Другой - Станислав Жейнов

— Не думал об этом. Хочешь поставить чудо на конвейер? Немец ты. Надо быть искренним, и так же ясно…

— Я, зачем тебя, собственно, позвал, — сказал Сергей после небольшой паузы. — Предостеречь хочу. Есть у Игоря такая черта, он во всем видит вызов.

— А, ты опять, о том же…

— Почти. Так вот… вызов. Даже не заметишь, а он уже с тобой соревнуется: Кто съест больше конфет, кто выпьет больше воды, кто пересидит в парилке, или в проруби… Это самое безобидное. Так было в детстве, дальше хуже. Со временем, это становится манией. Кто удержит медведя из зоопарка, за нос, три секунды? Ах, три получилось, давай, тогда дольше, и вообще — зоопарк большой, еще есть львы… Всегда, во всем надо быть лучше. Я пробовал говорить, думать, жить как он. Драться, ухлестывать за девками, прыгать с мостов, да все что угодно. Потом: выбитые зубы, половое расстройство и смещение позвоночных дисков. Мы росли в одном дворе, с первого класса вместе, много чего было. Эти девки, драки, мотоциклы… Знаешь, как гоняли на мотоциклах?.. Так вот, и ему это не нужно… Если я остановился на красном, и он остановится, и поедет не нарушая, и пешеходов пропустит, и… Но если подначить, бросить вызов… Двести сорок, без шлема, трасса забита, а мы… кто первый сбавит… Жизнь на кону, а зачем? Помню, летим так, и бутылка пластиковая на дорогу выскакивает, и… То, что сейчас с тобой, со мной уже было. Поверь: закончится плохо. Это всегда заканчивалось плохо. Бессонница, — ладно, но будет что-то посерьезней, обязательно… Оно, потом, всегда появляется.

— Да брось, Серега. Ерунда.

— Нет не ерунда! Не играй в эту игру, он умнее, выносливей, сильней физически, и ты это не изменишь. Прими как есть. Соревнуйся с Антоном… ха-ха… Ему сегодня очень повезло… Ты конечно, с эти ферзем… ха-ха…

— Может и так, но… Я лягу спать после него, — говорю. — Жалко. Столько мучался…

— Он не спит, потому что, боится. Поэтому запил. Я так думаю.

— Чего боится?

— Это… не важно. Это пройдет. Ложись, и он заснет, и все станет на свои места…

— Чего боится? — переспросил я.

Плечи Сергея приподнялись: — Не знаю, может, себя? Ладно, пошли ко всем, там, Журавлев уже пришел…

Пришли, вечер в самом разгаре. В прямом смысле. Угли уже не нужны, и Антон бросил столько дров, что жар костра прогнал нас от стола. Отошли в сторону, подождем пока стихнет.

— Не будем терять время, — сказал Анатолий. — Так, даже интересней. Я могу читать и стоя.

— Почему бы и нет, как раз все собрались. Давайте.

У Анатолия в руках большая пожелтевшая от времени, тетрадь. Стихи написаны не от руки, они напечатаны на тонкой, газетной бумаге и наклеены на тетрадные листы. Местами, клей сильно пропитал бумагу, сквозь нее, пробились большие синие клетки.

Гость долго решал, с какого бы начать, обильно смазывая слюной палец, смело швырял туда-сюда страницы.

— Вот оно! — Окинул всех загадочным взглядом. — Начинаю!

И он начал:

— "Пегрема" — история мира!

Тобою, себя мне явила!..

Совсем не разбираюсь в стихах. Чтобы понять смысл, мне нужно прочитать его несколько раз, лучше, в изолированном от посторонних звуков помещении, и чтоб никого не было рядом. И обязательное условие: перед этим надо поспать, часов пятнадцать.

Скоро, вернулись к столу. Расселись. Анатолий не стал садиться, читал стоя.

Все стихи про "Пегрему" или ее недалекие окрестности. Вообще, мир, которому Анатолий посвятил свое творчество, ограничен радиусом пяти-семи километров.

Стихи, про "Велемоны", про "Долину идолов", про… Все они полны трагизма, жертвенной решительности. Я хотел сказать Сергею: "Похоже, нас хотят завербовать на какую-то войну, причем, кто на чьей стороне — решит жребий", но друг так сосредоточенно слушал стихи, что…

Слово — "Пегрема", всегда произносится Анатолием с особой интонацией. Представьте: боевого контуженного до глухоты, но все еще крепкого генерала. Он прошел войну, от Бреста до Москвы, и обратно — до Берлина. Когда поднимает бокал, неизменно произносит, один и тот же, короткий тост: "Сталинград!" Такую же интонацию и такой же смысл вкладывает в свою "Пегрему" — Анатолий.

Еще, запомнился стих, про "Висячие озера". "Висячие озера" — это два небольших озерца, они чуть севернее, километрах в пяти от нас, на противоположном берегу. Казалось бы: ничего необычного, ничего героического. Ну озера, и чего тут такого? А вот нет. Стихотворение называется: "Идем к висячим мы озерам".

Идем к Висячим мы Озерам!

Болит душа и стонет плоть!

Но мы там будем, будем скоро!

Боль разорвать, сломить, вспороть!

Идем к висячим мы озерам!

Мой друг поверь, мы победим!

Врага прогоним в глушь, с позором!

Мы стяг надежды, утвердим.

Идем…

Не каждому дано, добраться до "Висячих озер" и при этом, сохранить рассудок, не утратить надежду. Дойти до них — выиграть битву с собой, победить — непобедимое, объять — необъятное…

Никогда не был на творческих вечерах. Необычный вечер. Особенно, когда горит костер, когда причудливо ломаются тени на лицах, когда темнота шныряет между толстых еловых стволов, и желтый пугливый свет греется под ногами, прячется в красных углях, мелкими искорками выпрыгивает из костра, врезается в густые еловые кроны, и дальше, дальше, обратно к солнцу… Наверное, как-то так, я этого всего, не видел. Заснул на шестом или седьмом стихотворении.

Проснулся, от того, что на голову упала очередная "Пегрема". Не сразу понял, где я, но добрая белозубая улыбка Сашеньки, успокоила.

Девушка посмотрела на меня, сложила ладошки, прижала к щеке и наклонила голову на бок, потом, пальцем указала в строну палатки. Сергей в точности повторил ее жест. Игорь тоже. Интересно, может, и Анатолий отмочит что-нибудь похожее?

Нет, Журавлев, игнорировал мое пробуждение, продолжал читать, так же молодцевато, уверенно. Я заснул на его вечере, наверное он меня презирал. В таком случае, все проваливайте. Я пошел спать. Лопайте тут свою "Пегрему". Дурачки… хе-хе…

Укладывались спать долго, шумно. Разбудили меня.

— Только давайте тише, — говорю. — Раз уж пришли, ведите себя прилично.

— Ой! Кто здесь? Сергей тут какой-то объем шевелится… Распространился на пол палатки…

— Шугани его.

— Молодой человек — надо быть ограниченней.

Игорь хлопнул меня по ноге:

— Вы слишком разместились… Надо сделать рекогносцировку.

— Тут уже некуда. — Удивился, своему сонному писклявому голосу.

— Вы топографически невоздержанны. Чего вам стоит, переместиться относительно центра на пару метров.