух верблюдиц и одного дромадера. Для остального скота заготовляют пырей, который на низинке все лето оберегают от потравы. В дополнение к этому братья косят молодой тростник, который растет в изобилии на берегах реки, пруда и в поймах многочисленных речушек вокруг зимовья.
Я при этом не сижу без дела. К
