Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Целый месяц хромал потом наш атаман, но мы не смеялись над ним. Каждый помнил собственную трусость. Строились планы, как отомстить коварному врагу, но они так и не были приведены в исполнение.
Как ни странно, но более крупных зверей мы боялись меньше. Один раз мы встретились с большим жирным барсуком. По тем временам он должен был показаться нам целой горой, но мы смело бросились на него. Видимо, он не считал нас серьезным противником. Лениво отбежав, зверь опять уселся на толстый зад и даже не стал смотреть в нашу сторону.
С криком «ур-ра!» бросаемся в новую атаку. Барсук опять отбегает и садится. И так несколько раз, пока он не юркнул от нас в кусты шенгеля. Как было не гордиться таким подвигом! Долго потом мы рассказывали об этом в ауле, перебивая друг друга…
Чаще всего мы играли в «кокпар» — погоню за козлом. Вместо козлиной туши брали старую отцовскую овчинку, на которой он отдыхал после работы, и начинали носиться по такыру, вырывая ее друг у друга. Шум и гвалт стояли такие, что впору настоящему кокпару. Только потом замечали мы ссадины, синяки и шишки, полученные в игре. А разве не то же самое бывает в настоящем кокпаре?!
Случается, что в сильном азарте чья-то рука невзначай ухватится за рубашку «противника» и ветхая ткань с треском расползается. Тогда игра останавливается, и все замолкают. Нет тяжелее этой потери. Бывает, что пострадавший вступает в драку, потому что дома ему не поздоровится…
По правую сторону — неглубокая лощина, густо заросшая бурьяном, ослиной травой. Здесь батыры готовили себя к будущим подвигам, воспитывали в себе выносливость и отвагу. Как только земля освобождалась от снега, мы рвались в степь. Очевидно, в человеке, а особенно в ребенке, происходит тот же процесс весеннего оживления, что и в растениях. Еще лежали в степи оледенелые островки, а мы уже сбрасывали свои рваные башмаки куда-нибудь в угол и выскакивали на улицу босиком. Иногда, особенно по утрам, холод пробирал нас от головы до пят, но никто не обращал на это внимания. Какой ты джигит, если будешь сидеть у очага и ждать, пока солнце отогреет землю. Мы стремглав бежали в эту лощину и с наслаждением топтали голыми пятками слежавшийся снег. Потом сбегали на самое дно, чтобы оставить след ноги на расплывшейся мерзлой глине и снова возвращались к снегу, чтобы покружиться на нем еще немного.
Не всегда это проходило даром. Ноги становились красными, потом синели и покрывались пупырышками, словно кожа у гусей. Мы вскакивали на своих тамарисковых аргамаков и галопом пускались к дому. По дороге то и дело кто-нибудь подскакивал и хватался за пятку. Наша степь ой как богата колючкой, а к весне шипы у растений твердеют, становятся острее иголок. Если нашей огрубевшей коже были нипочем обычные занозы, то крупная белая колючка была опасна по-настоящему. Растет она на щетинистом чертополохе и имеет длинные роговые иглы. С хрустом вонзается такая игла в пятку, а когда вытащишь ее, струей льется кровь. Лучше самому не вытаскивать, а ковылять домой. Там бабушка смочит несколько раз слюной стальную иглу и невзирая на твои вопли не отпустит до тех пор, пока не вытащит всю занозу без остатка. Не дай бог останется какая-нибудь щепочка — ногу тогда раздует, и будешь болеть две-три недели.
Да, о микробах и не слыхала бабушка, а вот иголку, «продезинфицирует». И рану потом прижжет опаленной кошмой, чтобы свертывалась получше кровь и не было заражения. Не успеет она закончить свою работу, как ухватишь кусок лепешки и, закусывая на ходу, снова мчишься к друзьям.
Кстати, у нас недаром бытует поверье, что и обычный чертополох — растение, посланное богом в наказание человечеству. «Кари-кыз», то есть «Старая дева», называют его у нас. Очень подходящее название. Круглая, как овечий помет, и сморщенная от усыхания, она становится тверже стали и может годами лежать в пыли, поджидая неосторожного. Рана от нее заживает месяцами. Попался к кари-кыз в лапы — пиши пропало.
Столько лет прошло, на мне ботинки с модной толстой подошвой, но глаза мои и сейчас ощупывают тропинку, замечая коварную колючку и инстинктивно обходя ее. Рассердившись, я принялся давить попадавшийся мне чертополох, но тут же оставил это занятие: колючки вонзались в микропористую подошву и не отставали, создавался толстый щит. Долго придется отковыривать их потом…
Мы бегали без шапок и босиком — всю весну, лето и осень, до первого снега. И все нам было нипочем; нас не могли свалить в постель ни пронизывающие холода, ни жаркие ветры, ни дожди вперемешку со снегом. Нам всегда было хорошо…
Но лучше всего бывало весной. Радость переполняет наши сердца, и мы окончательно отбиваемся от дома.
— Эй, Кайсар, чтоб тебе пусто было с твоими играми!
Это ругается пришедшая за мной мать. Я покидаю поле боя и понуро иду за ней. Но первый удобный момент — и я снова ускользаю из дому и несусь к такыру, аж ветер свистит в ушах.
Иногда во время игры начинается теплый весенний дождь, гремит первый степной гром, сверкают молнии. Верхом на своих аргамаках мы во всю прыть несемся к аулу, заскакиваем в свои дома. Бабушка снимает с меня и выжимает вымокшие до нитки штанишки и рубашонку. Особенно жаль штанишек, которые я ношу уже добрых полгода. У всех они доходят до щиколоток, а у меня сшиты на вырост и волочатся по земле. В результате низ их вечно ободран, и его всякий раз приходится подшивать… Мама ругается на чем свет стоит, а бабушка делает свое дело. Но вот штаны выжаты и повешены сушиться поближе к котлу. Второй пары, как вы понимаете, у меня нет. Делать нечего. Но когда мать отворачивается, я выбираюсь за дверь и шлепаю по весенним лужам не хуже, чем в штанах.
— Эй, Кайсар!
Это снова мать. Рука у нее крепкая, и когда коснется мягкого места,
