Легенды Крыма - Народное творчество (Фольклор)

После дневного штурма Кирилл готовил еду для воинов каземата и подсыпал в пищу снотворного порошка. После сытного ужина, приготовленного из трофейного мяса, защитники Осадного колодца хотели пить и послали Кирилла за водой. Захватив факел и амфору, Кирилл стал спускаться по ступеням. София тоже пришла с двумя амфорами и проскользнула вслед за ним. Во время осады крепости ей поручалось готовить кипяток. Днем всю воду выплеснули на осаждающих, и ей нужно было наполнить котел. За третьим маршем лестницы она шепотом обратилась к Кириллу:

– Любимый, ты чем-то встревожен? – Эхо голоса громко зашелестело в каменном колодце.

– Говори тише…

– Хорошо. – Согласилась София, понимая, что ее встречи с Кириллом едва ли найдут понимание со стороны защитников крепости.

– Сегодня хазары возьмут крепость, – негромко сказал он, глубоко вздыхая.

– Ты пал духом? Откуда такая уверенность? Ведь днем все атаки врагов были отбиты?..

– Я помогу хазарам!

– Ты предашь восставших? – оторопела София.

– Да, я получил приказ от самого Иоанна, – оправдываясь, прошептал он.

– Не может быть!

– Я сам ничего не понимаю, но я обязан выполнять приказ духовного владыки. Ты сама видела расположение костров…

– Но хазары убьют всех, находящихся в крепости!

– Такого не случится, слуги Иоанна должны договориться с хазарами о помиловании его приближенных.

– А как они узнают их в толпе восставших?

– По тайному камню-знаку.

– А что будет со мной?

Он наклонился к ней и прошептал в самое ухо:

– Надень лучшее платье и повесь на шею гранатовое ожерелье: оно будет твоим знаком, хазары не тронут тебя…

Кирилл и София не могли представить себе, что их шепот в колодце разнесся эхом, ударяясь о каменные стены, и обрывки разговора услышал один из защитников каземата, случайно последовавший за ними в колодец. Воин не все понял, из доносившихся обрывков слов, но он четко расслышал фразу о том, что хазары возьмут крепость, что Кирилл поможет им. Воин доложил командиру. Как только Кирилл поднялся из колодца с амфорой в руке, старшина каземата арестовал его. В это время как раз начался ночной штурм крепости.

– Будешь выливать кипящую смолу на своих братьев-хазар! – приказал старшина. – А чтобы ты не убежал, посадим тебя на цепь, а утром разберемся…

Софии удалось незаметно выйти из колодца и пробраться в свою каморку. Огонь лампады дрожал и вдруг внезапно погас, хотя масла в лампаде было еще много, да и ветра не было. Она поняла, что это знак смерти Кирилла.

Хазары пошли на ночной штурм. Со всех сторон на черепичные крыши домов и стены крепости летели огненные стрелы. Стоял страшный шум. Штурмующие колотили палками о железные чаны, били в бубны, кричали и галдели. Встревоженные защитники замерли на своих местах, напряженно всматриваясь в темноту и огненные блики костров – ждали внезапного появления хитрых хазар. Крепость осаждали со всех сторон, и нельзя было понять, откуда враги нанесут свой главный удар. Почти всю ночь стоял небывалый тревожный шум, вспыхивали и гасли костры, летели шальные огненные стрелы, были попытки пробить и сломать главные ворота, и защитники крепости не смыкали глаз. А охрана Осадного колодца крепко спала, валяясь на камнях и в каземате – где кого сразил крепкий сон. Только Кирилл, прикованный цепью, стоял у края обрыва. Рядом в казане кипела смола. Он хорошо видел и слышал, как, пользуясь шумом – ложным штурмом крепости, хазары поднесли стенобитную машину и долбили проход в скалах в том месте, где Кирилл вылил красную краску. Мягкий известняк легко поддавался ударам кованого тарана, и очень скоро стена проломилась. Тут же в рваный проем, наклонившись, стали проскальзывать вооруженные хазары. На ногах у них были войлочные мягкие туфли, и враги бесшумно ступали по каменным ступеням, просачиваясь и просачиваясь в крепость. Кирилл мог закричать, поднять шум, разбудить своего охранника и крепко спавших защитников, но он спрятался за котел со смолой. Оттуда он видел, как тени – одна, вторая, десятая, сотая выбирались из квадратного колодца и исчезали среди кривых переулков. Кирилл выполнил приказ Иоанна и предал восстание.

Побоище началось рано утром, когда защитники крепости еще крепко спали, а хазарские воины уже могли ориентироваться в каменном лабиринте города. Первыми были изрублены защитники ворот, затем распахнуты окованные железом тяжелые створки – и в проем с гиком и свистом хлынула хазарская конница.

Всех защитников, захваченных в плен на крепостных стенах, хазары предали мучительной смерти: одних сжигали на кострах, других бросали в котлы с кипящей смолой или сажали на кол. Кровавый закат и кровавый пожар горели над крепостью.

Хазары оставляли в живых только богатых жителей города, одетых в роскошные наряды.

Кирилл тоже попал в плен и пытался доказать хазарам, что это он помог им во взятии крепости, но тайного знака – камня-сердолика – у него не оказалось: отобрали, когда приковали к цепи. Кирилл был посажен на кол.

София появилась перед ним в алом наряде с гранатовым ожерельем на обнаженной шее. Он оказался прав: ее спасло гранатовое ожерелье. Девушка, таясь, подкралась к нему, пока хазарские воины гуляли на тризне, и вытерла кровь с его запекшихся губ. Снять его с кола она не смогла, да в этом уже и не было нужды: он доживал последние минуты.

– Прощай, мой возлюбленный! – София не рыдала, бледная, без кровинки в лице, она тяжко страдала. – Твой ребенок стучит в мое сердце.

– Сохрани дитя, берегись и уходи отсюда: хазары нагрянут и тогда уже не пощадят тебя! – говорили его глаза.

А так ли то все было?.. Надобно еще раз обратиться к историческому источнику – «Житие Иоанна Готского»?

Грибы отца Самсония

Творя добро, разбудишь ложь.Во благо – ложь святая,Сомненьем душу не тревожь,Коль благо расцветает.

Шел 1825 год. Один из местных татар пас овец в лощине Кизилташ, названной так потому, что располагалась она у подножия высокой скалы из красного известняка (по-тюрски «Кизилташ» – красный камень). День был очень жарким. Чабан решил спрятаться от зноя в гроте, в глубине которого был вырублен в скале небольшой колодец. Подойдя к нему, пастух увидел плавающую на его поверхности старую икону с образом Богоматери. Эту икону татарин извлек из воды и передал греческому купцу. От купца икона попала в храм Стефана Сурожского.

Молва о чуде быстро разнеслась по Восточному Крыму, и потянулись в урочище Кизилташ к гроту с колодцем толпами паломники. Ежегодно, в день Успения Божьей матери (15 августа) сюда стали приглашать священников из Судака. Число паломников болгарского, греческого, русского и татарского происхождения в такой день достигало 700 человек. Молва стала распространяться об исцелении чудодейственной водой из Кизилташского колодца. Кроме того, очень полезной «в лечении от ломот» считалась грязь со дна болотца, находящегося чуть ниже источника. Этой грязью намазывали больные члены и давали ей высохнуть, после чего боль проходила. Рядом с источником начали селиться богомольцы, а в 1853 году несколько дней в урочище Кизилташ провел архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий. Дал он благословение на строительство монастыря в Кизилташе. И уже в 1856 году в округе целебного источника начали возводиться первые постройки монастыря во имя святого Стефана Сурожского. С Кизилташской киновией связано имя одного из крымских святых – игумена Парфения, который в 1858 году был назначен настоятелем монастыря. Парфений был не просто хорошим священником, но заметно отличился и на гражданской и военной службе, был изобретателем, обладал значительным умом. Это был мужественный и деятельный хозяин кизилташских лесов. Парфений не терпел лени и воровства. И поэтому вел жесткую борьбу с местными татарами, которые без зазрения грабили монастырское хозяйство – прежде всего рубили лес. В конце концов, противостояние достигло своего пика – осенью 1866 года трое татар из поселка Таракташ (ныне с. Дачное около Судака) жестоко убили игумена в лесу, а после сожгли его тело. Вскоре виновные были арестованы и казнены.

Время действия легенды о грибах Самсония происходит в то время, когда Кизилташским монастырем управлял игумен Николай, человек великой души. К нему прислало епархиальное начальство на эпитимию отца Самсония. В киновии скоро полюбили нового иеромонах за его веселый, добрый нрав, за сердечную простоту и общительность. В свой черед и отец Самсоний привязался к обители, сроднился с горами, окружавшими высокой стеной монастырь; сжился с лесной глушью и навсегда остался в Кизилташе.

Не единой молитвой монах сытым бывает, и отшельникам люди и звери пропитание несли. А если земли у киновии мало, а монахов много, то и игумену задуматься надо, чем кормить монашеское братство. Кизилташский монастырь не относился к числу богатых. Жизнь текла в трудах и молитвах тихо и размеренно.